Профессорятник

Радуйся россиянин — фауна твоей страны пока еще обильна и многолика. Но приятная весть в России редко воспринимается без частицы ««

Так, наша державушка — страна классического охотничьего геноцида. Немало «братьев наших меньших» в России подверглись полному истреблению или близки к этому. Яркий пример — история с морской коровой (млекопитающим животным), в изобилии водившейся у Командорских островов и истребленной еще в конце XVIII в. Такая же участь постигла лошадь тарпан, обитавшей в степной, лесостепной зонах, а также в смешанных лесах Русской равнины. Во многих местах уже истреблен бобр, сильно «поредело» поголовье соболя, пятнистого оленя на юге Дальнего Востока. Встретить многих животных и птиц в окрестностях российских городов и, даже, сел, стало практически невозможно, в то время как в пригородах Лондона, Парижа или Нью-Йорка можно свободно видеть косуль, зайцев, лис, редких птиц и т. д. В значительной мере — это следствие слабо контролируемого государством охотничьего промысла и откровенного браконьерства.

Специалисты подсчитали, что для изготовления лисьей шубы для взрослого человека требуется умертвить 20 животных, енотовой — 27, норковой — 55, собольей — от 40 до 80 животных. Волчья доха будет стоить жизни пятерым серым, а рысья— 15 пятнистым хищникам из семейства кошачьих. На «мохнатое пальто» из кошек потребуется 25 «мурзиков» (кстати, в африканской стране Гане едва ли не самым лакомым блюдом является «тушеный кот»), а из собак— 25 «дворняг». Эту «печальную арифметику» можно продолжить: при изготовлении одной шубы из выдр и скунсов уходит два с половиной десятка шкурок; из опоссумов, королевских кроликов или ондатр — 30, из хорьков — 50, а из куниц — целых 60. Самыми же «кровавыми», согласно подсчетам животных, являются шубы из горностая (до 125 шкурок), шиншилл (180) и белок (от 100 до 300).

Может ли кто в правительстве (особенно в министерствах внутренних дел, природных ресурсов и культуры) внятно объяснить, зачем, например, москвичам или петербуржцам иметь в своем распоряжении десятки тысяч охотничьих стволов? Может быть, они чукчи или тунгусы, живут в глухой тайге, им кушать нечего, и они ежедневно и еженощно пекутся о хлебе насущном? Так нет же — они ленивые жители мегалополисов и, как правило, представители состоятельной части населения, отнюдь не пухнущие от голода, не страдающие от недоедания. Или, может быть, их вдохновляет пример таких живодеров, как Хрущев с Брежневым, которые имели кровожадную склонность (не снившуюся первобытным людям) истреблять все, что бегает, прыгает, ползает и летает в лесу? Так нет же — половина нынешних охотников уже не ведает вообще, что это за персонажи такие, кто эти сириусяне.

Но и это еще не все.

Наша страна в некотором роде является сегодня огромным концлагерем для животных, с пытками, неоправданной жестокостью и убийствами «просто так», ради потехи. Оказывается, существуют организации, так называемых, «догхантеров», которые регулярно травят бездомных собак, производят садистские расправы над животными на территории некоторых городов и прилегающих к ним территорий. Эти живодеры атакуют зоозащитников, присылают на их почту видео со зверскими издевательствами над животными, обсуждают методы умерщвления и делятся своими «победами».

А что же государство, спросите вы? По закону, если вина живодера будет доказана, его ждет наказание — штраф до трехсот тысяч рублей, а то и лишение свободы до двух лет. И много таких живодеров получили на полную «катушку»? Как говорят в Одессе — не смешите наши ботинки! Живодеры спокойно вершат свое дело и умствуют: «Один из основных принципов правового государства — что не запрещено, то разрешено. А Россия — правовое государство, так в конституции написано». А, между прочим, кроме статьи № 245 Уголовного кодекса («Жестокое обращение с животными»), существуют еще статья № 167 — «Умышленное уничтожение имущества» (в случае, если собака хозяйская) и статья № 213 — «Хулиганство» (совершенные на глазах людей убийства принадлежащих им собак являются «грубым нарушением общественного порядка, выражающего явное неуважение к обществу, совершенное с применением оружия или предметов, используемых в качестве оружия»).

Конечно, у живодеров есть, казалось бы, беспроигрышный аргумент: по стране, действительно, бродят стаи одичавших кусачих собак, разносят заразу, нападают на людей, иногда даже с печальным исходом. Но, разве этим можно оправдать садизм"? Другой человек, созерцающий страшные мучения отравленной собаки, умирающей в страшных судорогах, готов сам стать живодером ... для живодера. Кто-то верно заметил: проблема давно уже не в собаках, а в людях, в их злости, алчности, не леченных психических расстройствах.

Честно признаемся: этот сюжет навеян инцидентом, случившимся в августе 2014 года, когда на Елагином острове, в парке культуры и отдыха были задержаны трое молодых людей. Сначала они прикармливали (выпрошенными орешками) белок, а затем решили открыть по ним огонь из пневматического пистолета, в результате чего одна тушка так и осталась лежать на месте. Сотрудники полиции доставили молодых людей в участок, после чего действия были квалифицированы по статье 245 Уголовного кодекса (жестокое обращение с животными). Было возбуждено уголовное дело. Казалось бы, справедливость вот-вот восторжествует: живодеры получат по заслугам.

Как бы не так! Вы только послушайте, как «изобретательно» защищался на суде живодер— 18-летний студент 2-го курса Российской академии правосудия, участник Национальной образовательной программы «Интеллектуально-творческий потенциал России», и что, может быть, еще более важно — сын председателя районного суда одного из субъектов Российской федерации. В соответствии с хорошо обдуманной версией происшедшего, он, якобы, подвергся вероломному нападению опасного зверя. Защищая личное пространство, он тряхнул ногой и почувствовал укус.

— Я боюсь агрессии диких животных, — пояснил он. — Белка для меня то же, что крыса. Меня и собака кусала. Первое, что пришло в голову, — защититься.

Отброшенный на полтора метра зверек, по утверждению друзей стрелка, принял боевую позу, и компании показалось, что готовится новое нападение.

— Белка сделала скачок-другой в мою сторону. Я достал пистолет, зарядил и выстрелил. Пара секунд потребовалась.

— Ловко. Тренировались? — спросил прокурор.

— Нет. Я не очень хорошо стреляю. Не знаю, как попал.

— А другой возможности не было исчерпать конфликт?

— Наверное, была. Но убегать от белки— это как-то...

— Ниже достоинства? Предпочтительнее расстрелять?

— А вдруг бы догнала и напала...

Ну, как вам защита студента-юриста, ассоциирующего себя с интеллектуально-творческим потенциалом России?

Не менее занимательным было выступление и приглашенного искушенной защитой врача-женщины, рабиолога городского антирабического центра, посвятившей свою жизнь борьбе с бешенством и прививавшей пострадавшего от вероломного нападения белки. Врача, по ее словам, повергает в ужас обилие хвостатых в парках Санкт-Петербурга: «Устроили, понимаешь, шоу. Ползают, скачут, попрошайничают. Заражают людей, царапаясь и кусаясь. Достаточно просто послюнявить пальчик три кормлении. От белок надо избавляться. Это самые опасные дикие животные в Петербурге. Волки-то у нас не бегают».

После столь сногсшибательных аргументов судьба живодера была решена самым благоприятным образом. Как говорится: «Да здравствует наш суд, самый гуманный суд в мире». Ведь если следовать логике принятого решения суда, можно в принципе расстреливать каждую поцарапавшую вас кошку, и даже лишь принявшую «боевую позу».

Кстати, белки, как гордость Елагина острова, в «смутные», «турбулентные» времена, когда «количество живодеров на км²» возрастает, куда-то исчезают. А когда приходит «оттепель», белки, подобно мифологической птице Феникс, непостижимым образом возрождаются. Рассказать где-нибудь на Кавказе, что восемнадцатилетний джигит, по возрасту уже солдат, отстреливался от агрессивной белки, значит быть подвергнутым унизительному осмеянию. Работая в США, автор ежедневно наблюдал полчища мирно снующих белок, и как-то не слыхал, чтобы кто-то даже заикался о вероломных нападениях на людей этих милых созданий. Правда, как-то проскользнуло сообщение, что дикая белка совершила набег на школу в калифорнийском городе Новато и покусала учителя, а также одного из школьников, но было решено, что это «засланные диверсанты» (!) из ИГИЛа.

Теоретически, конечно, это возможно, но лишь в том случае, если белкам, привыкшим кормиться из человеческих рук и ассоциирующим людей с пищей, вдруг отказали в харчах, посадив на голодный паек, но на Елагином острове заботятся об этом племени. Поэтому, если белка и ущипнула студента академии правосудия, участника программы «Интеллектуально-творческий потенциал России», то даже юный натуралист объяснит вам, что зверька, либо хотели схватить, либо причинили ему боль.

Одним словом, «виват, живодеры» — представители интеллектуально-творческого потенциала России» и их покровители!

54. ДОБРЫЕ СОВЕТЫ И ДУРНЫЕ ПРИМЕРЫ

Многие люди, особенно пожилые — страсть как любят давать советы. Еще герцог Рошефукольд (он же Ларошфуко) подметил, что старики так любят подавать добрые советы, потому что уже не способны подавать дурные примеры. Ехидство — ехидством, но что-то в этом есть. Кстати, любимым словом широко раздававшего добрые советы «позднего» Льва Николаевича Толстого было — «нехорошо».

— Куришь? — спрашивал деревенского юношу граф в одном рассказе.

— Курю — отвечал тот.

— Нехорошо. А. водкой тоже небось одурманиваешь себя?

— Бывает, ваше сиятельство.

— Нехорошо, — назидал граф. — Может быть, ты еще и девок деревенских соблазняешь?

— А то, ваше сиятельство, — я же молод!

— Нехорошо — бубнил свое граф.

Действительно, курить, дурманить себя водкой и «шастать» по девкам нехорошо, кто бы спорил, но истории известно, что писатель в молодости ангелом не был. Курить бросил в 60 лет. Как до женитьбы, так и после у графа случались многочисленные связи блудного свойства: часто он увлекался либо очередной горничной, либо кухаркой, или посылал в деревню за солдаткой. А вот водки Лев Николаевич, на самом деле, не уважал и правильно делал. Конечно, право на добрые советы он имел, но «гири прошлого», наверняка, отягощали сознание писателя.

Графа мы припомнили не случайно, а по ассоциации с забавной историей дурного свойства, приключившейся с весьма талантливым кандидатом наук, доцентом факультета географии, участником прошедшей войны N, проявившем себя в существе одного из ведущих экологов Ленинграда. Заметим: эта история относится к тем далеким годам, когда экология, как отрасль научного знания, еще только пробивала себе в СССР дорогу, когда экологом мнил себя еще не каждый, как это имеет место сегодня. N не только выступал с блистательными лекциями по линии общества «Знания» на предприятиях и в научно-исследовательских учреждениях города, привлекая внимание к острейшим вопросам охраны окружающей среды, которых и тогда хватало вдоволь, — он «нещадно» чихвостил студентов, особенно во время полевых практик, за случаи не только «варварского» отношения к природе, но и за сорванный на лугу «лютик».

Но, однажды случился ужасный конфуз. В партком учебного заведения поступила сильно компрометирующая нашего эколога «телега» из отдела милиции одного из районов соседней области. Согласно ей, N, оказывается, был «злостным браконьером», практиковавшим варварские методы ловли рыбы, и что в отношении него возбуждалось уголовное дело. «Замять» эту пренеприятнейшую историю удалось только благодаря усилиям ректора Боборыкина, но «осадок», понимаете, у всех остался. Как говорил Лев Николаевич: «нехорошо».

Впрочем, дурные примеры множить мы не станем, хотя «гири» прошлых ошибок и заблуждений, уверен, давят на многих «зубров» географической науки. Есть и другая ипостась этого вопроса, когда лишь «оперившиеся» авторы, «громят» все и вся, забывая о том, что проповедь любых принципов, не подкрепленная личными заслугами, есть не что иное, как профанация. Опять-таки, нехорошо.

Давайте, лучше о добрых примерах и советах. За многие годы их накопилось неисчислимое множество. Вспомним хотя бы некоторые из них.

В свое время большое впечатление на автора произвел академик Колесник Станислав Викентьевич (автор еще студентом «бегал» из института Герцена в университет на Неве послушать великих), демонстративно разрывавший после лекции свои «.шпаргалки». Этим самым он как бы исходил из того, что каждая лекция — это эксклюзив, что к ней следует готовиться специально, а не пользоваться выцветшими, пожелтевшими от времени бумагами, как, увы, поступали некоторые. Интересно, что подобным «приемом» пользовался и другой наш учитель — академик-педагог Адринский Анатолий Викторович, который никогда на нашей памяти не пользовался конспектами лекций, но всегда имел в своем распоряжении маленькие листики из отрывного блокнота, которые потом и утилизировал.

(Конечно, имеются в виду давно минувшие дни. Сегодня лекция — это уже несколько иная форма интерактивного общения со студенческой аудиторией. Когда пару десятилетий тому назад автору привели на лекцию нескольких студентов из Бельгии, по окончании пришлось испытать несколько неприятных мгновений, связанных с характером возникшего у гостей вопроса: «А зачем вы, профессор, так стараетесь, «распинаетесь» — не разумнее ли было заранее распечатать текст вашей лекции, раздать вашим студентам и не мучиться». А ведь вопрос был не дурен!).

Мудрый, и по своему комичный, урок строгого выполнения обещаний однажды преподал автору-аспиранту профессор Дмитревский. Будучи стесненным в движениях инвалидом, он обратился как-то с просьбой закупить для него в магазине некоторые продукты и заодно приобрести бутылку сухого красного вина. Эта просьба была нами оперативно и с удовольствием выполнена, но далее нас ожидал «жестокий» сюрприз. Собрав на скорую руку стол и раскупорив принесенную бутылку, профессор поинтересовался, готов ли обещанный нами материал для готовившегося сборника по линии института Африки АН СССР. Услыхав отрицательный ответ, Юрий Дмитриевич, заметил: «Ну что ж, в таком случае пить вино мы не имеем морального права, а так хотелось. И виноваты в этом вы, сударь». Можно, конечно, улыбнуться по этому поводу, но благодаря этому, казалось бы, «антипедагогическому» приему, автор стал гораздо строже относиться к своим обещаниям.

Среди позитивных советов, данных в свое время автору профессором Лавровым Сергеем Борисовичем (президентом Русского географического общества и нашим соавтором по нескольким учебникам), особенно ценен был метод восприятия критики. Он полагал, что ее, конечно, надо читать, а не воспринимать «на вес», как поступают некоторые, но тут же «бросаться под поезд», оправдываться и, тем более, стремиться отвечать на прямые инсинуации — значит, доставлять «удовольствие» критику, особенно если он злобен и не «сомасштабен» автору. Берите, коллега, пример с Талейрана, шутил он, напоминая, что князь некогда заснул во время чтения направленного против него памфлета.

Все вместе наши учителя сделали нам надежную «прививку» против того, что мы назвали бы «академическим инцестом», когда глава научной школы «обирает» своих учеников, приписывает свою фамилию к их трудам или что еще хуже — выдает их за свои.

Примеры добрых советов наших учителей можно приводить бесконечно. Главное, никто из них нас не «воспитывал» и не говорил «нехорошо» — они просто дружили с нами.

55. ОБ ЭПОХЕ МАЛИНОВЫХ ПИДЖАКОВ

Этой байке вначале было предуготовлено более «хлесткое» название: «Об эпохе малиновых пиджаков и бандитского беспредела», но его некая двусмысленность, «громоздкость» и где-то несоответствие требованиям изящной словесности подсказали нам, что окончание заглавия лучше убрать. Ведь нельзя же огульно чернить всех «носителей» малиновых пиджаков или желтых лосин. Мода тогда захлестнула весьма разные слои населения, не миновав и чиновничества, представителей искусства, дипломатов, работников высшей школы, студентов. Имеется «прикольный» снимок даже первого лица государства (тогда соратника мэра г. Санкт-Петербурга), облаченного в малиновый пиджак, да и сам автор в те времена не смог удержаться от соблазна «пошагать» в ногу с модой.

Для юных читателей напомним, что малиновый пиджак (впрочем, встречались и зеленые, и рыжие) — непременный атрибут новых русских в начале 90-х годов прошлого столетия, наряду с лысой башкой, импортной «тачкой» (лучше — «шестисотый мерин», он же Mercedes-Benz серии W140), «мобилой» (размером с тапок и с метровой антенной), барсеткой, крестом на груди и массивной золотой цепью на шее (она называлась — голда), а также увесистым золотым перстнем-печаткой (чем больше золота, тем лучше). В ходу появилось словечко «маржа» (прибыль, выручка), хотя кое-кто ассоциировал его с самкой моржа. Среди неупомянутых атрибутов — специфические блатные выражения (типа «конкретно», «в натуре», «базар», «мусора», «кенты»), формы обращения (браток, братан), имена собственные (Толян, Колян, Вован), характернейший жест — распальцовка, имеющий, несомненно, криминальное происхождение.

Этот перечень можно еще дополнить уродливым, больше напоминающим крепость, собственным домом из красного кирпича или монолитного бетона, гаражом на две машины, спутниковой антенной, собакой бойцовской породы и .. .женой-«моделью». Но это, уж как кому тогда свезло! В общем, в пору было напевать строчки типа:

Над страной весенний ветер веет В парус тех, кто воровать умеет.

В романе Пелевина «Чапаев и Пустота» малиновыми пиджаками щеголяли сутенеры и торговцы кокаином, которым в следующей жизни был уготован удел быков на скотобойне. Сама мода практически полностью ушла в небытие в августе 1998 года после краха ГКО, породив впоследствии много забавных стишат о малиновых пиджаках, типа:

Я помню время пиджаков —

Людей «малиновой окраски»:

Они пасли своих «быков»,

Теперь они одели маски

Покрасив быстро пиджаки,

Кто в черный цвет, а кто-то в серый —

Все прикусили языки

О тех годах «малины спелой»...

(Наталия Тунько)

Относительно того, почему пиджак малиновый, есть много версий, и ни одна из них не внушает доверия. Одна из них повествует, что наши нувориши позаимствовали моду от покойного итальянского модельера Джанни Версаче, который в 1992 г. представил свою новую элитную коллекцию одежды, во многом состоявшую из малиновых пиджаков. Такая версия не лишена благородства, однако мало верится, что «распальцованные» бандиты и даже начинающие предприниматели (представлявшие свежие идеи, от овощерезок до конторы по сдаче бриллиантов напрокат, венчурным инвесторам) имели хоть какое представление о знаменитом модельере, уже не говоря о том, что продававшиеся на «диких» рынках пиджаки, снабжались лейблами, на которых имя собственное Gianni Versace писалось с грубыми ошибками.

С малиновыми пиджаками у нас связаны две забавные истории...

Рассказывают, в годы бандитского беспредела в кабинет проректора по хозяйственной части герценовского университета неожиданно ввалилась «распальцованная» лысая троица в малиновых пиджаках и хрипло-прокуренными голосами предложила тому, «пока не поздно, надежную крышу», с тем, чтобы он впредь «спал спокойно и дела ладились» в его «епархии». До сих пор не вполне ясно, чем руководствовался ошарашенный проректор (блаженным, он, как бы, не был!), но на это предложение последовал несколько странный ответ:

— И это, смотря какая у вас крыша, уважаемые. Кровельный шифер мне в данный момент просто ни к чему, иное дело кровельное оцинкованное железо, а еще лучше металлочерепица. Что у вас есть конкретно? Чем вы располагаете, и каковы ваши условия?

