Профессор Влад

Впервые в жизни и мне разрешили попробовать шампанского. Я выпила целый бокал, после чего моё тело начало вести себя как-то странно — оно как бы меняло местами действие и предшествующий ему импульс: скажем, стоило мне подумать, что неплохо бы протянуть руку и взять с другого конца стола вазочку с хреном, как оказывалось, что моя рука непонятно когда уже сделала самостоятельный рейд над скатертью и как раз в эту секунду возвращается с добычей к тарелке. Это наблюдение навело меня на неприятную мысль, что, может быть, и в обычные дни части нашего тела живут автономной жизнью, и нам только кажется, что мы принимаем решения сами. Несколько раз я опрокинула бокал, и взрослые засмеялись; Гарри тоже пил шампанское и тоже, по словам Захиры Бадриевны — впервые, однако ж координации не терял.

Спустя пять минут, когда первая бутылка шампанского опустела, а взрослые немного расслабились, Захира Бадриевна легонько толкнула сына в бок:

— Ну, Игорёк, — заговорщицки сказала она, — покажи!..

Гарри усмехнулся.

— Мама, — сказал он со снисходительным упреком. Но тут и другие взрослые, успевшие слегка захмелеть, накинулись на него: «Покажи, покажи!» Особенно старался раскрасневшийся дядя Ося: — Не финти, давай-давай, показывай!.. — Мальчик с вымученной улыбкой закатил глаза. Потом нарочито-тяжко вздохнул.

— Ну ладно, — сказал он. — Нужно что-нибудь железное. Только не очень тяжёлое, а то у меня силы не хватит.

Мама с готовностью сбегала на кухню и вернулась с небольшой сковородой — без ручки, но с двумя симпатичными ушками. Чистенькой и блестящей, поскольку её ещё ни разу не использовали — хватило бы разве что на одноглазую яичницу («холостяцкая», со смехом говорила мама), а наше семейство было весьма прожорливо. — О, — сказал Гарри, — то, что надо. Так, все замолчали! Я должен настроиться.

Моментально наступила тишина — такая, что слышно было, как за стеной переругиваются соседи, а где-то за окном, далеко-далеко, с шорохом проносятся автомобили. Гарри настраивался. Он закрыл глаза. Его бесприметное лицо стало сосредоточенным и скорбным. Металлическое дно сковороды притягивало взоры холодным блеском; изящная бледная ладошка с тоненькими пальчиками медленно легла сверху.

Все замерли.

На лице мальчика выразилось мучительное, смертельное напряжение (взрослые так и впились в него взглядами, а у дяди Оси от волнения приоткрылся рот). Казалось, рука его намертво прилипла к сковороде. Он сделал судорожное усилие, словно пытаясь оторвать её — нет, не удаётся. Он конвульсивно дёрнулся… ещё раз… ещё… По исказившемуся лицу можно было догадаться, что соприкосновение со сковородой причиняет ему невыносимую боль. Ещё раз… ещё… Внезапно он, слабо вскрикнув, сделал отчаянный, резкий рывок — да, да, сорвать кожу, только бы разом, вмиг прекратить адскую пытку!.. — но страшная сковорода и теперь не отпустила свою жертву: неожиданно для всех она оторвалась от поверхности стола и, вопреки всем законам физики, повисла на ладони у мальчика, словно приклеенная!..

— Ва-а-уууу!!! — взревели взрослые.

Гладкий, бледный лоб Гарри покрылся мелкими бисеринками влаги; он стиснул зубы, но ничем не уронил своего достоинства. Не уронил он и сковороды. Ещё две-три секунды — видимо, для понту — подержав металлический предмет на весу, он осторожно опустил его на скатерть — и только тогда позволил себе с тяжким, но довольным вздохом откинуться на спинку стула.

Все в восторге зааплодировали; дядя Ося крикнул: «Браво!» Захира Бадриевна, раскрасневшаяся от гордости, притянула сына к себе и звонко чмокнула в макушку. Тот поморщился и, как ни в чём не бывало, принялся накладывать себе на тарелку крабовый салат; казалось, он абсолютно равнодушен к своему успеху и даже слегка его презирает, но я все-таки успела поймать на себе быстрый, острый испытующий взглядик, брошенный чуть искоса: на тебя-то я произвел впечатление?.. Произвел, не скрою. Похоже, этот мальчик дружил с предметами не хуже моего.

После этого в гостиной вдруг стало очень празднично и шумно: напряжение спало, сменившись эйфорической веселостью, и взрослые, окончательно отбросив остатки былой скованности, перестали заботиться о хороших манерах и радостно загалдели. Как-то сразу стало ясно, что теперь все мы — одна большая, дружная семья. Звонко стучали о фарфор серебряные приборы; Захира Бадриевна гулко хохотала; дядя Ося, размахивая вилкой, громко и возбужденно живописал родителям подвиги своего чудо-пасынка: — …И вы знаете, что он сказал?.. Оказывается, до сих пор на мне лежал так называемый венец безбрачия!.. Да-да, потому-то я всё это время и не мог обзавестись семьёй. Думаете, ерунда?.. А вот он, Игорёк, снял с меня этот самый венец, и вот тут-то у нас с Захирой-ханум всё и началось… Правда, Зарочка?..

4