Профессор риторики

А в какой момент ваших отношений ваш муж оказался москвичом?

– В самый первый момент. Но если честно и откровенно, то у меня уже другой муж.

– Тоже москвич?

– Тоже. Но я работаю завскладом.

– Ну и что?

– Это склад книжной продукции. Потому я много читаю…

– Мне сказали, до двадцати пяти лет не надо. Вот вырастешь, тогда и поступай в Литинститут. У меня друзья в Воронеже, они писатели. Они знают. Вот я и выросла.

– А стихи когда начали писать?

– Лет тридцать назад. Когда перестала шить.

– Что?

Ну, пока я «челноком» не начала работать, я весь город обшивала. А до того я все Лужники пирожками кормила. Потом собак разводила. Бойцовых.

Я работала машинистом башенного крана. Потом в деревню попала, и там я работала дояркой. Директором клуба сельского… Потом у нас клуб аннулировали как бы, а потом и деревню. Как бы ее не стало. Но вот когда я дояркой работала, меня как бы прорвало. Ну, почитайте стихи того периода. Когда вас как бы прорвало.

А кто были друзья Пушкина? Николай Второй. Пушкин был очень одинок.

У всех особые глаза. Они светятся. У всех, у всех, не спорь. Ты, скептический и строптивый, ты, упрямый и завзятый спорщик. Ты их не видишь. А я – вижу. Глаза у них именно такие. Потому что все эти люди – молодые и не очень – независимые. Они не зависят от среды, от города, от жизни. Не зависят и от нас – комиссии. Своя у них жизнь, как и должно быть у человека – άνθροπος [34] , ввысь устремленного. Своя – не чужая.

– А вы в Перми где работаете?

– Водителем трамвая.

– Тяжело?

– Ну, как вам сказать… За восемь лет зрение упало, остеохондроз… А вообще-то раньше я жила в Березняках, но они провалились.

– ???

А там соль вырабатывали, и под городом образовались пустоты. Ну и вот. Город провалился.

Я до некоторой степени был изолирован от общества.

– В каком смысле?

– В прямом.

– И долго?

– Восемь. Ну, как вам объяснить… Суд – это рынок, на котором торгуют свободой, не зная ее цены… Но там была библиотека, и я много читал. Что? Камю, Сартр, Фаулз…

– Мы с вами где-то встречались. Я вас помню.

Ну да, у меня когда-то была аккредитация в Белом доме.

– А вы чем занимаетесь?

– Сейчас я не работаю. Ну, почти. Раньше – на автомойке, а сейчас няней.

– Где?

– В одной семье. Они риэлторы.

– А книги где берете?

– У них и беру. У них библиотека большая.

– Они что, читают?

– Ну да. Мы цитируем друг другу любимые строчки. Сергей Владиславович очень любит Маяковского…

– Мой отец был цирковой акробат, а мать портниха.

Стихи почитать? Так, сейчас: «Я, жизни тягостной заточник…»….

Стихи я давненько пописываю, для военнослужащих для своих.

– Как – своих?

А я служу. Старший мичман. И троих сыновей родила, вырастила: капитан, майор, лейтенант.

Я заваривала чай для чайной церемонии.

– Зачем?

А у меня работа была такая. Где? В Новокузнецке. Странно? Ну да, наверное…

Оставалось еще много поэтов и поэтесс, но я не выдержала. Взяла со стола шесть пустых пластиковых бутылок – воду от жары давно выпили – и сделала вид, что пошла их выносить. С ними вынесла и себя, окончательно. И вдоль террасы «Макдональдса» направилась к метро. Мимо в мареве жизни плыла Москва.