«Пиджаки» (крутя четками): Послушай, дядя! Мы располагаем большими возможностями, ты же большой начальник, чего-то недопонимаешь, недооцениваешь наши возможности. Мы хотим избавить тебя от неприятностей, которые в натуре могут возникнуть у тебя в любую минуту — сегодня или завтра. Ты хочешь этого? Ну, а цена наша скромная.

— Я не могу выходить за рамки моих хозяйственных функций,уважаемые— отвечал проректор. — Если у вас имеется дефицитные кровельные материалы, так и скажите — я к вашим услугам, а если нет — то до свидания.

После этих слов, пацаны, дружно загоготав (при этом один из них покрутил пальцем у своего виска с вполне прозрачным намеком), взяли барсетки под мышки и быстро удалились из кабинета.

Другая, не менее «прикольная» история приключилась в те же лихие девяностые в кафе г. Пушкин. Сопровождая группу американских граждан (профессоров и администраторов университета Северной Айовы из г. Седар-Фоллс), автор вознамерился пополнить калориями сильно изголодавшихся гостей после затянувшегося ознакомления с сильно поразившим их памятником мировой архитектуры и дворцово-паркового искусства. (Кстати, расположение американского университета в американской «глуши», среди бескрайних кукурузных полей «айовщины», по нашим наблюдениям, очень способствовало росту познавательного интереса гостей).

Случилось так, что соседний стол в кафе вскоре был облюбован аж шестью сразу бритоголовыми «кентами» в ярких пиджаках с характерными манерами поведения. Остававшихся в недоумении американцев от ярких прикидов и бритых черепов пришлось успокоить в том смысле, что им надо менять свои стереотипы, в соответствии с которыми русский мужик — это пьяный бородач в фуфайке, валенках на босу ногу, с красной звездой на шапке-ушанке и балалайкой. Было объяснено, что наши соседи — так называемые новые русские, нувориши, в лучшем случае — богатеющие кооператоры, челноки, коммерсанты-ларечники и палаточники, в худшем — рэкетиры и обыкновенные бандиты, «доедающие» опоры советской системы. (Тогда было незачем втолковывать янки, что некоторые наиболее продвинутые новые русские — мафиози, благодаря рейдерству и другим хитрющим схемам, успели сколотить такие астрономические капиталы, что они позволили им не только приобрести себе места в Государственной Думе, но и успешно писать для себя законы).

55. Об эпохе малиновых пиджаков

Нетерпеливая Халли Крэндалл (с ее семьей нас связывают многолетние узы дружбы) тут же расчехлила фотоаппарат и, привстав, начала вести рискованную съемку этой экзотической компании, которой в это время уже прислуживало несколько официантов, усердно сервируя стол и расставляя отнюдь не дешевые блюда из уже изученного нами меню. Чувствовал: ничего хорошего эта фотосъемка нам не сулила. И действительно — братва, не исключено, только что вернувшаяся со «спецзадания», стала нервно переглядываться, а затем, явственно послышался приказ: «отбери, на хрен, аппарату этой с... и дай-ка ей по роже». Пришлось действовать на опережение: фотоаппарат тут же был перевешен на шею почти двухметровому гиганту профессору Тому Фогерти, и проблема оплеухи и отбора аппарата, без шума, для братанов немножко усложнилась.

После этого раздалась команда: «по коням». Пацаны дружно встали и, злобно поглядывая в нашу сторону, проследовали к выходу, где их ждали два лендровера.

Между тем, заказанный обед на шесть персон так и остался нетронутым. Помнится: он был значительно дороже и вкуснее нашего.

56. «ХОЖЕНИЕ» В ДЕПУТАТЫ

С известными записками еще XV века тверского купца Афанасия Никитина «Хожение за три моря» настоящую байку чуть-чуть роднят только стилистические обороты и ничего более. Кроме выражения «хожение», в этих записках (заслуживающих больше ироничной, чем научной оценки) имеется еще один прелестный образ, не совсем корректно переведенный со старославянского: «а люди там лицом черны, а женки их все — б...». Применительно к нашей истории эти выражения можно удачно вплести в канву нашей словесной оценки избирательных кампаний в лихие девяностые следующим образом: подавляющее большинство участвовавших в этих мероприятиях лиц были душой «зело черны», а руководители избирательного процесса — так и вовсе все б... .

А все началось с того, что автор был приглашен в кабинет ректора университета Бордовского Геннадия Алексеевича, где компанию ему составляла ректор ЛГУ Людмила Алексеевна Вербицкая. Поставленная перед профессором задача была проста как «коровье мычание»: принять участие в надвигающихся выборах в Законодательное собрание Санкт-Петербурга и непременно победить. Наша реакция свелась к тому, что повода заподозрить себя в том, что похож на того, кто рвется к желанному «корыту», как бы, не давал, что смысл представительной власти состоит в обсуждении сбора и использования налогов, все прочее — бахрома и т. д. Но в ответ мне было посоветовано свой эгоцентризм спрятать куда-нибудь поглубже, поскольку в данном случае речь шла не об интересах отдельной персоны, а высшей школы в целом и вполне конкретных учебных заведений. Размышления были недолги — и что оставалось делать бедному профессору перед этим «железным» аргументом в виде «высоких материй»?

Честно говоря, положение несколько осложнялось еще и тем, что надо было «похерить» идею любимого нами стихотворения Саши Черного, которое десятилетиями с особым пафосом читалось нами в кругу друзей и считалось личной жизненной платформой:

Благодарю тебя, создатель,

Что я в житейской кутерьме

Не депутат и не издатель

И не сижу еще в тюрьме.

Благодарю тебя, могучий,

Что мне не вырвали язык,

Что я, как нищий, верю в случай

И к всякой мерзости привык.

Благодарю тебя, единый,

Что в Третью Думу я не взят, —

От всей души, с блаженной миной,

Благодарю тебя стократ.

Благодарю тебя, мой боже,

Что в смертный час, гроза глупцов,

Из разлагающейся кожи

Исторгнет дух в конце концов.

И вот тогда молю беззвучно,

Дай мне исчезнуть в черной мгле, —

В раю мне будет очень скучно,

А ад я видел на земле.

Немногие догадываются о том, что термин «грязные технологии» стал особенно популярен именно в период выборов в Законодательное собрание Санкт-Петербурга (1998 г.), хотя под это понятие подводятся и хорошо известные ранее методы прямого манипулирования поведением избирателей и давления на конкурентов. И надо же было нам «влипнуть» в избирательную кампанию как раз в эпоху «бандитского беспредела» и всеобщего раздражения, когда призывы к правде-матке звучали похлеще, чем «Сарынь на кичку».

По правде говоря, понятия «чистые» и «грязные» избирательные технологии — это разговорная «дурь», а не юридическая норма, потому что технологии могут быть, прежде всего, законными и незаконными. Ведь что такое незаконные методы, средства и приемы, которые должны пресекаться компетентными органами— это подкуп и давление на избирателей, распространение клеветы и, главное — фальсификации всех видов. Все это пышным цветом расцвело в период выборов в ЗАКС Санкт-Петербурга в 1998 г.

Нашим главным соперником на выборах оказался доселе неизвестный нам гражданин ставший после победы над нами не только депутатом ЗАКСа, но и ответственным его функционером, а впоследствии политиком общероссийского масштаба. Казалось бы, можно было только гордиться таким талантливым оппонентом. Но самая настоящая мистика состояла в том, что наш оппонент одержал блистательную победу, даже не «пошевелив пальцем»: не обещая, как водится, построить мост там, где и реки-то нет и вообще не участвуя в избирательной кампании (в частности, в теледебатах — может быть, из-за своей плохой дикции), форменным образом прячась от своих избирателей.

В самой же избирательной комиссии автору по большому секрету заблаговременно дали понять, что участие других кандидатов — не более чем «утешительные заезды», поскольку наш соперник обладает уж больно толстым «кошельком», и у него все давно «схвачено намертво». Мол, поберегите, не тратьте всуе свою энергию!

Вот так! Лишь российские просторы спасают нас по количеству дураков на квадратный километр — убеждала собственная жена, и она, безусловно, была права. Но автор, — чудак (пожалуй, это самая мягкая форма самоаттестации) по инерции продолжал заниматься публичным многоглаголанием, призывал возродить общественное целеполагание и немедленную ротацию бюрократии и элиты, усилить давление на Семибанкирщину, ограничить элитное потребление, создать национальный консенсус... Казалось, для победы оставалась самая малость. Не отрезвила даже брошенная публично едкая шпилька профессора Соколова: «очнитесь, блаженный вы наш кандидат в депутаты, участник очередной переписи идиотов в России».

У нас нет никаких доказательств того, что наш именитый соперник участвовал в фальсификации подсчета голосов, обеспечивал избирателей «сухими пайками» и другими презентами, оплачивал автобусный «вывоз» пенсионеров на избирательные участки. Но кто же тогда были эти филантропы? Может быть, сириусяне или люди с Альфы-Центавры? Разве кто-кто мог представить, что этим могли заниматься «голодранцы», вроде нас профессоров? Нашей зарплаты не хватало даже на одну деревянную скамейку, коих десятки, если не сотни, появились на территории избирательного округа с откровенными надписями «жителям в дар от N».

Но, едва ли не главным откровением избирательной кампании стала листовка, оказавшаяся в почтовых ящиках каждой квартиры избирательного округа, выдержка из которой приводится ниже: «Ему (то есть мне — Ю. Г.) на эту страну просто нас... . Его дочь живет в Америке, сам он имеет американский паспорт и только что на время вернулся из-за бугра. И такие люди будут-таки защищать ваши интересы? Побойтесь Бога, граждане! Если все люди— божьи твари, то он — просто тварь».

Умилительная инвектива в наш адрес, с головой выдавшая ее сочинителей. Давно известно, что самое правильное, — вообще ничего про себя не читать, поскольку самокритичный человек сам-таки про себя все знает. Но тут не было выбора — к сожалению, пасквиль за сутки до выборов прочли все потенциальные избиратели. Понял, что все, что было до этого — мелкая рябь на фоне его содержания. Знал, что мои оппоненты прибегают к недостойным приемам, но чтобы онечестивиться до такой степени? Ведь все в этой записке было наглой ложью, за исключением вышедшей замуж за иностранца дочери. Короче, обсволочили «лоха» по полной программе.

Опамятование пришло несколько позже: не суйся в преступные игрища, где технология власти лишь одна — ломание хребтов. Собственно говоря, такая технология — на все времена. Меняются лишь средства и методы в зависимости от обстановки: при тоталитаризме, как говорится, топором по лбу на лобном месте, а в условиях демократии — удушение подушкой или с помощью транквилизаторов или еще «чище» — полония. (Побывавший во власти один политолог как-то остроумно подметил, что «убрать некондиционный огурец из банки можно, но лучше все-таки заменить рассол»). Но не будем распространять «страста-мордасти».

Так закончилось наше бесславное хождение в депутаты.

В заключение этой байки приведем любопытную фразу одного великого князя, который с солдатской прямотой высветил негатив в деятельности депутатов представительной власти всех уровней в нашей стране: «Ж... свойственно смердеть, но если мы, желая избавиться от смрада, ее зашьем, она не сможет выполнять свои функции. То же относится к фуме». Не менее остроумен и известный колумнист Максим Соколов, оспоривший эту сентенцию следующим образом: «Великий князь исходил из того, что Дума... — это не самый приятный, но, тем не менее, живой организм со своими функциями, а потому с ж... надо поаккуратней. Если организм мертв, там, в самом деле, можно все что угодно расшивать, хоть зашивать. Разницы не будет».

57. «СТОИТ ЛИ ГОВОРИТЬ О ТАКИХ ТОНКОСТЯХ»

Бытует мнение, что знаменитое стахановское движение в стране победившего социализма вполне могло носить название «стакановского», так как настоящая фамилия ударника труда была, дескать, Стаканов, но была скорректирована в угоду партийным идеологам. Так это, или нет — пойди ты, теперь проверь, а вот бренд ... «граненого стакана» в России выдержал испытания столетиями. Он оброс легендами и приметами — не только у суетливых «краснорожих алконавтов», использовавших его в качестве незаменимого рабочего инструмента, но и у хозяек советских кухонь, на которых с помощью граненых стакана (гранчака, «граненыча», «гильзы» и т. д.) и стопки успешно вырезались из теста заготовки для пельменей и вареников, мерялись не только вода, сахар и мука, но и ягоды, семечки, бобовые и все, что попадалось под руку.

Конечно, было бы лицемерием утверждать, что граненый стакан — типично русское изобретение, особенно с учетом такого вещдока, как картина испанского живописца Диего Веласкеса «Завтрак» (1617—1618 гг.), на которой явственно проступают грани стакана (хотя, правда — не вертикального направления). В то же время, это — тот же спор о приоритете в изобретении электрической лампочки! Например, доподлинно известно, что немало граненых «предшественников», выдувавшихся еще в XVII веке на Урале, хранятся в Эрмитаже. Существует также легенда, что еще в петровские времена владимирский стеклодув Ефим Смолин подарил толстостенный граненый стакан его величеству, заверив монарха, что сосуд не бьется. Увы, сосуд разбился вдребезги, но Петр новинку, заменившую ему деревянную кружку, все же, одобрил как более удобную при держании в руке и, главное, не катающуюся по столу при ... качке.

В 1943 г. на стекольном заводе в Гусь-Хрустальном был выпущен первый гранчак советского образца (приписываемая Вере Мухиной — автору скульптуры «Рабочий и колхозница», разработка его дизайна не находит надежного подтверждения, зато знаменитая пивная кружка точно ее работа). Выходит, подобный сосуд застал войну, «испытан» социалистическими новостройками, был апробирован не только рабочими и колхозницами, но и работниками умственного труда, выдающимися военачальниками. Знатоки утверждают: легендарный командарм Буденный во время мирных застолий просил зарезервировать для себя именно граненый стакан, в то время как другие гости пользовались хрустальными рюмками и бокалами.

Трезвеннику трудно «сообразить», откуда произошла известная фраза «сообразить на троих», а между тем она во многом обязана граненому ...стакану. Дело в том, что поллитровку невозможно было разлить в две «граненые» емкости, а вот в три — высокомолекулярная жидкость разливалась идеально. Но ведь троих найти труднее, чем двоих — вот и соображали. Всегда грустно было видеть, как такой «соображающий» с выражением лица фокусника, глотающего горящую паклю, опрокидывал в рот граненый стакан, и, выпучив глаза, затыкал ее в горле огурцом, пирожком или чем бог послал— иногда пытался просто грязным рукавом.

Вернемся, однако, к очевидным реальностям, органично вписывающимся в наши сюжетные байки.

...Много лет тому назад в университете им. А. И. Герцена на балансе состояло так называемое рабочее общежитие № 3, располагавшееся над аркой, выходящей прямо к Казанскому собору. Его географическое положение было чудно: из балкона и окон хорошо обозревался не только собор, но и Невский проспект; был виден фонтан и хаотически снующие пешеходы. Квартировали же в нем студенты (включая автора) разных факультетов (физики, математики, художники, географы, спортсмены и др.), подвизавшиеся на хозяйственной службе учебного заведения и имевшие дополнительный доход. Большинство из нас не были «желторотиками», а уже прошедшими воинскую службу или успевшими славно потрудиться на стройках социализма. Отчасти поэтому в общежитии хорошо привилась пагубная привычка советского рабочего класса — шумно «отмечать» получение зарплаты (пусть и скромной).

Хорошо запомнилось одно из таких застолий, может быть, потому, что нашими гостями были в тот день два физика-аспиранта, один из которых — будущий ректор, а затем и президент университета (для студентов аспиранты казались тогда людьми, стоявшими на достаточно высокой ступени социальной лестницы). На столе же «маячила» бутылка «Столичной» водки, граненые стаканы и довольно убогие бутерброды с докторской колбасой.

Надо же такому случиться: в руках у автора в тот момент оказался свежий номер газеты «Известия», в которой на полразворота была помещена статья о «культуре пития» спиртных напитков (автор, кажется, был И. Шатуновский). Речь, в частности, шла примерно о том, что перед началом торжества или приема гостям для аппетита обычно предлагается аперитив (бокал шипучего вина, белого вермута, легкого крюшона, шампанского, коктейля, полусухого или сухого белого вина, шерри и т. д.) с легкой закуской (фрукты, орехи и т. д.); о том, что белое вино подается к легкой мясной или рыбной еде, сыру, ракам, а к мясу — легкое красное вино. Авторы излагали, в общем, элементарные вещи, типа: вино должно всегда гармонировать с соответствующим блюдом; сухое вино подается перед сладким, а не после него; вино слабой крепости подается перед крепким (а не после) и что бокалы следует наполнять не более чем наполовину и т. д. и т. и.

Поскольку на столе красовалась не начатая полулитровая бутылка «Столичной» водки, то внимание к этикету потребления именно крепких алкогольных напитков оказалось как бы своевременным. Со смехом компанией была воспринята деталь о том, что из-за ослабления вкусовых ощущений крепкий алкоголь никогда не подают перед едой— а еды-то у нас, у студентов и не было вовсе — так что «питейный этикета мы и не нарушили. Но, самое главное содержалось в последней фразе газетной заметки, которая автору почему-то запомнилась дословно: «Стоит ли говорить о таких тонкостях, если у нас не перевелись дикари, которые водку пьют гранеными стаканами^.

Помнится, Геннадий Алексеевич — нынешний президент, взяв в руку граненый стакан, на ходу скаламбурил:

— Что ж, давайте, друзья, выпьем за нас— дикарей, которые водку пьют гранеными стаканами.

Справедливости ради, заметим, что «дикарями» мы как раз не были, хотя бы потому, что, во-первых, водка едва покрывала донышко стаканов, а во-вторых, по медицинским нормам максимальная норма употребления водки для улучшения самочувствия и настроения для мужчин считается две рюмки (50 граммов), для женщин — одна рюмка (25 граммов). А нас-то было целых шестеро, или даже семеро. Что же касается граненых стаканов, то эти полифункциональные сосуды были в те годы незаменимы не только при чаепитии, употреблении молока, кефира, но и воды — откуда же взялось выражение «подать стакан воды».

И все же, наш лозунг таков: пейте не водку, а квас, пиво, сухое вино и медовуху, притом в умеренных количествах!

Р. S.

Один наш коллега-остряк, на вопрос, о том, как ему удалось «завязать», ответил, что раньше он следовал известному «гарику» И. Губермана: «Не стесняйся, пьяница, носа своего // Он ведь с нашим знаменем цвета одного», а теперь, после изменения цвета российского знамени, он, дескать, стал стесняться «носа своего».

Как говорится, «свежо предание»...

58. БОЙТЕСЬ, ГРАЖДАНЕ, ТЕЛЕФОНА!

Каждый знает, что булыжником можно воспользоваться как строительным камнем, но им можно и оглушить первого встречного. Подобная мысль приходит на ум при оценке такого незаменимого сегодня средства как телефон. Тот, кто надеется сохранить свои секреты по телефону (неважно какому — мобильному или стационарному), пребывает в искреннем заблуждении. Наивен и тот, кто полагает, что «прослушки» следует опасаться только каким-то знаменитостям, политикам и воротилам бизнеса, а нам — «пролетариям», «синим и белым воротничкам» и опасаться, мол, нечего, да и какие там у нас секреты!

Эх, «Аким-простота, ищущий рукавицы, которые за пазухой». Прослушивать сегодня можно любого ради забавы — соседа, начальника, благоверную или благоверного, предпринимателей «средней руки» и т. д. И вовсе не обязательно иметь высокую квалификацию, для того, чтобы перехватить радиоволны вашего мобильного телефона, а толковый студент-технарь без особых усилий может взломать стандартный код шифровки, установленный оператором мобильной связи, и тогда любой ваш разговор становится его достоянием. Ревнивый муж или жених (с помощью специалиста или без оного) в состоянии за несколько секунд «поколдовать» над дамским телефоном и втюхнуть в него специальное программное обеспечение, которое даст возможность получать интересующие ревнивца данные, включая см^-сообщения и номера абонентов. (Естественно, подобную операцию может проделывать и «слабый пол»).

