— Добрый день, дамы и господа! Хочу начать сегодняшнее мероприятие с нескольких отвлеченных слов. Не многие знают, но Алексей Петрович был моим лучшим другом! Четыре года назад, когда я поступил на этот факультет, я не мог и подумать о том, что встречу человека, который по-настоящему укажет мне путь. Человека, который возьмет меня за руку и проведет в мир науки и добра. Да, такой человек нашелся. Алексей Петрович стал для меня старшим товарищем. И, может, возраст оставляет пропасть между поколениями, но, знаете, этот человек мог построить мост к любому из нас… Как вы знаете, год назад его не стало, — казалось конферансье сейчас заплачет. — Для меня это стало большой потерей, — я вспомнил, как год назад Нарезной уехал на Камчатку и стал выкладывать в сеть счастливые кадры своего прекрасного отдыха. — Да, для меня это стало больше, чем потерей. С каждым днем я все больше понимаю, как его не хватает, — на удивление, я ощутил ропот тех, кто сидел вокруг меня. И конферансье тут же изменил тон. — Но довольно, господа! Сегодня мы собрались, чтобы почтить память великого ученого! Алексей Петрович является автором большого количества научных работ, среди которых есть и такие, которые, как вы знаете, удостоены признания со стороны международной общественности! Конечно, все мы с ними знакомы. Это и «Отечественное право в сравнительно-правовой динамике», и четырехтомное «Право на Руси», и «Действие российского законодательства за рубежом», и многое-многое другое. Сегодня в зале присутствуют люди, которые готовы рассказать нам о самых почтенных работах Алексея Петровича. Друзья! Мы открываем сегодняшнее мероприятие, но перед началом я хотел бы привести цитату одного великого человека. Этот человек — Чарльз Лэм. Он сказал: «Наверное, юристы тоже когда-то были детьми».
Я не знаю, для чего была сказана эта фраза, но по залу прокатилась волна аплодисментов.
Конферансье ушел, и на сцену вышел первый докладчик.
— Коллеги! Сегодня я хотел бы представить вам великую работу Алексея Петровича…
Это продолжалось больше двух часов. Докладчики поочередно сменяли друг друга и уходили со сцены с чувством выполненного долга. По крайней мере, со стороны нельзя было сказать, что кто-то из выступающих удручен своим лицемерием.
Поначалу я слушал весьма внимательно, но затем искреннее непонимание происходящего взяло надо мной верх. Удивительнее всего было то, что несколько месяцев назад я по неизвестной самому же себе причине согласился участвовать в такого рода мероприятии. И привычнее всего была моя совершенная неготовность к нему. К слову, я и теперь не делал никаких усилий, чтобы придумать, о чем буду говорить в микрофон.
Короче, спустя время, настала моя очередь. Сутулая девочка ушла со сцены, и конферансье озвучил мое имя. Я оглянулся по сторонам. В такие моменты кажется, что тысячегранный (и все-таки безыскусный) взгляд толпы направлен только на тебя. Будто бы и все мероприятие затевается только, чтобы обличить тебя и твое жеманство. А жеманство, к сожалению, стало основным способом сокрытия сердечности.
Я вышел к трибуне. Откашлялся и потихоньку начал:
— Приветствую всех, кто сидит сегодня в этом зале… Впрочем, стоит поприветствовать и тех, кого сегодня с нами нет, — в общем, я сходу начал путаться. — Коллеги, речь, конечно, идет и об Алексее Петровиче, и о наших сокурсниках, которые, к сожалению, представлены сегодня не в полном составе, — я на мгновение вспомнил своего друга Шахтерщикова, который сидит в Подольске и не выпускает из рук электронную сигарету. Зал начал перешептываться. Я понимал бедственность своего положения, но к такому началу был готов. — Господа, пожалуйста, потише. Я понимаю, что то, о чем я говорю в высшей степени похоже на бред, но позвольте мне объясниться, — и тут я начал. — Во-первых, если позволите, я совершенно не знаю, чем так ценен многоуважаемый Алексей Петрович. Во-вторых, что, в общем-то, вытекает из первого, я хочу воспользоваться этой трибуной только за ради того, чтобы сказать все, что я о вас думаю, глядя вам прямо в глаза, — С первых рядов стали доноситься профессорские осуждения: мол, кто это такой и о чем он говорит. — Итак, слушайте. Я не верю ни одному слову, сказанному предыдущими ораторами, что, как мне думается, может быть поддержано и вами, поскольку исступленность и чопорность смыслов, напетых этими людьми, с первой же ноты раздаются фальшью, — я заметил, как конферансье судорожно вытер со лба пот и начал искать глазами охрану (к слову, никакой охраны там не было). — Пожалуйста, будьте впредь искренней. Кроме того, Собакарь А.П. — фигура масштаба самого незначительного, и все вы прекрасно об этом знаете. Посвященность же этого мероприятия такому человеку вызвана исключительно прямой связью Алексея Петровича с известной вам личностью. — Я понимаю, что перекроил этими словами свою тропинку к неизведанному, но терпеть более не имею сил, — я снова откашлялся, и сделал это уже по-настоящему. — Коллеги, в общем-то, это все, что я хотел сказать.