Профессор Влад

— У-у-у, — прокомментировал дядя Ося, — это знаете какой волк в овечьей шкуре!.. Неудивительно, что она первого мужа извела! Я ещё вовремя спасся!..

Он был весел и даже шутил, чем привёл реалистку-маму в холодную ярость; она с горечью процитировала нам финальную фразу телефонного разговора с тётей Зарой — «Всё хорошо, что хорошо кончается!» — разом убившую в ней надежду на благополучный исход. Ведь Захира Бадриевна, сама в прошлом провинциалка, так и не удосужилась прописать у себя Оскара Ильича. Но дядя Ося успокоил маму: он, по его словам, знал Зарочку гораздо лучше нашего. Вот так у них всегда и бывает: с утра поругаются, а вечером бурный Зарочкин темперамент уже гонит её просить прощения. Только вот нет, заявил дядя, уж на сей-то раз он её проучит. Баулы с бирками — это, пожалуй, перебор, так что, если мы не возражаем, он проведет у нас ещё ночку?..

Мама скривилась, но не возразила.

После завтрака жизнь потекла своим чередом. Покончив с мытьём плиты, куда несколько раз успел сбежать утренний дядин кофе, мама засобиралась в гости; папа удалился в спальню — упасть в обьятия глянцевых звёзд. Оскар Ильич, оставшийся не у дел, подсел было к телевизору и несколько минут старательно смотрел популярное ток-шоу; но скоро сломался, убавил звук — и перенёс ток-шоу в нашу гостиную. Все эти годы, — жаловался он плаксивым тоном изнемогающей в браке пожилой овцы, — надо ним цинично, расчётливо и совершенно безнаказанно глумится утончённый садист… Это меня заинтриговало, захотелось услышать подробности; к моему огорчению, ничего особо интересного дядя рассказать так и не смог.

В том-то и беда, пояснил он, что, в сущности, ему и придраться не к чему. Циничный мерзавец настолько хитёр, что ни разу не выступил с открытым забралом, предпочитая мелкие, но подлые булавочные уколы. К примеру, взгляд — снисходительный, полный жалостливого презрения. Насмешливый тон. Подчёркнутое игнорирование его, Оскара Ильича, присутствия в те нередкие вечера, когда мать уходит на дежурство, а по дому принимается шастать очередная красотка в неглиже. Или даже несколько красоток сразу: гадёныш в этом деле весьма нечистоплотен, зато завел привычку демонстративно мыть руки после каждого рукопожатия с отчимом!.. За столом тоже выставляется напоказ холодная, брезгливая, молчаливая аккуратность: ни одна крошка хлеба, выпавшая из отчимова рта, ни одна случайная лужица кофе не остается без внимания — все идет в зачёт. Одно слово — мерзавец.

— То ли дело ты, Юлечка, — льстиво сказал он, потрепав меня по макушке. — И за что этим Свиридовым так повезло с ребёнком!..

Все эти разговорчики ничуть не маскировали того факта, что Оскар Ильич соскучился. Он то и дело косился на телефонный аппарат, а однажды даже дёрнулся было к нему, — но тут же сделал вид, что поправляет сложенные на трюмо справочники; я услышала, как он пробормотал: «Сама позвонишь, никуда не денешься…» Но подспудная тревога нет-нет да и пробивалась наружу, так что Оскар Ильич (теперь делавший вид, что просматривает текущую прессу) всё чаще отбегал на кухню покурить; а так как человек он экономный, то вскоре вся наша квартира пропиталась тошнотворным запахом «Пегаса». («Не гонялся бы ты поп, за дешевизной!» — бормотал под нос папа, с окостеневшей улыбкой Будды внимая оптимистичным рассуждениям шурина о «маленьких хитростях семейного бюджета»).

— Голова что-то разболелась, — посетовал дядя Ося после очередного зловонного перекура. — Кто бы полечил мне голову?..

Тут он, к моему изумлению, с ногами взгромоздился на тахту, где я мирно сидела в уголке, изучая журнал «Наука и жизнь», — и не успела я ничего сообразить, как его лицо уже утыкалось мне в колени. В следующий миг оттуда донеслось сдавленное: «…возложи руки мне на затылок!..» Я нерешительно повиновалась, с трудом сдерживая брезгливость: блёкло-рыжие волосы дяди оказались неприятно мягкими и влажными на ощупь (стояла жара). Несколько минут прошло в сосредоточенном молчании; я боялась шевельнуться — не так давно в переполненном вагоне метро меня прижал почтенный седоволосый старец, и с тех пор я относилась к мужчинам с подозрением. Хорошо ещё, что Оскар Ильич лежал спокойно, расслабившись, и ровно, глубоко дышал.

— Нет, — наконец, произнёс он, — ничего не получается. А вот когда Игорь… — Он не договорил, вздохнул, слез с тахты и отправился на кухню курить.

Вернувшись, он поинтересовался, как у меня дела с отметками, и потребовал показать «табель». Нет проблем, год я закончила вполне прилично — в основном пятёрки, несколько четвёрок по естественным наукам и тройка по новомодному предмету «москвоведение». — Что ж, молодец, — хмыкнул дядя Ося, закрывая дневник, — а вот Игорь у нас идёт на золотую медаль. — В его голосе звучало наивное отцовское самодовольство; к счастью, я вовсе не была тщеславна — и только от души посочувствовала дяде, который, видимо, ещё не совсем понимал, что со вчерашнего дня может смело считать себя бездетным.