И не надо «стеречь» жертву круглые сутки — современное программное обеспечение и «прослушка» будет в автоматическом режиме реагировать лишь на определенные слова, а то и на определенный тембр или интонацию голоса. Правда, такие технологии простым людям малодоступны, но, с другой стороны, когда речь идет о «крупных воротилах», оперирующих такими понятиями, как «прибыль», «транзакция», «фьючерс» и им подобными, то в ход идут даже технологии GPS и ГЛОНАСС, и тогда, кроме речитатива, фиксируется и местоположение наивного «болтуна».

Но, бывает, злокозненные действия технарей-умельцев ни при чем — подводит сама техника. Совсем недавно наша аспирантка, давясь горючими слезами, поведала об ужасном событии, происшедшим с ней. Соскучившись, она пыталась пообщаться по мобильному телефону с собственным мужем, проживающим за тысячи километров, но, набрав его номер, она в течение получаса, затаив дыхание и глотая горькие слезы, слушала любовные излияния своего благоверного совсем другой избраннице, включая подробности интимного свойства. Какой жестокий и коварный удар!

Как это могло случиться, спросите вы, — ведь нас убеждают, что телефоны с двумя вмонтированными в них SIM-картами (именно такой был у мужа аспирантки) работает без глюков? Увы, если бы это было так, она не стала бы свидетельницей роковой исповеди неверного мужа, не взламывая при этом никаких шифровочных кодов.

Кто-то сгоряча может «сморозить»: вот хорошо было раньше — никаких тебе мобильников, красота! Вот уж неправда! Некоторые плоды хайтека у представителей старшего поколения вызывают понятное раздражение (например, стремление педагогов к тому, чтобы компьютер стал «детской приставкой», вскоре приведет к тому, что сами дети сами станут приставкой к компьютеру). Но мобильный телефон — это совсем другое, это в высшей степени прикладной инструмент. К тому же, кто постарше, для того более или менее привычным выглядит следующий телефонный диалог:

— Положите, гражданин, трубку — вы вклинились в наш разговор*.

— Это вы вклинились — немедленно отключитесь!.

— Ну, ты, оказывается, нахал.

— От нахала слышу! И т. д. и т. п.

Значит, ностальгия по стационарному телефону вряд ли имеет под собой надежные основания. Об этом красноречиво говорит и следующий случай, ради которого и воспроизведена эта байка.

Несколько десятилетий тому назад, как раз в разгар летних отпусков, автор позвонил своему другу N— ныне известному профессору, заслуженному деятелю науки, чтобы узнать, как он проводит свой досуг, не скучает чай, не злоупотребляет ли сидением за письменным столом. N, отправив жену и ребенка к теще в южные «фруктовобахчевые» края, пребывал в прекрасном расположении духа, много шутил и, как мне казалось, намекал на девиантное поведение, иногда проявляемое озорными «холостяками» в подобных ситуациях.

— Что же вы, дорогой, в таком случае столь бездарно проводите свободное время— крайне необдуманно вызвался острить я. — Сколько прекрасных девушек, небось, слезами орошают подушки, думая о вас, а вы утками напролет стучите пишущей машинкой, как тот дятел. Очнитесь же, наконец, коллега!

К своему несчастью, черт дернул меня за язык напомнить коллеге старую плоскенькую шуточку:

— Или вы опасаетесь появляться на улице по известной причине: «кому не позвонишь — все беременны, хоть из дому не выходи»?

— Послушайте, — отвечал он. — Да как же вам не стыдно пропагандировать подобную мораль? Я, кстати, не какой-нибудь там «ходок», а примерный семьянин, и вам, уважаемый, не удастся сбить меня с пути истинного. Ясно вам?

В состоявшейся шутливой беседе было сказано, естественно, больше слов, воспроизводить которые сегодня нет никакого смысла. Главное состояло в том, что за моим собеседником действительно водилась слава обольстителя дамских сердец, и моя неуклюжая попытка коснуться этой темы имела целью оценить по достоинству эту славу.

«Соль» же этого незабываемого эпизода состоит в том, что перезвонивший минут через десять возбужденный «примерный семьянин» сообщил автору, что весь этот «треп» на одном из концов проводов за тысячи километров, затаив дыхание, слушала его ошеломленная жена, которая не только лишний раз убедилась в «пламенной» любви своего мужа, но также и в том, что моя «моральная сущность проявилась во всем блеске».

Пожалуй, никогда в своей жизни я не «влипал» в более неприятную историю, связанную с нанесением незаслуженной обиды благородной женщине — в данном случае жене моего друга. Помнится, для изменения несправедливого мнения о моей «моральной сущности» было использовано тогда очень много средств «дипломатии», и кажется, это частично помогло.

...Граждане, бойтесь, телефонах Каждое ваше слово могут слышать люди, для которых оно вовсе не было предназначено, и каждое слово может быть использовано против вас!

59. КАБУЛ: ЧЕТУРАСТИ? ХУБАСТИ? ДЖУРАСТИ?

Кем-то высказана здравая мысль, что жизнь измеряется не столько годами, сколько суммой впечатлений, накопленных человеком. Конечно, для идиота, лишенного малости серого вещества и пекущегося лишь о брюхе и удовольствиях, подобное мнение не играет существенной роли. Для абсолютного же большинства участников «восточной кампании» (включая тех, кто оказался «по воле рока» в Афганистане и ассоциировался местными жителями с «ограниченным контингентом советских войск» в 1979— 1989 гг.), полученные впечатления наверняка перевешивают все другие, где бы эти лица ни оказались впоследствии — будь то в Африке, Австралии или Антарктиде, не говоря уже о «старушке» Западной Европе. И не только потому, что надо было приспосабливаться к выстрелам из-за угла, и едва ли не каждая ночь «расцвечивалась» трассирующими автоматными очередями и минометными обстрелами, но и по причине сопутствующих сюрреалистических видений самого различного жанра, которые и порождали незабываемое сверхэмоциональное напряжение.

Контракт Министерства просвещения СССР по линии ЮНЕСКО на организацию деятельности педагогического колледжа в Кабуле предполагал экстренное формирование группы советских специалистов и отправку их в «горячую точку» в режиме «хватай мешки— вокзал отходит». Времени на раздумья не оставалось: требовалось либо срочное согласие, либо отказ — претендентов было хоть отбавляй! Сегодня можно, конечно, малость порисоваться, припомнив слова некогда популярной песни — «перемен требуют наши сердца» или «попудрить» мозги собеседнику тем, что, дескать, хотелось проверить себя в экстремальных ситуациях, теша свое мужское самолюбие (кося под Хемингуэй), но все это, на самом деле, лабуда, а не истинная правда. В глазах контрактников маячило совсем другое: один год — «Жигули», два года — квартира, три года — и то, и другое «в одном флаконе».

Экзотики (если вообще уместен этот термин) — крутой, дикой и опасной, было по горло, так что поговорка «то холодно, то жарко, а жизнь проходит жалко» к нам точно не подходила. «Глиняная нищета» выжженной земли на фоне сине-оранжевых гор и каменистых склонов, оживляемая протяжным «пением» мулл, саманными лачугами с нескончаемыми глинобитными дувалами, женщинами в одинаковых желтых и фиолетовых паранджах и хиджабах, плетущимися следом за бородатыми моджахедами, груженными хворостом осликами, «бурбахайками» (высокобортными грузовиками, гружеными скарбом и «увешанными» пассажирами), мопедами с объемными кузовами, наполненными всяким барахлом, а то и членами семей — все это порождало странные, большей частью грустные чувства. Кто-то из контрактников лаконично, но метко заметил: «жарко, пыльно и грязно».

Одно из первых глубоких впечатлений, поразивших нас — было протяжное «пение» муэдзинов, доносившееся сразу из нескольких кабульских мечетей. Поскольку молитву пророк назвал «ключом к раю и краеугольным камнем веры» и предписал молиться пять раз в день, однообразные, но подчас весьма мелодичные напевы (часто под артиллерийскую канонаду), звучали каждый божий день, притом первый раз сразу же после восхода солнца.

В штате самого колледже был и свой мулла — весьма продвинутый и не в меру шустрый. Из рукава он частенько жадно потягивал сигарету, а во рту практически постоянно держал насвай (или наё) — жевательный табак. Этот никотиносодержащий продукт, представляющий из себя маленькие зеленые шарики, зернышки с неприятным запахом и вкусом, магометане закладывают под нижнюю, или верхнюю губу и ждут «кайфа». (Кое-кто из «нашего брата» тоже решил изведать этого продукта, но потом жаловался на сильное жжение слизистой ротовой полости, тяжесть в голове, апатию, резкое слюноотделение и т. д.). Но особенно сильно напугало нас предложение муллы доставить нам (естественно, не бескорыстно) «девочек» прямо на дом. С большой долей вероятности подобная сделка могла закончиться для нас плачевно (в лучшем случае — остаться без символов Фаберже, притом даже не дотронувшись до «Семеновичей» обещанных пуштунок), не говоря уже о нравственной стороне дела. Но, вообще-то, по одному мулле мы не склонны были делать выводы о морали местного духовенства — у нас ведь тоже встречаются и прелюбодеи в рясах, и попы-расстриги, не говоря уже об оборотнях в погонах.

В целом Кабул — это вам не Душанбе: духом секуляризма здесь и не пахнет. Человек с момента рождения и до смерти строго живет по законам шариата. Без муллы не обходится ни рождение ребенка, ни обряд обрезания, ни свадебные церемония, ни, тем более, похороны. Так что, малейшее проявление неуважительного отношения к традициям шариата могло закончиться плохо.

59. Кабул: Четурасти? Хубасти? Джурасти?

Не раз приходилось видеть как «доблестные» афганские солдаты, охраняющие те или иные объекты, бросали автомат на землю, поворачивали фуражки козырьком назад, а лица на запад (в сторону священного камня «Кааба» в Мекке) и, расстелив молитвенный коврик (джай-намаз), начинали усердно молиться, сопровождая обряд соответствующими движениями. А учитывая, что намаз совершается пять раз в день, всегда возникал вопрос о боеспособности подобного воинства Думалось: если от молитвенного обряда освобождаются не только больные люди и старики, но даже путники в дороге, то почему бы исключение не предоставить лицам, охраняющим жизнь других людей (в частности, нас в особом микрорайоне столицы)? Немного странно все это, но ... не нашего ума дело.

Нас, представлявших не вполне благоустроенную страну (пол-России все еще живет с «удобствами во дворе», и, между прочим, это никого не «колышет»!), сильно омрачала нищета местных жителей, фактическое отсутствие медицины и социальных пособий, их постоянное недоедание, а то голод. Выносившееся во двор ведро с мусором тут же выхватывалось из рук ватагой черноголовых лупоглазых мальчишек, надеявшихся найти в нем хоть что-то съестное. Сердце сжималось от боли, вне зависимости от того, чьи это дети — сторонников правившего режима или душманов. Конечно, некоторые из нас (к сожалению, далеко не все) время от времени ощущали себя в роли спонсоров (дарили хлеб, масло и некоторые другие продукты), но подобно тому, как на погосте всех не оплачешь, так и не утешишь всех страждущих и не накормишь всех голодных.

Обращаясь к деликатной теме, связанной туалетным этикетом в Афганистане, нам вспомнился шутливый, но в меру «креативный» вопрос: что главное в хвойном лесу Оказывается, главное там — туалетная бумага. В экстраординарных условиях Афганистана, где вместо хвойного леса — «щебнисто-каменистое царство», и вопрос, и ответ на заданную тему звучат по-другому.

До Кабула автор имел некоторое представление об «истинном» исламском туалете, например, о том, что входить в туалет следует с левой ноги и, соответственно, выходить с правой, в обоих случаях прочитав специальную мольбу, что поза справляющего нужду должна быть сориентирована в зависимости от местоположения Мекки (точнее: Киблы — священного камня Каабы); что нельзя мочиться в стоячую воду, использовать правую руку для подмывания, приносить Коран в места отправления естественных надобностей и читать его; что строго воспрещается справлять нужду у мусульманских могил, в банях, в тени, на дороге, в общественном саду, у плодоносящих деревьев, возле источников и т д. (для иноверцев кажутся забавными установки, порицающие мочиться в норы и против ветра, а также использовать, вместо воды или туалетной бумаги, кости, еду и т. д.).

В самой столице многие жители имеют смутное представление о канализации и даже центральном водопроводе. Одноименная со столицей речка (шириной несколько метров и глубиной — «воробью по колено») является главной городской канализационно-сточной канавой. Жители выкидывают в нее всякую дрянь, вода в «реке» не просто мутная, но аспидно-черная, будто тушь. Вонь стоит невыносимая. И вы не поверите: в этой канаве часто плещутся дети. Здесь к месту самое последнее слово на языке дари из вынесенных в заглавие: четурасти? хубасти? джурастид (Как жизнь? Как дела? Как здоровье?).

Туалет бедной кабульской семьи, ютящейся за высоким саманным дувалом на окраине города, представляет собой разновидность российских «нужников» — вырытую в земле яму, покрытую досками или другим конструкционным материалом со щелью посередине. Но в таком сооружении, закрытом от глаз и оборудованном крышей, справа непременно находится кувшин с водой, а слева короб с камешками, выполняющими функцию туалетной бумаги. Что же касается путников (и путниц), то справление нужды происходит в сидячем положении прямо у дороги, и выручают их не только камешки, но и широкополые длиннющие рубахи и паранджи, спасающие от посторонних глаз.

Увлекшись туалетным этикетом, как бы нам не забыть о кабульских базарах. Торговое сердце столицы — проспект Майванд, со своими базарами, бесконечными рядами лавок, дуканами, магазинами и мастерскими, шашлычными, чайными, парикмахерскими и т. д. Здесь расположен не только знаменитый базар Ч.ар-Ч.ата («Четыре арки») — настоящий лабиринт узких и кривых улочек и переулков, но и главный кабульский базар — Миндаи, к которому вполне применим турецкий штамп «базар в Стамбуле гудит как улей». Здесь, действительно, — неисчислимое скопище людей, тараторящих на дари, перебивающих друг друга, торгующихся, то воздевающих руки к небу, то прижимая их к сердцу. Очень забавное зрелище для шоурави, то есть для нас. Правда, есть категория торговцев, немногословных и очень важных с виду, с тюрбанами на головах — это сикхи, продавцы цветного шелка, легкой парчи и тяжелого бархата.

«Оприходоваться» нам приходилось, главным образом, на близ расположенном небольшом «маркете», где приобретали в дуканах длинные, полуметровые лепешки («лыжи»), крупы, арбузы и дыни, знаменитые восточные специи и сладости, пакистанские и китайские чаи, кофе, некоторые предметы домашнего обихода. А вот уже «прибарахлиться» ездили на Миндаи — притом «гурьбой», преимущественно, по просьбе женщин (и обязательно с автоматом) — купить так называемые балапуши (дубленки), кожаные плащи, сумки, ремни и даже японскую радиоаппаратуру, которую в СССР днем с огнем найти сыскать тогда было невозможно. (Нам говорили: «Если вы не нашли на Миндаи какую-нибудь вещь, значит, ее вообще не существует в мире». Но это ложь — водки и пива мы так и не смогли там найти — разве что плохо искали?).

Многие местные продавцы пытались «слегка» лепетать по-русски, неизменно спрашивая одно и то же: «Как дзла?у>. Некоторые наши военные, бессовестные проказники, при ответе на этот вопрос частенько использовали ненормативную лексику. Этим можно было объяснить характер того приветствия, с которым однажды обратился к группе шоурави (в основном, женщинам) бача— афганский мальчуган, сидевший на огромной горе арбузов: «Как дела? «Зашибись»'’! (последнее слово, в котором бача видел синоним выражения «о’кей», взято нами в кавычки не случайно, так как в оригинале оно звучало очень скверно). Последовала немая сцена по Гоголю.

Здесь же, на базаре Миндаи, имевшем слишком дурную славу, автор однажды был позорно «позабыт» своими коллегами, уехавшими на микроавтобусе домой, оставив меня грешного в опасном базарном окружении, хотя и с пистолетом за пазухой. Кстати, автобусом командовал лучший друг — Гарри, но как джигит правильной ориентации, он зорко опекал дам, рассыпал им комплименты, щебетал и в результате одного из мужиков ... профукал. Этого мне только не хватало. В меру обросшему щетиной и отращивавшему усы, мне ничего не оставалось делать, как прикинуться афганцем, и на зазывные голоса дуканщиков, я, будто попугай, твердил одно и то же — «тагиа-кур», «ташакур» (спасибо).

Время шло, в душу постепенно вселялся страх, и он был не беспочвенен: Гарри-спаситель не объявлялся (вероятно, продолжал «щебетать»), а в голову лезли всякие нехорошие мысли. Из уст в уста передавали реальные «страшилки», когда на этом базаре русские входили в дуканы, и больше их никто никогда не видел. По местной «маньячной» традиции, беднягам, якобы, непременно отрезали головы кочан и вспаривал живот.

О, Боже, неужели и меня ждет такой зверский, позорный капец? Решил: Гарри сразу же задушу, как отъявленную контру. Но, это будет потом, а сейчас надлежало действовать быстро и решительно: остановил такси и на своеобразном дари-английском «суржике» велел водителю, подозрительно смахивавшему на душмана, ехать в сторону микрорайона. Но тот, как на грех, стал бормотать, что микрорайон в Кабуле, вроде, не один, поэтому пришлось ехать по указанному мною маршруту.

Встреча со спохватившимся Гарри произошла где-то на полпути, но два автомобиля пронеслись мимо друг друга на «космической» скорости, и в отличие от меня, Гарри не мог знать, кто именно сидит на заднем сидении такси, за спиной водителя (кстати, сжимая в руке пистолет). Пока я втолковывал «извозчику» о необходимости круто развернуться в обратную сторону, микроавтобус почти скрылся за горизонтом. Мысленно представил себе мечущегося по базару растерянного друга, и теперь уже сам чувствовал себя в роли спасителя. Пришлось помахать перед носом шофера крупными афганскими ассигнациями, чтобы тот лениво развернулся и дал, наконец, газу...

Объяснение с Гарри было бурным, но в присутствии дам наши препирания окончились смехом и шуткой одной из них, в том смысле, что ему так и не удалось избавиться от достойного соперника «по завоеванию женских сердец»: лишь женщины, мол, заставили его вернуться за мной, несмотря на упрямое сопротивление джигита.

Хорош же, друг — нечего сказать! Впрочем, эта тирада приведена нами для красного словца — Гарри настолько тяжело переживал, что в тот же вечер решил «проставиться», что в условиях Афганистана было равносильно подвигу.

60. ЛЕГЕНДАРНЫЙ МУШАВЕР

Приезд в Кабул Евгения Петровича Белозерцева (1983) в качестве советника (мушавера на фарси) министра образования Афганистана и негласного куратора всех образовательных программ с участием советских специалистов ожидался с некоторой нервозностью. Выразитель воли идеологического аппарата и партийной цензуры Министерства просвещения СССР (к тому же, бывший преподаватель Высшей комсомольской школы при ЦК ВЛКСМ), вряд ли мог надеяться на благосклонный прием «учительствующей публики», в большинстве своем одержимой рублем, «казацкой вольницей» и менее всего желавшей попасть под чей-либо контроль. Автор с ужасом вспоминал, как «свирепствовал» Белозерцев, заочно редактируя сборник, посвященный роли вождя мирового пролетариата в развитии педагогических идей, что, конечно же, оставляло мало надежд встретить вменяемого чиновника, с которым можно было бы поговорить по душам, обсудить красоту пуштунских женщин, а то и выпить чарку водки под душманскую канонаду.

