Профессор Влад

Но скоро это «нездоровье» вошло у него в привычку. Я — повторюсь — училась неплохо, была в классе на хорошем счету, и вот как-то раз Вере Николаевне, нашей географичке, вздумалось подсадить меня к оболтусу Боровкову, чтобы я на него «влияла». Увы. Не успела я переехать, как выяснилось, что я — куда более циничная и опасная хулиганка, чем мой будущий подопечный… — К Боровкову, Свиридова! Я сказала к Боровкову, а не к Иванову! К Боровкову, а не к Лепетухину!! К Боровкову, а не к Сивых!!! — и тэдэ и тэпэ, и всё это под дружный хохот одноклассников, чей ассортимент не успел исчерпаться прежде, чем разгневанная Вера дошла до кондиции — и с воплем «Больная!!!» за шкирку перетащила меня к парте Боровкова (теперь уже не для перевоспитания, но потому, что «идиотов лучше держать ближе друг к другу, в резервациях»). Но, ясно видя гибель своей репутации, я не понимала, в чём же провинилась (хихикающий в кулак Генка Боровков молчал как партизан), и после уроков поспешила выяснить это у дяди.

Но вместо того, чтобы толком объяснить, чем же я «больна» (а я и раньше слышала дома туманные разговоры о какой-то своей таинственной болезни, но, чувствуя себя прекрасно, не придавала им значения), тот снова заявил, что я говорю глупости, после чего сам же по-идиотски сострил, уродливо переиначив пушкинскую строфу: «Дитя моё, ты не больна! Ты просто, просто — влюблена!» — чем довёл меня до слёз. Тогда к нему вернулось обычное миролюбие и он, ласково погладив меня по голове, заявил: — Это раньше ты была больна, а теперь добрый дядя Ося тебя вылечил.

Он лгал! Ещё неделю назад я сама слышала, как он плаксивым голосом описывает родителям нашу поездку в Палеонтологический: как после долгого, мучительного ожидания подошел троллейбус, как он, Ося, юрко заняв два места, закричал: «Юлечка, Юлечка!» — и как тяжело ему было наблюдать за «несчастной калекой» (это я!), что, широко раскрыв непонимающие глаза, ощупью пробирается по салону, глядя мимо «родного дяди», потом на него и снова мимо — слыша, как говорится, звон, да не зная, где он. (А легко сказать: на дворе стоял март, и дядя Ося был одет в драповое пальто и добротную пыжиковую шапку «как у всех»)…

Тут я вспомнила, как недавно он, заявив, что я должна сближаться с коллективом, чуть не насильно засунул мне в портфель трехкилограммовый пакет «Мишки Косолапого». Но гуманитарная акция получилась какой-то нелепой: мимо парты потекла круговая очередь потенциальных друзей, на каждом — синий форменный пиджачок и каждый уверяет, что его-де обделили, и уследить за этим никак нельзя, да, собственно, и незачем, и хочется только одного — чтобы запас конфет, достатоШный, чтобы вызвать аллергию на сладкое у всей школы, включая преподсостав, поскорее иссяк… То, что надо мной издеваются, от меня не ускользнуло, хоть я и никак не могла сообразить, в чем именно издёвка; но, когда я решила выяснить это у дяди Оси, тот снова заявил, что я «всё выдумываю». Словом, было ясно, что Оскар Ильич, так сказать, играет со мной в дурака — вот только зачем?..

Когда я, наконец, это поняла — сама дошла, своим аутичным умишком! — мне пришлось ещё несколько дней проваляться в постели в сильнейшем жару, до причины которого районный педиатр доискаться так и не смог; а между тем — NB, коллеги! — это очень любопытное свойство моего организма. Любое сильное эмоциональное потрясение тут же откликается в нём резким скачком температуры, не сбиваемой никакими лекарствами, а иногда вызывающей бред… В тот раз я, по-видимому, тоже бредила — судя по тому, что Оскар Ильич, который сам вызвался дежурить у моей постели, ещё долго косился на меня с опаской и избегал задушевных разговоров.

Со временем мы вроде как помирились, — но внутри себя я затаила глубокую обиду на дядю, по-детски не прощая ему предательства. Я и впрямь считала, что он поступил подло, скрыв от меня суть моей странной болезни — вернее, её последнего симптома, — а, значит, не дав мне шанса излечиться полностью; тогда я и не подозревала, что в один прекрасный день это обернется для меня благом. Ведь если бы все, и ваши тоже, лица, уважаемые коллеги, не казались мне абсолютно одинаковыми (как китайские или японские — здоровому европейцу, смеётся мой названый брат Гарри) — разве я была бы сейчас так упоительно счастлива?..

3

Я слегка преувеличила, назвав сходство между людскими лицами абсолютным. При желании (возникающем, в общем, не так уж часто) различить их, в принципе, можно — обычно с помощью двух-трёх простеньких приёмчиков, не требующих особой концентрации. Вот, к примеру, моё ноу-хау — так называемое «овеществление», которое я изобрела лет в одиннадцать, как-то вдруг осознав, что взрослой девушке, какой я вот-вот стану, вряд ли стоит выставлять себя на посмешище.