Каково же было удивление, когда «интернациональный долг» приехал выполнять не только интеллигентный и обаятельный с виду, но и «свой в доску» высокопоставленный товарищ, ставший душой и голосом русской «диаспоры» в Кабуле. Каждый, кто общался с Евгением Петровичем в эти годы, ощутил на себе его огромный социальный заряд, его удивительную энергетику. Лишь успев появиться на афганской земле, он принялся осуществлять, попахивавший настоящей утопией, «еретический переворот» в утвердившейся системе взаимоотношений с местными властями. И это была не прихоть.

Необходимость такого переворота объяснялась феноменальной неповоротливостью и «заскорузлостью» местной бюрократической машины. Много лет спустя нельзя без улыбки вспоминать, как многонедельные посещения министра просвещения страны начинались и заканчивались бесплодными, как пустоцвет, чайными процедурами., без малейших подвижек в деле организации учебного процесса в Кабульском педагогическом колледже. Главное, никто ни в чем не отказывал, но и дело с места не двигалось. Каждодневные переговоры сводились к взаимным поклонам и диалогу, наподобие «отченаша»:

— Салам алейкум! — Ва алейкум салам! (Здравствуйте — здравствуйте)

— Гетурасти? Хубасти? Джурасти? — Хуб хастам.

(Как жизнь? Как дела?Как здоровье? — Спасибо хорошо).

И на прощание:

— Ташакур. Хода хафез! (Спасибо. /)о свидания!)

Щекотливость ситуации придавало то обстоятельство, что члены контракта успели получить чуть ли не по «мешку» инфляционных афганских денег и закупить «балапуши» (дубленки), японскую радиотехнику, еще даже не приступив к работе, что грозило войти в противоречие с нашими «социалистическими убеждениями».

Сейчас уже никто не знает, как удалось Белозерцеву (вместе с руководителем контракта Владимиром Михайловичем Галушиным) активизировать полусонных афганских друзей, но ситуация на глазах стала меняться к лучшему: были заполнены недостающие вакансии преподавателей-афганцев, стабилизировалось расписание, в «кладовых» местного министерства были обнаружены некоторые учебные пособия — типа географических карт, атласов, примитивных приборов по физике и т. п.

Кстати, ситуация с наглядно-методическими пособиями в Кабуле сложилась прямо-таки катастрофическая. Вспоминается следующий забавный случай: осматривая развалы ближайшего «маркета», химик Гарри заметил продававшийся нехитрый химический прибор (кипаб), который мог стать первым экземпляром коллекции необходимых пособий для проведения практических занятий в колледже по химии. Однако долго радоваться приобретенному на наши «кровные» и подаренному колледжу прибору не пришлось, поскольку уже на третий день он снова продавался на прежнем месте, но теперь уже по более высокой цене — вероятно, с учетом обнаружившегося «повышенного спроса».

Нам, «безвылазно» сидевшим в Кабуле и отправлявшимся в колледж с пистолетами за «пазухой», было несколько непривычно слушать рассказы Белозерцева о его поездках в различные провинции мятежной страны, где угроза жизни «шоурави» (то есть — советские») была куда более реальна, чем в самой столице, хотя и у нас случалось всякое — взрыв кем-то подложенной в учительской бомбы и контузии преподавателей, неожиданные взрывы дуканов (магазинов-ларьков) почему-то как раз в то время, когда мы находились поблизости, часть отвалившегося фронтона нашего жилого дома вследствие минометного обстрела и т. д.

Насколько мы могли уже тогда судить, поездки Белозерцева по стране не были торжественноознакомительными — их необходимость диктовалась полнейшим развалом всей национальной системы образования (включая начальное) и попытками сделать хоть что-то для ее «частичной» реанимации. В то время редко кто, включая самих афганцев, надеялся на какие-то подвижки к лучшему — в числе таких «оптимистов» пребывал и Белозерцев, который, несмотря на дружеские «подначки» и байки про бесполезный, «сизифов» труд, истово верил в «светлое будущее» народного образования Афганистана.

Сейчас «за древностью лет» трудно ответить на вопрос: как удалось Евгению Петровичу подключить к своей деятельности и «подмять» под себя не только местного министра просвещения г. Кайюми, но и начальника Генерального штаба Афганистана тогдашних времен (кажется, г. Садакй), организовавшего командировки, но результаты кипучей работы советского мушавера Белозерцева оказались поразительными. В стране, вдруг, то здесь, то там начинали функционировать начальные школы, в которых постигались основы ликбеза, объявились местные учителя (к счастью, не так часто служившие мишенями для моджахедов), откуда-то доставались даже парты (которые не успели использовать в качестве дров, продававшихся на базарах чуть ли не на «аптекарских» весах) и т. д.

Но особой гордостью Евгения Петровича, как награда за его настойчивые уговоры правительственных чиновников, пожалуй, стало учреждение национального «дня учителя». Трудно сказать, сохранился ли этот праздник в Афганистане по сей день, но если сохранился, то его, безусловно, можно считать днем настоящего триумфа Белозерцева. Особенно тепло Евгений Петрович относился к сотрудникам педагогического колледжа. Мы могли бы привести немало примеров, когда он, невзирая на ухудшение отношений с «посольскими» чиновниками, помогал многим из нас, иногда буквально спасая от произвола зарвавшихся, изнывавших от безделья сотрудников советского посольства, одержимых практицизмом и тягой к накоплению. Однако в этих примерах нет абсолютно никакой нужды, тем более что Евгений Петрович, знающий во всем меру, не поймет нашей искренности — слава богу, он жив и здоров!

Годы совместной работы в Афганистане забыть невозможно. «Ветераны восточной кампании» встречаются и сегодня — хоть и не часто, но сердечно. И, конечно, улыбается настоящее счастье, когда это происходит в присутствии Е. П. Белозерцева, добровольная ссылка которого вначале в «елецкую глушь», а затем в славный город Воронеж, явно не способствует нашим встречам. Жизнь удружила нам встретить на своем пути удивительного человека, компетентного, принципиального, дружелюбного, умеющего работать и отдыхать, неравнодушного к «стонам» народа, настоящего российского патриота.

А приходилось ли вам слышать, как он чудно поет? Если нет, попросите спеть, когда случайно встретите — получите истинное наслаждение.

61. «КОГДА КАЧАЮТСЯ ФОНАРИКИ НОЧНЫЕ»

Глядя на усатого пижона кавказской наружности, «затесавшегося» в наш контракт буквально накануне вылета самолета «Москва-Кабул» — Тарри Захаровича Казиева, создавалось впечатление, что этот типок просто бежит от столичных кутежей в поисках новых идеалов и экзотических забав. Позже выяснилось, что это химик, кандидат наук, выпускник университета Дружбы народов им. Патриса Лумумбы, куда попал прямиком с берегов Куры — Тбилиси. Поскольку в тех краях едва ли не каждый второй — «княжеского роду», то пижон в глазах автора стал ассоциироваться с Чайльд Гарольдом («чайльд» — средневековое английское титулование молодого дворянина). Образ байроновского повесы, пресытившегося разгульной жизнью и искавшего приключений в незнакомых землях — автору был очень хорошо знаком: критический опус, посвященный именно поэме Байрона «Паломничество Чайльд-Гарольда», был в свое время представлен нами в качестве обязательного «элемента» при попытке поступления (к счастью, неудачной) в Литературный институт им. М. Горького на факультет критики.

Если бы кто-то тогда высказал мысль, что этот «пижон» станет нам лучшим другом на всю оставшуюся жизнь, она была бы воспринята нами как злая ирония, а сам «мыслитель» тут же был бы записан в число «скорбных главою». Но то, что жизнь удружила нам скрестить пути-дороги с этим человеком, воспринимается сегодня как невероятное везение судьбы.

Было бы чистым фарисейством утверждать, что у нас с Гарри, направлявшихся в Афганистан с интернациональной гуманитарной миссией, не было тяги к пополнению своих «кошельков», с тем, чтобы приобрести, как минимум, автомобиль, а если повезет— то и еще что-нибудь в «придачу». Но, вот алчности к накопительству и экономии на еде, чем отличались многие советские люди, вырывавшиеся за рубеж, у нас точно не было. Именно на этой почве мы с Гарри вначале и сошлись. Нельзя сказать, что он «деньги швырял как Крез и был кроток как Мадонна», однако его, невероятная щедрость и кавказское гостеприимство, проявлявшиеся в нестандартных условиях военного времени, не могли оставаться незамеченными. Что же касается «кротости», то при всем благородстве своего поведения, он всегда был готов «дать в репу» каждому, кто вел себя по-хамски и не соблюдал приличий, и в этом случае никакая «заратустра» не могла его остановить.

Завязав особо доверительные отношения с Нурали — шофером нашего контракта, очаровательным человечком небольшого роста (около 1,5 м), у которого был в распоряжении микроавтобус (вначале «рафик», а затем «фольксваген»), мы обрели возможность иногда «шастать» по городу, подчас грубо нарушая действовавший комендантский режим, рискуя попасть в поле зрения советских военных и тщательно скрывая это от весьма либерального и благородного руководителя контракта Владимира Михайловича Талушина (известного отечественного орнитолога, ныне профессора Московского государственного педагогического университета). Однако, это особая «статья» наших кабульских будней, о которой истории знать вовсе не обязательно (хотя было бы небезынтересно).

Гарри неплохо исполнял популярные шлягеры, профессионально бацая на гитаре, что помогало скрашивать наши будни, особенно тоскливые зимние вечера. Послушать доморощенного менестреля и одновременно отведать (на дармовщину!) кавказских блюд (в первую очередь, лобио), приготовленных не без завидного кулинарного таланта, в его квартиру охотно заваливалось немало гостей. Кстати о квартирах. В стране, испытывавшей дикие тяготы и лишения, где многие вообще не имели крыши над головой, членам юнесковского контракта полагалась отдельная, по афганским меркам, «буржуйская» квартира. (На зарплатах родное государство могло нас бессовестно «обдирать», что с успехом и делало, а вот квартиры контролирующие органы ЮНЕСКО могли легко проверить, и тогда бы получился конфуз — куда деваются деньги, выделяемые на наше жилье?). В итоге, Гарри Захарович один располагался в четырехкомнатной квартире, и создавалось впечатление, что он сам в ней иногда «плутал», особенно впросонках.

Как-то, поздно возвращаясь с гитарой домой после визита к шефу Галушину и изрядно наугощавшись (благодаря заботам его гостеприимной жены Татьяны), мы вместе с Гарри попали в «лапы» царандоя— народной, но весьма неблагонадежной милиции Афганистана, безуспешно пытавшейся обеспечить безопасность и порядок в стране. Вооруженные до зубов люди (человек 20), базировавшиеся на близко расположенном к нашим домам стадионе, обступив нас тесным кольцом, с большим любопытством стали рассматривать запоздалых гуляк-шоурави, у которых, к тому же, изрядно заплетались языки. А между тем, у каждого из гуляк за поясом торчал пистолет Макарова, что ничего хорошего нам не предвещало, тем более что давно пошел отсчет «комендантского часа». (Чувство трепета усиливалось и тем обстоятельством, что, буквально, накануне, автор уже задерживался царандоем, заподозрившим во мне афганца-уклониста от военной службы, вероятно, из-за неуклюжей попытки «лопотать» на фарси, и только какое-то чудо помогло мне «отмазаться». Живо представил тогда, как «забритый» в афганское войско, на чужой территории воюю с собственным братом, служившим советником в министерстве обороны).

Солдатам достаточно было передать ночных «бродяг» советской комендатуре, чтобы на следующий день без суда и следствия нас «с ветерком» отправили аэропланом в Москву со всеми вытекающими из этого оргвыводами. И тогда — «прощай «жигули», и все такое... (Невольно напрашивалась отдаленная аналогия с известным гариком Губермана: «Один поэт имел предмет, / / Которым злоупотребляя, //Устройство это свел на нет — / / Прощай любовь в начале мая).

Что же оставалось делать?

Выход, найденный нашим «Чайльд-Гарольдом», был прост и оригинален. Скучавший от безделья наряд царандоя (напоминавший небольшой цыганский табор), который заметно тянуло в сон (а спать ему, естественно, не полагалось!), был соблазнен предложенным Гарри концертом, тем более что на стадионе возвышался некий подиум, сооруженный, вероятно, для почетных гостей. Именно туда, не без усилий, взобрался хорошо «наугощавшийся» Галушиными менестрель и стал пленять своим искусством «царандойский свет». Незаметно был исполнен весь казиевский репертуар — про пушкинскую Натали, «пару гнедых» и пр., но афганцы требовали продолжения «банкета». Ужасно уставшему, но вошедшему в раж Гарри ничего не оставалось делать, как последовать примеру Брежнева — и он пошел по «второму кругу»...

Солдаты (среди которых, наверняка, были и сочувствующие душманам) пребывали в состоянии эйфории, но лично меня клонило в сон. И тут Гарри, явно не во время, вспомнил о моем любимом блатном шлягере — «Когда качаются фонарики ночные» и, мерзавец, вытащил меня на подиум. Так что, следующий номер пришлось исполнять уже дуэтом:

Когда качаются фонарики ночные,

Когда на улицу опасно выходить, Я из пивной иду, я никого не жду, Я никого уже не в силах полюбить.

Похоже, номер, с участием свежего солиста, публике пришелся по душе, и создалось впечатление, что нас вообще собираются слушать до утра. Тогда мы не задавались вопросом, какие чувства испытывали жившие в соседних домах афганцы и работники советских представительств (в том числе, работники спецслужб!), слушая русский блатной фольклор, к тому же доносившийся из места дислокации солдат царандоя:

Мне девки ноги целовали, как шальные

С какой-то вдовушкой я пропил отчий дом,

И мой нахальный смех всегда имел успех,

Но моя юность раскололась как орех.

Спасение пришло неожиданно и непонятно откуда. Одна из гипотез прекращения концерта состояла во внезапном появлении старшего по званию, вследствие чего «солдатня» засуетилась и побежала живо строиться. Это было весьма подходящее время для того, чтобы под шумок незаметно «смотать концы». Что и было во время сделано.

Р. S. Реакция на это происшествие советника министерства обороны Афганистана (по совпадению — брата автора этих баек) была суровой и лаконичной: «вас, придурков, следовало бы обоих пристрелить на хрен, как «куропаток». Вот ведь как! А нас, особенно Тарри, так хвалил царандой!

(К этому остается добавить, что «Чайльд Тарольд» сегодня — доктор химических наук, профессор, обожаемый студентами и коллегами декан химического факультета одного из столичных университетов. И остался таким же романтиком, мечтая снова оказаться в Кабуле. Увы, Гарри, поезд ушел и, кажется, вместе с вокзалом...).

62. ОБ «ИСТИННЫХ» ПОБОРНИКАХ МНОГОЖЕНСТВА

Часто пересказывая незамысловатый, но «стремный» диалог со студенткой-пуштункой во время первого же знакомства с колледжем, в котором нам предстояло трудиться во славу афганского образования, трудно сдерживать улыбку.

А произошло следующее. Достаточно миловидная, с «бездонными» глазами, девушка, внезапно отдалившись от стайки подруг, столпившихся перед входом в учебное здание, учтиво поздоровалась и легко прикоснувшись к рукаву моего пиджака, спросила на ужасно корявом английском:

— Вы приехали из Советского Союза?

— Да, — бодро отреагировал я, — приехали помочь вам организовать учебу студентов в вашем колледже.

— А. есть ли у вас жена? — как-то некстати она перевела разговор в весьма специфическое русло.

— Да, есть — ответил смущенно и, улыбнувшись, зачем-то добавил: ведь мне скоро исполнится сорок.

— Единственная?— не успокаивалась девушка.

Этот вопрос, заданный на полном «серьезе», поверг меня в некоторое смущение. Кивком головы дал понять, что жена у меня одна, но забыл при этом добавить, что по-другому у нас и быть не может. Если бы это было сказано, тогда вряд ли последовал бы следующий вопрос (на 20 копеек, как мы говорили в студенчестве), который, можно сказать, сразил меня наповал и впоследствии стал «притчею во языцех»:

— Значит, вы настолько бедны?

Начитавшись литературы, автор грешным делом считал, что пялиться в лицо афганской женщины совсем небезопасно, поэтому глядел куда-то вдаль, на облака, мимо девушки. Но это были совсем юные студентки, незамужние женщины, еще не успевшие облачиться в свои пожизненные «рясы» — глухие фиолетовые или черные хиджабы (одежду с головы до ног, а не головные платки, как считают в Западной Европе). Короче, со своими опасениями я, видимо, чуть «перестарался»: стоило ли мне отводить глаза, отвечая на столь откровенные вопросы.

Ох, уж это многоженство!

Позже, один афганский коллега — физик Раис (имя имеет арабские корни и означает «главный», «руководитель»), проходивший годичную стажировку в Харьковском университете, долго нас с Гарри убеждал, что иметь две-три, а то и четыре жены — это гораздо более нравственный подход к организации семейной жизни, чем десятилетиями бегать «по бабам» (его лексикой?) с непредсказуемыми последствиями, чем, дескать, и занимаются советские мужчины. Он, мол, сам этому свидетель в СССР, и нечего ему «компостировать мозги». (Кстати, впоследствии выяснилось, что примерно таких же воззрений придерживается и Жириновский — не Раис ли его своевременно надоумил и проконсультировал?). Наши возражения, сводившиеся к тому, что нечего говорить «за всю Одессу» и что мусульмане, вне зависимости от количества жен, нередко также «шастают» по борделям — в расчет оппонентом все равно не принимались.

«Романы» советских мужчин с афганками, по разным причинам, не приветствовались с обеих сторон. Тайные связи грозили колоссальными неприятностями не столько в лице советских контролирующих органов, сколько мстительных отцов и братьев, старавшихся непременно произвести операцию усекновения главы» легкомысленному донжуану. А вот «по закону» — это было возможно с уплатой соответствующего калыма. Рассказывали, группа болгарских ирригаторов в складчину купила «невесту», которая их несколько лет «обихаживала» (по строгому расписанию!?), а перед отъездом они, якобы, перепродали ее, получив калым, достойнее уплаченного ранее. Нам эта история казалась несколько завиральной, хотя в условиях чудовищной нужды и она вполне могла случиться.

Возвращаясь к названию этой байки, заметим: оно обязано нашему шоферу Нурали (если быть точнее — его женам). Миниатюрный, всегда улыбчивый мужичок лет сорока пяти, с усиками «а-ля-Гитлер» и тридцать четвертым размером башмаков, он выглядел заметно старше своих лет. Сухое, морщинистое лицо, обветренное афганским ветром и обожженное горячим солнцем. Сказать, что он имел «натруженные, мускулистые руки» или «сгорбленную спину», изнуренную тяжелым физическим трудом — никак было нельзя. Из-за своих антропологических кондиций, к последнему он явно был не приспособлен, зато виртуозно управлял автомобилем и, как выяснилось, этой профессии он никогда не изменял при часто сменявшихся режимах.

Заметив, как однажды Нурали старательно пересчитывал пачку замусоленных афганских денег, мы естественно поинтересовались, какую такую драгоценную вещь он собрался приобретать. Тот горько улыбнулся и уже в квартире Гарри, хлопнув рюмку коньяку, «раскололся». Выяснилось, что он вознамерился обзавестись третьей женой, а без калыма, как повелось на «афган-щине», «ни туды, ни сюды». На недоуменный наш вопрос, на фига, мол, ему нужна еще третья «ханум», особенно с учетом никудышного здоровья, прозвучал шокировавший нас ответ:

— Откровенно говоря, мне не нужны и нынешние две «хану м», но они сами настаивают на приобретении третьей. Три года я, как мог, сопротивлялся, но теперь очень устал и решил уступить их настойчивым просьбам.

Вот это да! Так вот кто проявляет себя в существе поборников многоженства в исламском мире. Так что же происходит с женской психологией в этом случае?

Начнем с того, что жизнь простых афганцев-дехкан давно находится за гранью выживания, хотя они каким-то образом выживают (а кормилица — опиумные поля), да еще и оказывают яростное сопротивление любым иностранным войскам. Но вот жизнь женщин — это кромешный ад! В семьях дехкан или бедных горожан (последних в деревенской стране — с «гулькин нос») с нетерпением ждут, когда у девочки начнутся первые месячные — с этого момента она становится товаром, поскольку ее можно выдать замуж (разумеется, без ее согласия) и получить калым. Но иногда девочки выходят замуж до 10 лет, и то, что легально такие браки запрещены, не имеет значения — традиции сильнее закона.

Женихом может стать «первый встречный» — старый, немощный, буйный алкоголик, головорез, наркоман и т. д., кто готов уплатить испрашиваемый калым. Девочки, обделенные красотой — бросовый товар. Афганская действительность дает много примеров, когда отчаявшиеся невесты кончают жизнь самоубийством, калечат себя, сознательно уродуют лица огнем, кипятком, кислотой и т. д., лишь бы не стать наложницей ненавистного жениха. (В госпиталь города Герат, специализирующийся на ожогах, в год попадает около 700 женщин, которые пытались покончить жизнь самосожжением).

Однако в данном случае, речь идет о другом. В семьях, где «куча» детей, а здоровье предательски покидает уже в 40—50 лет, где в хозяйстве есть живность (овцы, козы и т. д.), остро возникает проблема «рабочей лошадки», «тягловой силы». Чувство ревности, столь значимое в европейской системе ценностей, здесь отходит не то, что на второй, на ... десятый план. Можно видеть, как две-три «ханум» со стайками как бы общих детей дружно идут по улице, несут воду, передвигаются, сидя «кучками» и держась друг за друга в грузовых кузовах мотоколясок. Настоящая «гаремная» идиллия!

Так что реплика Нурали: ((они сами настаивают на приобретении третьей» становится не такой уж странной для знающих суть дела.

63. 3АРГУНА, НАДЖИБА, ЗУХРА, ... МАРУСЯ И ДРУГИЕ

Зарина, Джамиля, Гюзель, Саида, Зухра, Лейла, Зульфия, Гюльчатай... Настоящие ценители советского кинематографа, конечно же, помнят имена этих женщин из гарема бандита Абдуллы, которых в годы гражданской войны геройски спасал красноармеец Сухов в фильме режиссера Владимира Мотыля «Белое солнце пустыни». Спасти же афганских женщин, как показала история, не смогли ни англичане (учинившие аж три колониальных войны!), ни индусы, ни шоурави (то есть — мы), ни американцы. Да и есть ли резон вообще заботиться о спасении обитательниц «гаремов», если они как-то не проявляют особого желания обрести свободу? И не пора ли вообще прекратить руководствоваться нашими представлениями о семейной идиллии, когда дома — цветки розы-васильки для единственной, муж на кухне в фартуке, а под вечер заплетающимся языком нестройное «за прекрасных дам!»

Имя одной из жен бывшего афганского министра культуры и спорта, у которого наше посольство арендовало квартиру для преподавателей колледжа (хорошо меблированная и ухоженная, она, кстати, без всякого блата, досталась автору), оказалось ... Маруся. Словоохотливая, писклявая хохлушка, не без следов увядшей красоты, известным образом артикулируя звук «г», рассказала нам о своем «житии-бытии». Выходя замуж в «piднiм Кыiвi» за афганского студента, тогда Марусе в голову не приходило, что в Кабуле она может оказаться отнюдь не единственной женой своего благоверного. Так оно и вышло. Сожалеет ли о чем, ревнует ли она теперь его к другим женам, — спросил ее. «Тю! — ответила она, — Господь с вами — тут так багато хлопит, хиба мени до ревности. Думаешь про одно: как бы дожить до утра и детей уберечь — ведь муж причастен к начальству, а это дуже опасно: завтра придут душманы и видрежут голову. И что потом мени робыты?»

Маруся — жена зажиточного кабульца, возможно, даже любимая (как та Гюльчатай у красноармейца Сухова). А что же тогда говорить о сельских провинциях страны, находящихся в руках различных талибских группировок, которые, кажется, вечно воюют между собой за влияние, и которые едины в одном — женщина должна быть «плотно упакована» в паранджу и воспитывать детей, ни коем случае не помышляя о школе. «Настоящая школа» для детей — это опиумное «полюшко», представляющее единственный способ не умереть с голоду. «Переноска-перевозка» мака и переработка сырья, на чем сегодня заняты и стар, и млад, — вот настоящие уроки жизни. Школьник же — «дармоед», бесполезный едок, которого еще, не дай аллах, научат в школе тому, что наркотики — это зло, а тот, кто их производит — опасный преступник. Уж нет!

Были среди студенток три ярко выделявшиеся, по своему красивые девушки — пуштунки Заргуна, Наджиба, и узбечка Зухра, при этом первая из них, как оказалось, была таинственной невестой моего афганского коллеги-географа — Абдулсамада. Несмотря на свой социальный статус преподавателя, последний, оставался, по сути, «голодранцем» в сравнении с хорошо обеспеченной семьей своей невесты, и деньжат на калым у него явно не хватало. Нашу с Гарри инициативу от чистого сердца «скинуться» на калым родителям Заргуны он не одобрил, может быть, полагая, что мы вдруг станем претендовать на свою «долю». Но, напрасно, таких мыслей у нас не было и в помине. Абдулсамад успел побывать на годичной стажировке в Одесском университете и уже имел некоторое представление об образе жизни советских людей. Нам он, дико стесняясь, рассказывал о том, что ему приходилось бывать на одесском пляже в Аркадии, и даже лежать рядом с девушками в купальниках, и это был, по-видимому, незабываемый эпизод в его жизни.

Именно этот эпизод был бессовестно нами использован для «шантажа» молодожена в том смысле, что мы обязательно расскажем невесте, как он практически обнаженным валялся с советскими девушками. Надо было видеть, как переживал Абдулсамад — воздымал руки вверх, прижимал их к груди, умоляя нас, ради аллаха, не посвящать Заргуну в этот непонятный и непостижимый для нее «грех», опасаясь, как бы из-за этого не расстроился его брак с состоятельной невестой. Наш бесстыжий «шантаж» прекратился лишь после того, как он доставил нам с Гарри пол-литра невыносимо смердевшей афганской водки, при этом мы вынудили его (как некогда царь Иван Васильевич в известном фильме) снять пробу первым.

Что же касается Наджибы, то она, будучи одним из лидеров молодежного крыла НДПА (Народно-Демократической Партии Афганистана), отличалась повышенной публичностью. Она пыталась улучить любой момент для общения с советскими преподавателями, и некоторые из нас стали откровенно ее побаиваться как из-за ее политической платформы (не разделявшейся многими афганцами) и близостью к самому Наджибулле, так и по причине «легкого пренебрежения» нормами шариата по части женского этикета.

Но настоящей «головной болью» для нас с Гарри стали, чуть ли не ежедневные ее моционы по периметру наших домов. Это было нечто интригующее для нас обоих. По лестному для автора мнению моего друга Гарри, Наджиба «пасла» как бы меня, хотя я считал, что все обстоит наоборот — «мишенью» был он. В любом случае, мы с Гарри были наслышаны о том, что пуштуны «врожденно» — лучшие снайпера в мире, благодаря хладнокровию, выдержке и, конечно же, зрению, и знакомиться с родней Наджибы по мужской линии в наши планы никак не входило. (Кто-то из коллег тогда удачно сострил, что роман с местной девушкой возможен лишь в том случае, если советский самолет стоит «наизготове» на взлетной полосе и «пропеллер» уже вертится). Короче, некоторое время «альфа-самцам» пришлось позорно прятаться от повышенного внимания очаровательной пуштунки.

Узбечка Зухра проявила себя в существе наиболее прилежной студентки. Правда, ее вопросы и просьбы к преподавателю производили странное впечатление, свидетельствовавшие об отсутствии у нее не только среднего, но начального образования. Но эта сюжетная линия несколько выходит за рамки этой байки.

А вот кто сумел «отличиться» на любовном фронте, избежав знакомства с «лучшими снайперами в мире» и сохранив при этом «символы» Фаберже — так это молодой донжуан из французского посольства. Он сумел таки каким-то непостижимым образом «охмурить» дочь нашего шофера Нурали и предусмотрительно «смыться» в Париж, оставив в девичьем «подоле» очаровательное дитя. Оно бы и ничего, да только по российским, а не по тамошним меркам.

Отечественным легкомысленным прелюбодеям не мешало бы помнить в этой связи о том, что во многих мусульманских странах, лица (не только женщины, но и мужчины !), виновные в прелюбодеянии, в зависимости от обстоятельств должны подвергаться в лучшем случае — порке или тюремному заключению, в худшем — «побиванию» камнями», притом, обязательно до смерти. В тех регионах Афганистана, где хозяйничают талибы последний вариант (забивание камнями) действовал всегда, а во время режима талибов (свергнутого в результате операции НАТО в 2001 г.) был распространен по всей территории страны. Но, самое ужасное состоит в том, что часть законодателей нынешнего (!) правящего режима настойчиво стремятся вернуть в уголовный кодекс именно побивание камнями.

...Однажды, у заехавшего за нами сильно расстроенного Нурали мы заметили скатившуюся по щеке слезу. Тут же «прижатый к стенке», он поведал нам страшную историю. Оказывается его любимая дочь, не вынеся «мирского позора» в связи с рождением внебрачного ребенка от француза-донжуана, решила проститься с жизнью (проглотив 50 таблеток, кажется, димедрола). Ее не просто порицали соседи и знакомые — она вообще не могла выйти за пределы своего дувала, поскольку в нее со многих сторон летели камни, не говоря уже об уничижительных проклятиях. Но, самое непостижимое в этом деле, состояло в том, что плачущий отец явно уже согласился с выбранным уделом дочери, поскольку тоже устал от давления извне и отчаялся решить эту проблему по человечески.

Наша с Гарри реакция в этой связи была естественной: Нурали сразу же был предъявлен ультиматум: либо он немедленно доставляет свою дочь в советский госпиталь, либо будет наказан нашим презрением, и мы впредь откажемся от его услуг. В итоге, дочь была спасена, однако ее здоровье после этого резко ухудшилось, и после завершения нашей «восточной кампании» ее судьба осталась неизвестной.

(Заметим: для назначения наказания определяющим «обстоятельством» является социальный статус прелюбодеев. Забрасывание камнями обычно грозит семейным из них, а не семейным — лишь удары плетью. Так, может быть, дочери Нурали надо было согласиться на плеть?).

Р. S. (Когда эта байка уже была набрана на компьютере, пришла «жизнерадостная» новость из Афганистана о «смягчении» наказаний, обязанная одному из членов кабульского верховного уда. Она сводится к тому, что хотя новые власти и не собираются упразднять публичные казни, забрасывания камнями и ампутации конечностей, зато для обвиненных в супружеской измене теперь будут выбираться лишь самые маленькие камни, а тела казненных будут выставляться на всеобщее обозрение всего лишь на каких-то 15 минут, вместо четырех дней. Вот такая «либерализация» наказаний).

64. ОБ ОДНОМ СОВЕТСКОМ «ИДИОТЕ» С ЗАОБЛАЧНОЙ ЗАРПЛАТОЙ $5000

Известны забавные метафоры о жизнеспособности государственных механизмов за кордоном и в СССР, принадлежащие известному диссиденту Андрею Синявскому (он же Абрам Терц). Жизнь на Западе, по его мнению, очень хрупка: кризисы, частые смены правительства, забастовки, демонстрации, но все это не разрушает государственные структуры, напоминавшие ему «пчелиные соты». А вот российская структура, по Синявскому, — не соты, а «грубо сплетенный мешок», и не важно, чем он наполнен (золотом, песком или дерьмом) — при швырянии он все равно не рвется.

Вначале отдадим должное метафоричности уникального диссидента, а заодно и его политической принципиальности (Синявский рассорился не только с советской властью, но и первой волной российской эмиграции). Что же касается жизнеспособности «совдеповского» механизма, то многие его свойства вызывают сегодня ностальгические воспоминания.

«Мешок» — не «мешок», а «дикой кратности» в заработной плате бюджетников в СССР никогда не было. Даже в высших эшелонах власти зарплаты никогда не были заоблачными — напротив, они оставались поразительно скромными. Так, Сталин жил на одну зарплату (вначале 225 рублей, а позже несколько более 1000 рублей при средней заработной плате в стране около 100 рублей) и держал ее в «тумбочке» (точнее в ящике стола). Зарплата Хрущева (800 рублей) примерно в 9 раз превышала заработную плату среднестатистического гражданина Советского Союза. Еще более скромным оказался наш дорогой Ильич (Брежнев), сохранивший себе хрущевскую зарплату, но уже при средней зарплате по стране 170 рублей. Согласно уплаченным в партийном билете взносам, Черненко получал около 1500 рублей. Рекордсменом же оказался Горбачев, установивший себе оклад в 500 рублей. (Молодежь вряд ли поверит тому факту, что автор баек — доктор наук, профессор, заведующий кафедрой при советской власти получал те же 500 рублей. Фантастика!).

Конечно, «какая ж песня без баяна» — практически все небожители, «не мытьем, так катаньем», исхитрялись существенно увеличивать свой доход. Еще дедушка Ленин установил им зарплату, номинированную в золоте: хошь — бери золотом, а хошь — рублями, притом по специальному курсу. Брежнев сам себе (своя рука владыка!) присудил Ленинскую премию (25 тысяч) и получал немалые гонорары за «нетленные шедевры» — «Малую Землю», «Целину» и «Возрождение»; Черненко при уплате партийных членских взносов любил утаивать гонорары, а Горбачев, перед уходом со «сцены», объединил должности президента и генерального секретаря, увеличив, тем самым свой оклад до 3 тысяч рублей и т. д. Но это детали, «меркнущие» на фоне официальных окладов «кремлевских мечтателей».

Несколько позже появились сертификаты — разнополосые и безполосые — которыми, по желанию высших чиновников, и оплачивался их неутомимый труд на благо народа, при этом курс этих бумаг устанавливался правительством. Граждане старшего поколения наслышаны о «березках» и спецраспределителях, где отоваривались также с помощью сертификатов более низкого статуса, однако простым смертным они все равно были недоступны, за исключением тех, кто побывал в «загранке» (как автор этой байки).

Перед отправкой в Кабул нам было втолковано, что при возможных проверках нашей деятельности со стороны чиновников ЮНЕСКО мы должны «рапортовать» о том, что наша зарплата равна трем тысячам долларов (!) — ровно столько уважаемая организация обязывалась выплачивать нам в качестве жалованья. Разумеется, нас толкали на форменное вранье — «ангельская державушка» (по Губерману) бессовестно нас обирала, но это никого не задевало, поскольку у «советских» должно было быть обостренное чувство пролетарской справедливости. Да, и в самом деле — не мог же какой-то там «учителишка» зарабатывать больше Генерального секретаря КПСС.

Наверное, в этом месте приходится упомянуть о маленьком неудобстве, связанном с неотвратимостью использования автором 1-го лица единственного числа, поскольку речь пойдет о нем грешном. Превосходные степени нам, естественно, не понадобятся, так что комического эффекта постараемся успешно избежать (и не «скатиться» до дневника какой-то Л. Д. Менделеевой-Блок, в котором та откровенничала: «он откинул роскошное одеяло и долго любовался моим роскошным телом»').

...В один прекрасный день в колледж, действительно, нагрянула инспекция из ЮНЕСКО во главе с неким англичанином, проф. Дэвисом, для того, чтобы на месте проверить ход исполнения контракта по подготовке педагогических кадров для воюющей «республики». При посещении моего класса, я, подобно моим коллегам, ответил на все интересовавшие инспектировавшую сторону вопросы, и, как пономарь, отчеканил заготовленный ранее бесстыжий ответ на вопрос Дэвиса о моей заработной плате: «Му salary is three thousands dollars».

Далее произошло, то, что, собственно, и послужило сюжетом для этой байки. Галушина— добродушного руководителя контракта, что-то «дернуло за язык» чересчур расхвалить меня и подчеркнуть тот факт, что я — единственный в коллективе доктор наук, профессор, что, дескать, само собой свидетельствовало о моей высшей квалификации. Англичанин, сделав глубокомысленую паузу, начал вдруг совещаться со своими коллегами и неожиданно объявил: raise his salary to 5 thousand dollars with the facts» («мы поднимаем ему зарплату до 5 тысяч долларов с учетом открывшихся фактов»).

Боже мой, вот это сюрприз! Подобно моим коллегам, я готовился к самому худшему — серьезному «разбору действий» и рефлектирующей констатации в духе будущего Черномырдина — «Где-то мы нахомутали» (дела в колледже шли не шатко и не валко), а тут — ба: прибавка к окладу, да еще какая: в две тысячи долларов! Тогда на мгновение я потерял чувство реальности, забыв о том, что на самом деле обогатилось отечество.

По словам одного советского посла в Шри-Ланке, в то же самое (брежневское) время он получал 750 долларов в месяц, атташе — половину этой суммы, техсостав, разумеется, и того меньше. Поэтому молва об установлении месячного оклада в 5 тысяч долларов какому-то «придурку» из юнесковского контракта вызвала, похоже, не столько природный интерес к моей особе, сколько прилив лютой ненависти. В дни посещения посольства я самолично видел (автор выполнял функции почтальона для своего контракта), как из окон высовывались головы изнывавших от безделья жен посольских работников, стараясь собственными глазами узреть того самого «идиота», который должен получать 5 тысяч долларов. Подозревал, что некоторые из них, не зная истинной системы оплаты нашего труда, возможно, принимали за чистую монету сплетню, что я, действительно, и есть тот самый «Маркиз-Карабас».

Глядя на посольских, которых откровенно недолюбливал, в такие минуты на ум почему-то приходила китайская мудрость: «Когда скачет крылатый конь Фейхуань, ему не до жаб, сидящих на дороге». «Крылатым конем» я, конечно же, себя не ощущал, но о моем конфликте с молодым, стремившимся в столоначальники, клерком посольства по фамилии Ружин, дурно воспитанным и ощущавшим себя уже не то «Громыкой», не то Талейраном, знал весь контракт. Клерку, видимо, доставляло большое удовольствие покуражиться над профессором (например, научить тому, как пользоваться скрепкой, как следует чередовать инициалы и фамилии в официальных бумагах и даже как следует открывать и закрывать дверь).

Доставлять удовольствие наглецу и бросаться под «гусеницы» бюрократии я, естественно, не собирался. Воспользовавшись случаем, я пожаловался на упорное тупоумие Ружина одному влиятельному генерал-лейтенанту (в стране, охваченной пламенем, слово военных тогда ценилось дороже, чем дипломатов). Действия генерала остались для меня неизвестными, но у зарвавшегося карьериста после этого прыти заметно поубавилось.

Ну, и слава Богу.

65. ЯВОЛЬ!

Многих талантливых перевидал факультет географии герценовского университета на своем веку и, дай Бог, увидит еще. Но у профессора Финарова Дмитрия Павловича была своя уникальная ниша: никому до него не удавалось столь виртуозно сочетать в одном лице таланты аналитика физико-географа и методиста высшей пробы: вот он — союз «голой» науки и искусства. В этой связи выскажем одно предположение, не претендующее на абсолют— не соблазнись в свое время должностью заведующего кафедрой методики, стал бы профессор звездой первой величины в науке о берегах, а так свой талант пришлось «растворить» в нескольких отраслях знания. Увы, так нередко бывает.

Мало кто был надел-н в такой же мере чувством педагогического такта и тонкого юмора, что постоянно проявлялось при его контактах как со студенческой братией, так и с нами грешными — коллегами по работе. Да, как и все мы, он видел, что национальное образование катится под откос; что, Минпрос, производя реформы ржавой пилой и без наркоза, окутан туманом невежества по всем азимутам; что тлен и плесень поразили российскую науку и т. д. Он боролся с «напастью» шутками, смешливыми метафорами, частой повторяемой фразой «во всем виноват Чубайс». На наше сравнение образования с «пропедевтическим канканом», Финаров отреагировал, помнится, так: «какой уж там канкан — настоящая кастраций.»

...Как-то в начале девяностых годов по приглашению учительской ассоциации г. Нью-Йорка мы с Дмитрием Павловичем в составе делегации университетских преподавателей оказались в США. Время было пакостное, было не до «жиру», на всем экономили, профессорские оклады резко «поехали» вниз, многие шутки касались именно этой «детали». Прогуливаясь как-то по аллеям знаменитого Принстонского университета (частное исследовательское учреждение в штате Нью-Джерси, связанное с именем работавшего здесь Эйнштейна), мы одновременно наклонились, желая поднять ярко сверкавшую на брусчатке монету. К нашему разочарованию, ею оказалась десятицентовая монета. До сих пор недоумеваю, как абсолютно незнакомый с английским языком Дмитрий Павлович быстро нашел «гениальный» аргумент:

— Кто из нас Дима, — спросил он, смеясь — я или вы?

— Конечно, вы, ну и что из этого следует — не отступал я.

— Читайте, только будьте внимательнее— заметил он. На монете было четко указано: «DIME» («дайм»), то есть, десятицентовая монета. Мне пришлось только изумиться удивительной находчивости Дмитрия Павловича и вернуть монету тому, кому она заслуженно предназначалась. Но, он не остался в долгу, и только сейчас обратив внимание на роскошные, никому не нужные белые грибы, торчавшие из газонной травы, заметил:

— А вот грибы вы заметили первым — на них не претендую и уступаю вам.

Эта смешная сцена имела забавное продолжение. Буквально на следующий день, при посещении нами казино, везучий Дмитрий Павлович (ну, «не сдуру», а ни с того, ни с сего) выиграл 50 долларов, и больше не стал испытывать судьбу, в отличие от нас, дураков, увлекшихся соблазном и проигравшихся. На мое шутливое предложение, по старинной русской традиции «отметить» это событие, он сострил в том смысле, что, видимо, зря присвоил десять центов— тогда бы, мол, никто к нему не приставал с подобными «гнусными» предложениями.

Самое же смешное нас ожидало впереди. Будучи приглашенными на борт небольшого суденышка местной экологической службы, мы — российские профессора, находившиеся под впечатлением отлично поставленной системы экологического образования школьников, набирались опыта у нью-йоркских учителей по организации экспериментов с морскими организмами. Дмитрий Павлович сразу объявил хозяевам, что он по-английски «ни гу-гу», и старался пользоваться лишь нашими переводческим услугами. Одна из учительниц — Кэтрин, дочь русских иммигрантов в третьем поколении, проявив удивление фактом «ни гу-гу», выразила уверенность, что некоторые английские выражения профессору все-таки должны быть знакомы — быть того не может. Финаров утвердительно закивал головой, попутно объяснив, что ему, действительно, очень хорошо знакомо лишь одно английское слово.

What is the word, you can't keep us! (назовите это слово, не томите над) — дружно запричитали на палубе учителя нью-йоркских школ, и наперебой начали предлагать свои варианты этого таинственного слова. Перечислено было несколько дюжин, но ни один из них ни на йоту не приблизился к искомому смыслу.

Наконец, после томительной паузы, Дмитрий Павлович произнес это слово — им оказалось ... яволь! Услышав «кондовое» немецкое выражение, все дружно расхохотались, кроме Кэтрин, которая остроумно заметила:

— You, dear Professor, not quite sincere, because you know at least two more English words. (Вы, уважаемый профессор, не вполне искренни, поскольку знаете, как минимум, еще два английских слова).

Теперь пришло время задуматься уже Дмитрию Павловичу, но, как и в предыдущем случае, верный ответ не был найден.

These two words are: Hitler, kaput! (Эти два слова: Гитлер капут») — ввернула Кэтрин.

Теперь уже рассмеялись все.

Р. S. Непостижимым кажется тот факт, что именно в тот вечер, когда эта байка была набрана на компьютере, пришла печалъная весть об уходе из жизни Дмитрия Павловича. Воздавая должное замечательному Человеку, напомним кем-то высказанную мысль, о том, что смерть — лишь калитка в иной мир. Мы сами скорбим о тех, кто ушел туда раньше нас, но, возможно, они также скорбят о нас, оставшихся в этом бренном мире.

66. ОБ ОДНОМ АВАНТЮРНОМ ВОЯЖЕ ЗА ОКЕАН

Знаменитая фраза Некрасова «Бывали хуже времена. Но не было подлей», чаще звучащая в разговорах о неблаговидных деяниях властей и государственной мафии, удивительно точно отражает жуткую атмосферу 1991 года, наполненную разнузданной демагогией, циничной ложью и открытым пренебрежением к трудящемуся люду. Воздух стал вокруг пропитываться флюидами наживы и «делания денег», экран постепенно «загружался» стрелялками и бессмысленной жестокостью.

Фактически речь шла об одномоментном обнищании людей, о том, что Россия вдруг стала страной, где криминальный образ жизни гражданина стал вдруг ставиться выше его IQ. Подтверждением тому был всюду витавший вопрос дебильного типа: «Если ты такой умный, почему так мало зарабатываешь?» Это следовало понимать таким образом, почему ты не вор, не мошенник, не бандит, не вурдалака? О том же, что в смутные времена большие деньги в России притягивают смерть, умные люди знали хорошо. (В каком-то издании тех времен промелькнула чудная фраза, принадлежавшая перу не запомнившегося нам журналиста: «Клещей выковыривают пинцетом, кровососуших инсектов прихлопывают газетой, а шваль, опускающая страну в бездну, — безнаказанно пирует.

Вот в такое «непричесанное» время из Владивостока на Аляску и западное побережье США в несколько авантюрном режиме была снаряжена масштабная «гуманистическая» морская экспедиция «Русская Америка-250» с участием четырех судов из Владивостока: парусника «Паллада», НИС «Академик Ширшов», НИС «Академик Королев», НИС «Профессор Хромов», а также 17 яхт из различных регионов России — всего более 700 человек. Научную «мощь» экспедиции от имени Ученого совета Географического общества представляли проф. Арапов Павел Павлович (декан географического факультета ЛГУ), ученый секретарь общества Бринкен Александр Олегович и автор этих баек. Все они оказались приписанными к «Академику Ширшову».

Для уяснения смысла байки, отметим одну принципиальную деталь. Она состояла в том, что все мы трое, честно говоря, были на то время форменными «голодранцами», поскольку не состояли членами команды корабля, не получали командировочных и суточных, хотя, по правде говоря, борщом и компотом на камбузе нас угощали. Да и профессорская зарплата к этому времени стала чисто «символической» (особенно после апрельской реформы цен 1991 года, когда цены на продукты питания и предметы первой необходимости взлетели в 2—3 раза). Кто-то напомнил актуальные слова Салтыкова-Щедрина: «Уже сегодня за рубль не дают ничего, а завтра будут бить по морде». Так иногда и случалось.

На центральном пирсе в порту Сиэтла наиболее триумфально был встречен роскошный парусник «Паллада», где сотни американцев с нескрываемым любопытством рассматривали «русских медведей», прибывших из «империи зла», и где был сооружен временный подиум с микрофоном для обмена любезностями между хозяевами и гостями. Менее торжественно был встречен наш «Академик Ширшов», но и его также старались посетить многие жители (в том числе дамы), оказывая нам приятные знаки внимания.

Но, случилось непредвиденное. Уже через пару дней у руководителя экспедиции Александра Малышева возникли очень серьезные проблемы, связанные с неудавшимся переворотом ГКЧП в России 23 августа, когда американский госдеп, вдруг, потребовал от него немедленно покинуть всем судам территорию США. На капитанов тут же посыпались штрафы с дурацкими придирками и задержками судов при оформлении документов. Дурацкими хотя бы потому, что в нашем распоряжении была резолюция сената конгресса США от 03/04 июня 1991 года, предписывавшая всем государственным органам и гражданам США оказывать всемерное содействие участникам экспедиции «Русская Америка 250». Кульминацией стал появившийся столик на пирсе перед нашим судном с каким-то субъектом, предлагавшим членам команды и пассажирам, не согласным с политикой властей свой страны, получить «зеленую карту» и остаться на территории США. (Соблазн был велик, и, откроем секрет Полишинеля — не устояла треть команды).

Пока многие из нас недоумевали, почему госдепу больше нравятся «гекачэписты», ассоциировавшиеся с «империей зла», а не сторонники либерального курса, с пирса исчезли общественные туалеты, телефоны-автоматы и киоски для экспресс-закусок и напитков. Ситуация становилась все более тревожной и неприятной (особенно с исчезновением туалетов). Пока Арапов, Бринкен и автор знакомились с прелестями необыкновенно уютного Сиэтла, команда судна снялась с якоря и ушла в Сан-Франциско, игнорируя требования госдепа и ссылаясь на вышеупомянутую резолюцию сената конгресса США. Дескать, где же ваше обещанное «всемерное содействие» экспедиции, на подготовку которой ушло столько средств и организационных усилий?

В результате нам пришлось самостоятельно вдогонку добираться до Сан-Франциско (американцы называют его Сан-Франо или просто Фриско) самолетом. Вот тут-то на борту самолета и произошло событие, внесшее некоторые юморные коррективы в наше пребывание в этом тихоокеанском городе, получившим свое название в честь католического святого Франциска Ассизского (основателя нищенствующего ордена францисканцев). Вообще город восхитителен — с холмов, на которых он стоит, можно свободно обозревать его панораму, отличающуюся странным, но вполне приемлемым сочетанием архитектурных стилей (викторианского и современного). Но не об этом речь.

Летя в самолете, мы абсолютно не ведали, что же нам (трем нищим «полковникам Кудасовым») делать завтра в этом городе, где жить и за какие «шиши» харчеваться, поскольку гарантии в том, что нашему судну «Академик Ширшов» будет представлен пирс (с общественными туалетами!), никакой не было. Впрочем, в любом случае, наше судно придет гораздо позже самолета, и нам предстояло где-то и как-то «кантоваться». Сегодня вспоминаются смешные приключения Александра Ширвиндта с коллегами, однажды оказавшимися в Италии не на гастролях, а по приглашению местных артистов, которых перед этим достойно привечали в Москве. Надеясь на ответное гостеприимство хозяев, бедные артисты не запаслись, как делали прежде, «плавлеными сырками со свиной тушенкой», и горько поплатились за свое легкомыслие! Их ожидало суровое испытание: приведя советских товарищей в ресторан, итальянцы посчитали дело сделанным и позорно свинтили прочь, оставив компанию на произвол судьбы, фактически без денег в кармане. Если верить Ширвиндту, изголодавшаяся «богема», наевшись всухомятку бесплатного хлеба в ресторане, икая, отпивалась водой из ... водосточной трубы\ (Заметим: им еще свезло, что случился проливной дождь, иначе икать пришлось бы долго).

Чтобы нам не дойти до подобного конфуза в Сан-Франциско, надо было что-то предпринимать, а что — на ум ничего не приходило. Коротая время, автор затеял «треп» с сидевшей рядом в салоне самолета пассажиркой «полуторабальзаковского» возраста по имени Мэри, отличавшейся несколько странноватыми манерами общения. Поведав о наших «комплексных» (жилищных, продовольственных и финансовых) бедах, автор заметил на ее лице выражение некоего сочувствия, стремление даже как-то облегчить нашу участь. И в голове мелькнуло: а, может быть, это и есть наш шанс, «соломинка», которую упускать ни в коем случае нельзя? Короче, уже через несколько минут с ее стороны было озвучено вполне искренне приглашение остановиться в ее коттедже, расположенном в центральной части города. Вот она удача! (В иных обстоятельствах с моих друзей можно было бы потребовать и законные «пол-литра» за чудесное спасение!).

Погрузившись в припаркованное в аэропорту авто нашей благодетельницы (кстати, оно оставалось с не запертыми дверцами, не говоря уже об отсутствии сигнализации — во чудаки!), мы, в «стиле Остапа», приехали на фазенду, которая сразу же поразила нас своей неопрятностью внутри. Беспорядок в доме дополняли собачьи какашки, оставленные тут же находившейся небольшой псиной неустановленной «модели». Мало того, просторная гостиная была плотно заставлена, как нам показалось, чучелами различных животных.

Но, в разговоре с Мэри выяснилось, что никакая она не «чучельница» (или таксидермистка— специалистка по изготовлению чучел зверей и птиц), а художница-анималистка, профессионально занимающаяся изготовлением копий животных из различных поделочных материалов — тканей, поролона, искусственной кожи, жидкого застывающего пенопласта и т. д. Это был ее «хлеб», «хлеб» нелегкий, потому что требовал в совершенстве владеть специальными техническими приемами, знать анатомию и биологию животных, но главное, обладать художественным чутьем. Получалось, что она была индивидуальным предпринимателем и выполняла заказы частных лиц, ресторанов, школ, клубов и всякого рода музеев.

Мэри оказалась особой ярко выраженного «богемного» склада, несколько экзальтированной, с нарушенной психикой и, к тому же, неустроенной личной жизнью. По возрасту, она больше подходила к Павлу Павловичу Арапову, поэтому в интересах нашего благополучия мы с Александром Бринкеном обратились к нему с деликатной просьбой проявить по отношению к одинокой даме некоторые признаки «легкого» флирта, и тогда у нас будет все в «ажуре». Однако тот наотрез отказался идти навстречу нашим пожеланиям, сострив в том смысле, что он скорее прыгнет с висячего моста «Золотые Борота», соединяющего северный край полуострова Сан-Франциско и мыс Марин Кантри, или окажется в старинной тюрьме на острове Алькатрас в заливе Сан-Франциско, чем станет «заигрывать» к приютившей нас, по его мнению, «придурковатой» хозяйке. Ничего хорошего такая трусливая позиция профессора Арапова (кстати: заслуженного мастера спорта по современному пятиборью) нам не предвещала.

Предложенное нам постельное белье, по-видимому, никогда в жизни не подвергалось стирке, поэтому спать пришлось на матрацах, подложив под себя взятые с собой собственные рубашки и полотенца. Находившийся рядом с нашими лежаками огромный холодильник с пятилитровой бутылью местного «бордо» (это калифорнийское вино является жалкой интерпретацией великих французских вин, а во Франции считается сродни марсианскому) пару дней служил нам надежной «кормушкой» и «поилкой», а затем нам был послан явный намек на то, что пришел черед нашей «депортации». Как говорил крестьянский депутат Василий Шандыбин, «все хорошее когда-то кончается». (Правда он говорил и другое: «А че? Народ ко мне относится хорошо, берут автографы, зовут фотографироваться» и т. д. Вот чего у нас не было, того не было — автографов у нас никто брал).

Ко времени нашего выселения, судно «Академик Ширшов» уже пришвартовалось к одному из отдаленных пирсов Сан-Франциско. Здесь нас ждал приятный сюрприз: некий местный богач-филантроп, разместившийся за маленьким столиком на пирсе, одарял каждого пассажира судна стодолларовой купюрой в знак крепнущей российско-американской дружбы. Для нас это было нечто сродни манны небесной. И здесь произошел весьма забавный диалог между Бринкеном и подошедшим помощником капитана (боцманом), развеселивший нас на много дней вперед.

Боцман: Тто здесь вообще происходит? Откуда взялась толкучка такая?

Бринкен: Да вот нашелся один сознательный янки, решивший отвалить по 100 долларов каждому из нас?

Боцман: Вот это dal А за какие такие заслуги?

Бринкен: А просто так — за то, что мы прорвали «железный занавес», в знак крепнущей российско-американской дружбы. Только вас, уважаемый, это уже не касается, тем более что вы еще и фардыбачитесъ1

Боцман (ошарашенный, сильно опечаленный): То есть, как это не касается?Я что же — рыжий, не имею права, что ли?

Бринкен: Да, просили больше очередь не занимать: понимаете, «зеленые» кончились. Все бывает.

Надо было видеть мгновенно посеревшее лицо боцмана, сходу «клюнувшего» на эту кондовую советскую шуточку Александра Олеговича: деньги у американских миллионеров не могут кончиться в принципе, особенно если они раздают нищим такие центы!

Синхронно с этой сценкой, у столика янки-филантропа произошла и другая. Хитрющий, как сто китайцев, профессор Арапов, пока длилась «буза» с боцманом, решил «под шумок» осуществить повторный заход за «зелеными» к столику филантропа, представившись уже вымышленным именем. Однако этот трюк ему не удался: мошенник был разоблачен (на столе имелся список членов экипажа и пассажиров) и с позором, но под общий хохот был вытурен из очереди.

К счастью, научную «мощь» морской экспедиции «Русская Америка-250», ее организатор Александр Малышев не оставил в беде, и судовой камбуз снова был к нашим услугам.

Кульминацией этого авантюрного вояжа за океан стало посещение Аляски.

67. УРА! ПАПА, ПАПА ПРИЕХАЛ!

«Куба — любовь моя» — задушевно и духоподъемно пели Кобзон и Магомаев популярную советскую песню Пахмутовой, написанную к приезду Фиделя в город Братск в 1962 году. Влюбиться в остров Свободы, действительно, было немудрено, и автор сам стал невинной жертвой этой любви, кажется, в 1989 г., когда был отправлен руководством родного заведения в педагогический институт Сантьяго-де-Куба для «обмена опытом».

Рай, не рай на земле, но бескрайние песчаные пляжи, лазурное море, страстные танцы и «жгучеглазые» мулатки и метиски, покачивавшие бедрами под звуки самбы, неугомонное веселье не очень богатых и не всегда сытых кубинцев поразили тогда до глубины души. Видя с утра в общественном транспорте Петербурга мрачные, подчас ненавидящие весь белый свет, лица наших людей, думаешь, чего же вам не хватает родимые? Может быть, не «позавтракамши» сегодня или ни копейки не осталось в кармане? Так нет же! Скорее всего, в наших лицах — сублимированное выражение вековых социальных передряг, «дарованных» царскими и большевистскими менеджерами, горбачевско-ельцинскими реформаторами (типа «Чубайса») и пр. и пр.

Впрочем, не станем забывать и о суровой северной природе, не очень ласковой к земле и человеку, о многих землях, где вообще редко угадывается солнце (то есть, о географий). Между прочим, какие-нибудь финны или норвежцы также не пляшут зажигательные мамбо и ча-ча-ча, не слышно там и ритмов африканских барабанов и испанской гитары, а все потому, что страстный темперамент, как не крути, зависит от жаркого солнца. (Все это называется географическим детерминизмом, который наши старшие коллеги поторопились списать в «утиль»).

Автору тогда удалось познакомиться с Гаваной, насквозь пропитанной историей и солеными брызгами, с историческими крепостями и фортами, помнящими испанских конкистадоров и «романтических» флибустьеров. Эти набережные помнят Хемингуэя, Хосе Марти, Че Гевару. Посчастливилось посетить и другую столицу — столицу развлечений — Барадеро. Не надо думать, что это только злачное место со своими пляжами с белоснежным песком и водой небесного цвета, кубинским ромом, сигарами, фигуристыми кубинками и танцами до упаду (то есть — утра). Утонченные лица имеют возможность в Ла-куева-де-Амброзио осмотреть знаменитую пещеру с наскальной живописью древних индейцев, которые когда-то проживали на этой территории, старинный форт Фуерте Эспанейол, церковь Иглесиа-де-Санта-Эльвира и другие места.

Конечно, за два месяца нам не удалось обозреть весть Остров Свободы (кстати, для географа, хорошо осведомленного о том, что Куба состоит из 4000 (!) средних и маленьких островов, это выражение не очень приемлемо). Так, не свезло побывать в Матанзасе, втором по величине городе — кубинской Венеции, расположенной на пересечении рек и славящейся мостами; в Тринидаде — древнейшем городе, смахивающем на музей под открытым небом (каменные мостовые, резные окна и кованые ограждения); на легендарном острове Пинос (сейчас Хувентуд), где жил Хосе Марти, сидел в тюрьме Фидель Кастро и где, согласно преданиям, до сих пор хранятся пиратские сокровища и т. д.

Большая часть времени была проведена нами в Сантъяго-де-Куба — первой столице острова Свободы, где нам предстояло читать лекции и обмениваться опытом в местном педагогическом институте. Поселили в нормальной гостинице (как потом оказалось, в бывшем борделе), на крутом уступе Атлантики, где глубина в двухстах метров от берега уже превышала 1 км. Настоящая жуть!

Вообще о кубинских впечатлениях — можно рассказывать бесконечно, но, памятуя о нашем жанре, остановимся лишь на нескольких забавных моментах.

А они начались буквально на следующий день, когда Исабель — жизнерадостная кареокая переводчица (о таких говорят — «глубокий омут»), сидевшая на заднем сидении автомобиля и державшая на руках годовалую, очень уж смуглую дочурку по имени Эмми, вдруг обратилась с явно «провокационным» вопросом:

— А, правда, Юрий, моя дочь очень похожа на маленькую обезьянку?

Неожиданный по смыслу вопрос поставил автора в полный тупик, поскольку в нашей традиции сравнить ребенка, да и человека с обезьяной — значит оскорбить его, нанести душевную рану. Пришлось «выкручиваться», дав уклончивый ответ, типа: «.ваш ребенок, Исабель, действительно, очарователен».

Не скрою, поразил детсадовский уровень кубинских анекдотов. Складывалось впечатление, что их содержание — не главное, более важно, как их рассказывают, какие жесты и мимику при этом демонстрируют. Вот несколько из них.

1. Подобно тому, как едва ли не в каждой советской школе был бюст Ленина, так и в каждой кубинской непременно имеется бюст Хосе Марти. И вот учитель истории спрашивает мальчика Пепито:

— Скажи дорогой, где нашел свой последний приют наш национальный герой, то есть где он умер?

Пепито отвечает:

— Ну, я думаю, где-то поблизости от нашей школы, если его голова находится здесь.

2. Некий супермен изобрел чудо-летательный аппарат. Дразнившим его кубинцам он тут же доказал высокую эффективность своего детища, за полчаса (фьють-фьють) слетав в Европу и вернувшись обратно.

— Браво! — воскликнули кубинцы. — А сколько же времени тебе понадобится, для того чтобы слетать в Майями?

— Пару минут, не больше— отвечал супермен.— Глядите.

Но как он не пытался оторваться от земли, взлететь он так и не смог. Оглянувшись, он увидел целый «рой» кубинцев, висевших на хвосте летательного аппарата.

3. Учительница спрашивает у маленького Пепито:

— Кто твоя мать, Пепито?

— Куба.

— А кто твой отец?

— Фидель.

— А кем ты хочешь стать?

— Сиротой.

Есть, конечно, анекдоты и более остроумные, но пошлых, непристойных, подобных тем, которые в изобилии распространены у нас в стране, услышать не пришлось. Среди остроумных запомнился анекдот о том, как легендарный Че Гевара ни с того, ни с сего стал министром промышленности. Якобы, на совещании руководящих деятелей Кубы Фидель спросил: «А есть ли у нас в зале экономист'!». Эрнесто Че Гевара, икона мировой революции, как всегда, думал именно о ней и, вместо «экономист», ему послышалось слово «коммунист». Он поднял руку и в результате был назначен министром промышленности. То есть, команданте подвела рассеянность.

Как-то уступив настойчивым просьбам водителя Серхио, с которым мы ехали по шоссе, петлявшем вдоль океанского берега, рассказал ему несколько более сочных наших анекдотов, о чем позже пришлось пожалеть. Один из них повествовал о «настоящем» мужчине, которому по приезде в каждый новый город, навстречу, якобы, выбегала гурьба местных ребятишек с радостными возгласами: «ура, папа, папа приехал'.-»

Что случилось после этого, словами передать невозможно. Серхио, откинувшись на спину и запрокинув ноги на беспечно оставленный им руль автомобиля, буквально давился от смеха. Состояние его невменяемости продолжалось несколько минут, и лишь подхваченный нами руль не позволил нам «бультых-нуться» в бездну Атлантики.

Вот этого только нам не хватало.

68. ХВОСТ ШАЙТАНА

Собираясь в краткосрочную командировку в Иран — весьма закрытую для иностранцев страну, в составе делегации, представлявшей общественность Санкт-Петербурга, близкий нам человек, выдал чудную, хотя и не без доли цинизма, остроту: послушайте, вы едете по культурному обмену, но ведь в этой стране музыка не в почете, алкоголь запрещен, зверски карается прелюбодеяние — о каком культурном обмене может вообще идти речь?

Шутка — шуткой, но некоторые запреты, действительно, не поддаются логическому осмыслению. Так, по словам духовного лидера Ирана аятоллы Хаменеи, та же музыка, оказывается, противоречит религиозным и общественным ценностям ислама и должна быть вообще исключена из жизни. Имам, вероятно, отталкивался от следующих слов Пророка «В моей общине появятся люди, пьющие вино, но называющие его другим словом, и при нем они будут играть на музыкальных инструментах. Аллах накажет их, и земля их поглотит и превратит некоторых из них в обезьян и свинАл». А в другом хадисе есть и такие слова: «Поистине, песнопение порождает лицемерие в сердцем. Так что все эти запреты не рождаются на пустом месте.

И все-таки, все-таки... Побывав на реальном музыкальном концерте в Исфагане, мы пришли к выводу, что мнение аятоллы, хотя и очень весомо, но, к счастью, не имеет силы закона. И вообще мнение мусульман о музыке раздваивается: одни полагают, что любая музыка, помимо ад-даффа (маленького барабана) на свадьбах, считается харамом (то есть, запретным деянием), другие же придерживаются мнения, что музыка, не содержащая порочных мотивов и подтекстов, вполне приемлема для мусульман и может считаться вполне халяльной.

Автору, получившему богатый опыт в Афганистане, было хорошо известно, как нормы шариата регулируют всю повседневную жизнь местных жителей. Когда на маркете в Кабуле как-то объявился коллектив танцевального ансамбля девушек из СССР в прозрачных блузках и юбках из шелка (а может быть, капрона или органди), беззастенчиво демонстрируя свои «Семеновичи» и прочие, не подлежащие демонстрации части тела, местные мужики при встрече с ними стыдливо прикрывали руками лица, а женщины, так те вообще на ходу разворачивались на 180°, стремительно убегая прочь, смешно путаясь в подолах паранджи. В этом смысле «дресс-код» иранцев немного более либерален. Женщины здесь не носят паранджу, но все же, кофта или блузка с длинными рукавами, платок для женщин обязательны, равно как рубашки или футболки с длинными рукавами для мужчин. Шорты — вообще вне закона, при этом рубашку в штаны рекомендуется не заправлять.

(Нечто подобное автор наблюдал в глухих таджикских кишлаках, когда наш коллега профессор Петров при температуре +40°С вальяжно «выгуливался» в шортах, вызывая явное замешательство у местной женской публики. На нашу дружескую реплику пощадить вековые традиции местного населения, профессор парировал: «ему до прогресса тыщу лет, а мне жарко — понимаете вы это?»).

Запретов в Иране — не счесть. При этом одни из них как бы общеисламские, другие имеют ярко выраженную местную, автохтонную природу. Один из руководителей нашей делегации профессор Ягья (советник председателя Законодательного собрания Петербурга) имел в паспорте израильский штамп от поездки в эту страну, а при такой отметке — въезд в Иран для вас закрыт, как говорится, без вариантов. Спас же Ватаняра Саидовича, вероятно, его синий зарубежный паспорт (счастливый!). Среди интересных политических запретов и запретов идеологического порядка — запрещение упоминать ненавистные доллары, запрещение использования американского почтового сервиса Gmail, социальных сетей Facebook и Instagram, хостинга YouTube, SMS, куклы Барби, изображений Бэтмена, Человека-паука и т. д. и т. п.

Мы уже не говорим об абсолютных запретах — алкоголя, блюд из свинины, однополой любви, курить в ресторанах и кафе женщинам и молодым людям в возрасте до 25 лет кальян; а также негласных запретах фотографирования женщин, даже маленьких девочек (оскорбление для мужа, отца или брата); запрещении «сатанинских» стрижек мужчин «с начесом» — как культа поклонения дьяволу (в противном случае у парикмахерских салонов изымаются лицензии), ходить им в солярий, выщипывать брови, делать татуировки и еще многих, многих «нельзя».

Но, Бог с ними, с татуировками! Нас же волновали, пожалуй, лишь две проблемы: как бы не получить «втык» за непозволительное фотографирование на улице, и как быть с припасенными нами галстуками, особенно на случаи официальных приемов. Напомним, что галстук (как бабочка и шейный платок) считаются иранскими консерваторами (удавкой шайтана», «хвостом шайтана», «ослиным хвостом», символом упадка, декаданса и вообще разврата, якобы присущего Западу.

Кажется, мы учли все, отправляясь в Иран, за исключением «прокола» с галстуками, которыми все запаслись «на славу». Опасаясь гнева мусульманских клерикалов, горячо одобряющих соответствующую фатву (запрет) духовного вождя страны аятоллы Али Хаменеи на ношение галстуков, никто из нас так ни разу и не осмелился надеть «хвост шайтана». Кстати, местная полиция, говорят, часто проводит проверочные рейды, в ходе которых арестовывает не только недостаточно скромно одетых женщин, у которых из-под платка видны волосы, а юбки недостаточно длинны, но и мужчин с «ослиными хвостами», в облегающих джинсах и экстравагантно подстриженных...

Самое удивительное состоит в том, что после нашего посещения этой прекрасной страны, многим из нас показалось, что все запреты, все опасности, которые якобы подстерегают не только гостей, но и самих иранцев, сильно преувеличены. Это прекрасная страна древней цивилизации, люди которой, кажется, генетически обезопасены от аберрации общественного сознания в худшую сторону.

69. КАК ОБОКРАЛИ ЕГО ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕНСТВО

Ответственность этого сюжета определяется тем, что он воскрешает деликатную страницу жизни одного из наиболее известных иерархов Русской Православной Церкви — митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима (в миру Бориса Георгиевича Ротова), председателя Отдела внешних церковных сношений Московской Патриархии, а в последние годы жизни — Патриаршего Экзарха Западной Европы (1929—1978). Возможно, придирчивый взгляд отыщет в нашем рассказе следы вымысла, но, во-первых, прибегать к нему у православного автора не было никакого повода, кроме как с усердием сердца вникать в сокровенный смысл дней и трудов известного пастыря; а, во-вторых, сюжет покоится на воспоминаниях ныне здравствующего полковника милиции, человека, если и не воцерковленного, то верующего православного христианина, чтящего Евангелие.

Читателю, особенно не сподобившемуся в наше рационалистическое и бездуховное время узнать о жизни владыки Никодима — личности огромного масштаба, дадим краткую справку о нем. Родившись в семье инженера-землеустроителя и учительницы на Рязанщине, он уже в ранней юности почувствовал в себе

большое призвание к церковному служению. Благодаря усердию и непреодолимому влечению к святости и чистоте, получив прекрасное образование и пройдя практически все иерархические ступени богослужения (от диакона до митрополита), владыка сыграл выдающуюся роль в спасении православия и епископата в стране в те годы, когда умами властвовало выражение Хрущева о том, что через 20 лет он покажет по телевидению последнего попа.

Особенно плодотворной была внешнецерковная деятельность владыки. Она, конечно же, была под неусыпным оком КГБ, контролировавшего все его действия на посту Председателя Отдела внешних церковных сношений и Председателя Комиссии Священного Синода по вопросам христианского единства. Чекистов интересовали не столько вопросы углубления межправославных связей и усиления сотрудничества Русской Церкви с Поместными Православными Церквами, сколько его интенсивные контакты с папским престолом, доставлявшим Кремлю сильную «головную боль» своими постоянными антисоветскими эскападами. Но об этом позже.

Особые отношения у владыки Никодима сложились с Ленинградом. Здесь он в 1953 году он заканчивает заочное обучение в местной Духовной семинарии, а в 1955 году (также заочно) полный четырехлетний курс Академии по первому разряду. В 1959 году за представленное им курсовое сочинение на тему: «История Русской Духовной Миссии в Иерусалиме» Советом ленинградской Духовной академии ему была присуждена ученая степень кандидата богословия, а в 1975 г. за совокупность его богословских работ степень доктора богословия. Наконец, судьбе было угодно в 1963 г. получить ему в архипастырское окормление Ленинградскую кафедру, то есть стать митрополитом Ленинградским и Ладожским. За несколько лет архипастырского служения в Невском крае владыка Никодим снискал искреннюю любовь не только прихожан, но и местного клира.

Именно здесь, в городе на Неве, и приключилась та уникальная криминальная история, которая положена в основу сюжета.

А дело обстояло следующим образом. Как-то решив нанести «блицвизит» в одно из духовных заведений Ленинграда, митрополит опрометчиво оставил на заднем сидении своего автомобиля «Волга» митру и крест. Напомним, что современная митра (головной убор пастыря высокого духовного звания) — это довольно ценная вещь, богато украшенная не только парчовым шитьем, бархатом, бисером, но и драгоценными камнями и миниатюрными иконами. Что же касается креста, который священники носят поверх риз на цепи из крупных плоских звеньев, соединенных двойными мелкими кольцами, то его ценность бывает различной.

Беда случилась в тот момент, когда шофер «Волги» на какое-то мгновение вышел из автомобиля с намерением, то ли «размяться», то ли получить какую-то справку у пешеходов, то ли просто перекурить. Как бы там ни было, в считанные минуты заднее сидение машины неожиданно было кем-то старательно «очищено». Остолбеневший водитель не мог поверить глазам своим — ни митры, ни креста на сидении не оказалось. Мистический характер происшедшего дополнялся тем фактом, что никаких подозрительных лиц (бомжей, цыган и т. д.) возле «Волги», как утверждал он, не крутилось. Разве что, проходили мимо какие-то два солдата, но подозревать их в краже — у него язык даже не поворачивался.

В течение получаса это резонансное преступление «подняло на ноги» всю ленинградскую милицию. На всякий случай было решено проконтролировать всех солдат, отпущенных в тот день в увольнение. И, о чудо: в одном из городских парков (то ли «Парке Победы», то ли Приморском парке Победы на Крестовском острове?) бдительный милицейский патруль внезапно обнаружил в кустах двух солдат, как выяснилось, старательно «выковыривавших бриллианты» (?) из украденной митрополичьей митры. У них же оказался и исчезнувший из «Волги» крест владыки.

Ура, воры были изобличены, и теперь им грозил неотвратимый суд за свое грехопадение, притом суд не «простой», а военный, так как дела о всех преступлениях, совершенных лицами офицерского состава, прапорщиками, мичманами, сержантами, старшинами, солдатами и матросами, находятся именно в его ведении. Глубоко обеспокоенные судьбой своих сыновей, в Ленинград срочно явились родители солдат — простые деревенские люди, не шибко образованные, обезумевшие от невесть откуда свалившегося на их головы горя. Бросившиеся буквально в ноги владыке, родители умоляли его великодушно простить заблудших их детей.

Никодим принял их сердечно и долго напутствовал в том смысле, что искупление греха возможно только через молитву, и это сможет сделать лишь человек духовный. Главное — чтобы, как и во всей духовной жизни, так и в покаянии, в центре его, на первом, главном месте был Бог. Если мы исповедуем грехи наши, то Бог, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды. Вместе с тем, митрополит внес и долю скепсиса, напомнив родителям солдат, что церковь у нас отделена от государства, и она не вправе вмешиваться в работу суда, тем более военного.

Если верить дошедшим до нас сведениям, произошло невероятное: солдаты-греховодники, рабы Божьи были освобождены от уголовного наказания, что навело на мысль о том, что без заступничества его высокопреосвященства в этом деле явно не обошлось. А как иначе! (Хотя, с другой стороны, если позиция архипастыря и заслуживает одобрения, то суд, грубо пренебрегший нормами права достоин безусловного порицания).

В заключение попутно заметим, что жизнь самого владыки была нелегкой. Консервативные деятели Русской Церкви ставили в вину митрополиту экуменизм и «увлечение» католичеством, которое, дескать, было иррациональным и патологическим. Он, дескать, не хотел видеть того, что священники-католики служат мессу, как кому вздумается, а богословы отрицают основные догмы веры. Его называли «всемогущим ересиархом», а его деятельность «никодимовщиной». Выдвигались и более серьезные обвинения непристойного характера, особенно когда возникла реальная возможность того, что после смерти Патриарха Алексия I патриархом может стать митрополит Никодим.

Увы, Господь отмерил ему слишком короткую жизнь. Владыка страдал тяжелым сердечным недугом и перенес за свою жизнь целых пять (!) тяжелых инфарктов. Повинуясь строжайшему лечебному режиму, он сразу же после первого инфаркта попросил соорудить ему в келии престол, где он начинал каждый день с совершения Божественной литургии. (Рассказывают, что владыка делал ее даже на одре болезни и скорби — лежа). Именно после перенесенного очередного инфаркта митрополит Никодим подал прошение Патриарху и Священному Синоду об освобождении его от должности Председателя Отдела внешних церковных сношений, которое было удовлетворено.

Жизнь митрополита Никодима оборвалась 5 сентября 1978 г. в результате сердечного приступа, прямо на аудиенции у Папы в Ватикане, что породило конспирологические версии случившегося. Будто русский митрополит был отравлен ядом в поднесенном напитке, предназначенном понтифику Иоанну Павлу I (эта версия аргументируется смертью самого понтифика через три недели от инфаркта миокарда) и, якобы, в смерти владыки были заинтересованы спецслужбы Советского Союза.

Многие представители Русской Церкви недоумевали тем, где и как произошла смерть, игнорируя то факт, что владыка перенес пять инфарктов. Так, один из архиепископов (Василий Кривошеин) писал в своих воспоминаниях: «Конечно, всякая смерть есть тайна Божия, и является дерзновением судить, почему она случается в тот или иной момент и что она означает, но лично я (и думаю большинство православных) восприняли ее как знамение Божие. Может быть, даже как вмешательство Божие, как неодобрение той спешки и увлечения, с которыми проводилось митрополитом дело сближения с Римом. Все его поездки на поклон к Папе, причащения католиков и даже сослужения с ними, и все зто в атмосфере одновременно скрытости и демонстративности. Правы мы были или не правы, — один Бог это может знать».

Конечно, «папский вектор» во внешней политике СССР, действительно, был исключительно важен. Речь идет о моральном влиянии Папы в католическом мире, так что принижать роль папского престола не стоит, несмотря на известную реплику Сталина. Согласно ей, на просьбу министра иностранных дел Франции Пьера Лаваля улучшить положение католиков в СССР, чтобы не ссориться с могущественным Папой Римским, Сталин поинтересовался: «Папа? А. сколько у него дивизии??». В соответствии с другой версией, этой реплики был удостоен Черчилль, просивший Сталина помнить о нежелательности осложнения отношений с Ватиканом. Любопытно, что Пий XII, якобы, просил передать советскому вождю следующую ответную остроту: «Можете сообщить моему сыну Иосифу, что с моими дивизиями он встретится на небесах». Правда это или нет— нам неизвестно, но сама мысль восхитительна, не правда ли?).

В оные времена Святой престол, с которым Советский Союз не имел дипломатических отношений, считался в Москве одним из центров глобального «антисоветского влияния». И именно КГБ «очень ходатайствовал» о назначении владыки Никодима на должность председателя Отдела внешних церковных связей и рекомендовать его кандидатуру для участия в деятельности Всемирного совета мира, Советского комитета защиты мира и т. д. Существует мнение, однако, что Никодим, осознанно идя на контакт с советскими спецслужбами (он, к удивлению некоторых, даже подписал проект письма, осуждавшего «клеветническую деятельность» Солженицына), стремился сопротивляться планам государства по превращению Церкви в орудие распространения коммунистической идеологии.

В этой связи одна из конспирологических версий повествует о том, что когда эти самые службы обнаружили, что деятельность одного из ведущих иерархов не только не соответствует интересам государства, но и укрепляет позиции Церкви, они, дескать, ликвидировали опасного «двойного агента».

Знать мы этого не можем.

Р. S. После смерти владыки в Риме и отпевания в Ленинграде, он со всеми полагающимися православными почестями для иерархов такого уровня был погребен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. Но, по имеющимся у нас сведениям, онечестившиеся враги веры Христовой и здесь не оставили владыку в покое. Рассказывают, некие вандалы, вероятно, наслышавшиеся о том, что труды митрополита были высоко отмечены Священноначалием Русской Православной Церкви дарованием ему высших иерархических отличий (в частности, правом ношения второй панагии) под покровом ночи решили раскопать могилу и завладеть, по их мнению, ценными погребенными «сокровищами». К счастью, богомерзкие попытки гробокопателей — вчерашних «зэков», закончились бая них возвращением в их «альма-матер». Туда им и дорога.

70. ЗНАЙТЕ НАШИХ, МАКИКО-САН!

Русская поговорка гласит: «голь на выдумку хитра», и, скорее, так оно и есть. Но, связывать поговорку исключительно с русскими хитрованами и пройдохами, как это делают, некоторые наши известные сатирики, вряд ли справедливо. Голь — она и есть голь, она везде и всюду: хоть в Буркина-Фасо, хоть в провинции Сычуань, хоть в Москве. Не успеешь покинуть пределы родной отчизны, как уже таксисты заламывают несусветные цены за проезд к достопримечательностям, официанты в ресторанах выписывают астрономические счета, бедуины охотно подсаживают на верблюда, а вот снять со скотины берутся только за дополнительную мзду.

Многие туристы сталкиваются и с такой «ловкой уловкой» местной голи, когда персонал дешевых гостиниц «на всякий случай» берет залоговую стоимость за утюг, фен, полотенца и тут же крадет что-то из этого перечня. Еще те виртуозы, одним словом. Кто часто бывает «за бугром», тот, наверняка, хоть раз побывал в роли «лоха».

Нашим ловкачам надо еще поучиться индустрии обмана у тамошней голи. Взять хотя бы пластиковые карты. Если поддельные платежные терминалы, запоминающие пин-код карты (с последующим изготовлением мошенниками копии карты и снятием денег в банкомате), распространены в странах, не причисляемых к «золотому миллиарду», то факты установки на банкомате специальной камеры для фотографирования пин-кода в тот момент, когда клиент его набирает, встречаются и на недорогих курортах Европы. В благополучных странах «фраеров ушастых» лапошат в обменниках не на разнице курсов, а на предоставляемой услуге. А вот обменники Бали, например, с некоторых пор надувают туристов с помощью калькуляторов, которые обладают фантастической способностью быть не в ладах с арифметикой и считают так, как надо их владельцам. Красота, да и только!

Мошенники торгуют чудодейственными оберегами, зубами «доисторических» животных, эликсирами «вечной любви» и т. д. Несколько лет тому назад достоянием общественности стала история такая, что просто туши свет. Нашей туристке, отдыхавшей в Хорватии, было втолковано горничной, что от шампуней быстро образуется ... ушная сера, что чревато закупоркой слухового прохода и глухотой, и что с этой проблемой успешно справляется некий местный целитель Мило-рад. Этот эскулап-отоларинголог, всего лишь за 40 евро виртуозно извлек из уха русской пациентки частицу вязкой серы-дегтя и крошечный камень, которые, конечно же, мошенник ловко прятал между своих пальцев. Впоследствии выяснилось, что народный целитель, вовсе никакой не Милорад, а обыкновенный Гриша из российской глубинки, состоявший в интимных отношениях с горничной, которая исправно подбирала ему клиентуру. Годом ранее этот «целитель» торговал в Дубровнике раскрашенными московскими воробьями, выдаваемыми за редкий вид балканских ... колибри. Невероятно! Это уже класс Остапа, а, может быть, и выше! (Как тут не вспомнить торговавшего собаками бравого солдата Швейка, который, как повествует Ярослав Гашек, не только подделывал родословные, но даже умудрялся перекрашивать в цвет «перец с солью» дворняг, которых он потом успешно сбывал под видом шнауцеров!).

А еще вспоминаются «штормящие» 90-е годы. Вальяжный профессор N. совершал круиз по странам Балтийского моря и свел знакомство на пароме с двумя девицами из дешевой «трюмной» каюты, которые честно поведали весьма «экзотическую» цель своего плавания. В багаже у них было два вместительных, но порожних чемодана и пара ножниц, и это фактически все важнейшие вещи, которыми они располагали. Ножницы были необходимы для срезания штрих-кодов с похищаемых в сетевых магазинах товаров, а чемоданы — для их складирования. Если можно было верить девицам — это было далеко не первое их подобное плавание в международных балтийских водах. Тоже класс!

Особенно много убедительных подтверждений пословицы «голь на выдумку хитра» можно встретить в байках писателя-сатирика Задорнова, но, и мы поведаем ему такую, которая, пожалуй, смогла бы претендовать на призовое место в любом топ-рейтинге.

...Где-то в районе миллениума (т. е. рубеже тысячелетий) труппа театра, которым все мы очень гордимся (не будем ябедами!), гастролировала в Стране восходящего солнца (само собой разумеется, что областные театры редко удостаиваются подобной чести). Как поведал нам со временем артист этого театра, бывший в составе труппы, под самый занавес гастролей, пребывавшие в напряжении несколько недель, ребята из балетной группы решили малость расслабиться, притом непосредственно в номере достаточно дорогого отеля — разумеется, в целях удешевления мероприятия. А почему бы и нет!

Кому посчастливилось бывать в Японии, тот имеет представление о национальном стиле оформления современного национального интерьера, отличающегося простотой, элегантностью, функциональностью и отмеченного принципом «все лишнее безобразно». В номере японского отеля практически все ловко спрятано во встроенных шкафах, и на виду остаются совсем немногие предметы мебели, быта и декора, так что любой элемент мебели не может остаться незамеченным ни гостями, ни тем более, хозяевами отеля.

70. Знайте наших, Макико-сан!

Что же такое экстраординарное случилось с нашими танцовщиками прославленного балета? История умалчивает о характере почти «напольного» застолья, а также о качестве и количестве потребленных напитков высокомолекулярного состава (особенно сакэ — традиционного местного алкогольного напитка 20-45°, получаемого путем сбраживания риса), но зато достоверно известно, что обивка ценного декоративного дивана, из-за неосторожно брошенной сигареты, пришла в совершеннейшую негодность. Обретшие через несколько часов ясность сознания поклонники Терпсихоры, узрев содеянное, пришли в ужас: хотя и малоформатный, но не лишенный изысканности диван, украшенный ковкой, лакировкой и изготовленный из ценной породы дерева (то ли тика, то ли хиноки), являл собой страшное зрелище, гарантировавшее немалые финансовые убытки постояльцам отеля. Возникла непредвиденная головоломная ситуация, а возмещать убытки, естественно, никто не хотел.

Сообразно русской «соображалке», оригинальная стратегия по сокрытию следов «преступления», была разработана, «по-суворовски», быстро. В соседнем магазине была куплена острая ...ножовка, и с ее помощью миниатюрный диван был оперативно расчленен на мелкие куски (процессу сильно мешала металлическая фурнитура в виде ковки). Затем, части бывшего дивана были аккуратно расфасованы в объемистые сумки и тайно вынесены танцовщиками вон, как можно дальше за пределы отеля.

Когда же горничная, Макико-сан (так ее звали постояльцы), прощаясь, вдруг издала, легко узнаваемый на всех языках мира звук изумления по поводу мистического исчезновения еще вчера реально стоявшего в номере дивана (его уж-то никак не могли спереть из отеля, минуя портье), «балеруны», неплохо владевшие английским, отвечали:

— О каком диване, Макико-сан, вы толкуете? Да не было здесь никакого дивана. Вы же понимаете, что он нам ни к чему. Вы порасспросите администрацию — может быть, когда-нибудь он и был, но по ее распоряжению диван могли без вашего ведома переставить в другой номер. Мало ли что могло произойти.

Ошеломленная японка долго пребывала в глубоком недоумении, так и не сумев постичь таинственную душу этих русских. А, впрочем, кто ее знает — ведь стойкий запах гари, по признанию самих «балерунов», в номере все еще оставался.

Короче — знайте наших, Макико-сан!

71. РЕКЛАМА ЩЕЙ В ТРОЛЛЕЙБУСЕ

Одна из наиболее трогательных и, похоже, безвозвратно утерянных традиций прошлого века — поздравительные письма, открытки и телеграммы, которые «стряпались» десятками и даже сотнями, особенно по случаю Нового года. Помнится, профессор Дмитревский вычислял даже, придуманный им коэффициент «отзывчивости» — как частное от деления отправленных поздравлений на полученные. Частично спасал домашний телефон, но у многих его как раз и не было, а посему «соскученные пролетарии» вынуждены были тащиться на ближайший переговорный пункт, заказывать разговор, а затем долго и нудно ждать своего собеседника, пусть и очень дорогого. (Здесь на ум невольно приходят слова Высоцкого: Телефон для меня, как икона, / / Телефонная книга — триптих, // Стала телефонистка мадонной, // Расстоянья на миг сократив).

Чудное было время, что и говорить!

Эту коммуникационную эпоху одним разом «захлопнули» ... мобильный телефон с компьютером. Теперь абсолютному большинству населения нет нужды упражняться в каллиграфии, запасаться конвертами и праздничными открытками, бегать на переговорные пункты и т. п. Достаточно набрать нужный номер на мобильном и «дело в шляпе», и многих граждан, к сожалению, вовсе не «колышет» вопрос, где они находятся: в поликлинике, маршрутке, метро, туалете, а то и божьем заведении. Не смущает и то обстоятельство, что подобные телефонные сеансы часто создают дискомфорт окружающим (в том числе больным людям), которые вынуждены слушать подчас чудовищный треп, типа «су, давай, ага, давай, если че, звони» или райкинских выражений «а он ей...», «а она ему...». (Сейчас мы абстрагируемся от раздражающей в общественном транспорте музыки плееров, где четко различается, по крайней мере, три разновидности ритма: «тыц-тыц-тыц-тыц», «тупо-тупо-тупо-тупо» и «тупо-тупо-тыц-тыц»).

Конечно, в транспорте происходит немало забавных сцен и разговоров и без использования мобильных телефонов. ...Вспоминается, как однажды на остановке троллейбуса мужчина судорожно «дососав» сигаретный чинарик, шустро вскочил в подошедший троллейбус. Получив замечание от одной из пассажирок за «дымовой выхлоп», он попытался оправдаться в том смысле, что курил ведь не в салоне, а «на улице», на что взвинченная до предела женщина тут же отрезала, что ее интересует не где он вдохнул «гадость», а где выдохнул, а выдохнул-то в салоне, и корень зла именно в этом. А запомнилась эта сцена «прелестным» заключительным диалогом конфликтовавших сторон:

— Что ж мне, по-вашему, и не дышать теперь? — посетовал обескураженный курильщик.

— Если вонючий, то и не дыши! — таков был суровый приговор пассажирки.

В эпоху мобильной телефонии сцены в общественном транспорте стали протяженнее по времени и, главное, разнообразнее по фабуле и лиризму. Конечно, часто это форменное бескультурье, но, для иных «бандерлогов», у которых единственная радость жизни — побегать по улице с «фейерверками» и привлечь к себе внимание, это способ самоутверждения. Из-за длительных и часто громких разговоров отдельных пассажиров по мобильному телефону все остальные «обязаны» знакомиться с подробностями чьей-то личной жизни, служебными проблемами, предпочтениями своих соседей, вместо того, чтобы расслабиться, почитать, побыть в тишине, наконец, предаться промыслительным настроениям. Мы уж не говорим о вредности для водителей отвлекаться на громкие разговоры.

Несколько лет тому назад сев в автобус по маршруту «Нью-Йорк-Вашингтон», я услышал объявление, сделанное водителем: Please, turn off mobile phones! (Прощу отключить мобильные телефоны). Оказывается, уже во многих странах предпринимаются попытки взять и запретить пользование мобильными телефонами в общественном транспорте (в России подобных инициатив что-то не видно, скорее всего, потому что наши избранники брезгуют пользовать такими способами передвижения, и их мобильные перезвоны не донимают). Подобное запрещение введено, например, в автобусах Варшавы (там красуются термонаклейки с перечеркнутым мобильным телефоном) и является ничем иным, как попыткой обучения гостей и жителей города хорошим манерам. (Рассказывают, что на одном из маршрутов, пассажира взяли, да и высадили из автобуса лишь за то, что тот вел разговор по телефону, находясь рядом с сидением водителя). В любом случае, подобные санкции требуют правового обоснования.

Название же этой байки дала сценка в Петербургском троллейбусе № 45. Пожилой мужчина с лицом, будто из потрескавшегося алебастра, в старомодной вязаной шапочке спортивного фасона, с парой очков (перевязанных резинками) на морщинистом лбу, пытался пообщаться с помощью мобильного телефона, вероятно со своим старинным приятелем. Как выяснилось позже, у обоих ветеранов имелись серьезные проблемы со слухом, что придавало их беседе непередаваемый колорит, поэтому первоначальное чувство негодования у пассажиров постепенно сменялось снисходительностью и даже весельем.

71. Реклама щей в троллейбусе

— Алло, здорово, Кузьмич! Плохо слышу тебя. Здорово, говорю, Василий Кузьмич! Это Степан говорит. Степан я, Степан, говорю... Ал Степан я, — тетеря ты! Глухая тетеря, говорю! Чего? Ну, нехай и я тетеря Ты чем занимаешься? Делаешь что, говорю!

Услышав начало трепа на высоких регистрах, некоторые пассажиры троллейбуса были готовы буквально задушить нахального возмутителя спокойствия, особенно после услышанной ими «восхитительной» фразы:

— Погромче говори, Кузьмич, — здесь галдеж в троллейбусе. Галдеж, говорю. Шум стоит, понимаешь?

От неслыханной дерзости «телефониста» кто опешил, кто просто рассмеялся, а стоявший в заднем тамбуре молодой человек в спортивной куртке смачно выругался, зло добавив:

— Дать бы ему по рогам, да промеж ему.

— Вот что, Кузьмич, — продолжал, «телефонист», — а приходи ко мне на щи! На щи, говорю, приходи. Че, че — через плечо! Щи, понимаешь, щи! Суп с капустой — тетеря ты.

Монолог Степана все более и более смешил пассажиров. Часть из них, похоже, уже смилостивилась в ожидании, куда этот разговор зайдет дальше.

— Громче в трубку говори, ни хрена не слышу. Мясо, говоришь? Мясо есть. Нет, говорю, есть мясо, тетеря ты, Кузьмич. Как же без мяса — давай, приходи.

Особенно «тугому на ухо» Василию Кузьмичу национальное горячее блюдо русской кухни было, видимо, хорошо знакомо, и, чувствовалось, что он напирал на то, что щи бывают разные — мясные, рыбные, грибные, постные, зеленые и др.

— Давай, Кузьмич, подходи, развей тоску, тоску развей, говорю. Жду к пяти. К пяти часам, говорю, тетеря, понял? К пяти! Чего? Ах. чарку, говоришь? Куда ж я денусь — обязательно налью, как же без чарки. Ну, будь здоров. Будь здоров, говорю.

На этом сеанс связи между ветеранами прекратился, но сам сюжет по инерции развивался еще несколько минут. Выходившая на очередной остановке пассажирка, чаще других ворчавшая на ветерана во время сеанса его телефонной связи, и уже «остывшая», имела неосторожность на весь троллейбус сыронизировать в том смысле, что она, дескать, и сама не прочь отведать хороших «щец», если, конечно, кто-нибудь пригласит, да еще чарку нальет. Ответ ветерана вызвал новый взрыв хохота:

— И ты, языкастая, не подслушивай чужие разговоры. И что за манера такая цепляться к мужикам? Да ладно уж, заходи, милости прошу — если, конечно, с бутылкой!

Р. S.

В свое время «В Московской городской управе бурную дискуссию вызвало предложение воспретить под страхом штрафа чихание в трамваях» (Московский телеграф», 1909). А «намедни» в нью-йорском метро мужчинам запретили сидеть в вагонах с широко раздвинутыми ногами. Тех, кто не будет соблюдать правила, будут штрафовать. (Нью-Йорк, 2 июня, 2015). Поскольку наши «слуги народа» столь плебейскими средствами передвижения не пользуются, чихать, раздвигать ноги, рекламировать щи и etc — милостиво разрешается всем.

72. КТО СКАЗАЛ, ЧТО ЛЕВА — ШЛИМАЗЛ?

«Да я каждую еврейскую жену узнаю сразу по трем признакам: лишний вес, гениальные дети и шлимазл муж, который все это терпит!» — как-то однажды сострил Аркадий Хайт. Кто же такой «шлимазл»? На жаргонном идише — это патологический неудачник с иронически-жалостливым подтекстом, а иногда — бестолковый ребенок, а то и веселый придурок, в общем — дурачок. Нередко в еврейских семьях матери и бабушки так, в шутку, любя, называют своих детей и внуков.

Когда один из начитанных кафедральных сотрудников подобным образом охарактеризовал нашего Леву — бывшего образцового студента (еще советской эпохи), а затем незаменимого лаборанта и подававшего большие надежды аспиранта, автор баек резко возразил против такой аттестации юноши, так как, по большому счету, она была оскорбительной.

Думается, на сотрудника сильно повлиял тот факт, как однажды Лева исполнил его просьбу — «смотаться» в магазин, доставить жаждущему пол-литра и некий «символический закусон». Получив на текущие расходы 25 рублей (другой ассигнации просто не было в наличии!), Лева вернулся с бутылкой элитного коньяка за 24 рубля и шоколадкой стоимостью 1 рубль, в то время как подразумевавшаяся бутылка водки в то время стоила всего лишь около 3 рублей («давеча, не то, что таперича»!). Таким образом, автор заказа, ни за понюшку табака, в одно мгновение лишился почти месячного фонда на горячительные напитки. По правде говоря, это был результат его ошибочно сформулированной задачи лаборанту, и еще неизвестно, кто из них больше соответствовал понятию «шлимазл».

За годы своего пребывания на факультете (примерно: с 1980 по 1993) Лева проявил себя в существе весьма креативного, сверхисполнительного студента, лаборанта и аспиранта, и вовсе не удивительно, что он неплохо защитил кандидатскую диссертацию по социальной географии. (При этом юноша успел два или три раза объясниться в любви сотрудницам факультета, но не получив взаимности, сильно переживал и мучился, бедняга). Так что «шлимазл» — это не про него.

Как говорил философ Кант, большой недостаток академической молодежи состоит в том, что она слишком рано начинает умствовать, не имея достаточных познаний. Лева всегда «умствовал по делу», благодаря своей основательности, систематичности и додумывания всего до конца (у многих его сверстников главным был порыв, которого никогда не хватало надолго). Можно привести немало примеров, когда лаборант подсказывал старшим товарищам неплохие идеи и предостерегал от непродуманных поступков.

Вспоминается забавный случай, когда сразу после распада СССР, автор (заведующий кафедрой) как-то обратился к нему со следующей просьбой:

— Скажите, Лева, сколько еще лету нас в лаборантской будет висеть огромный в золоченой раме портрет Ильича? Не пришла ли пора его снять — ведь это не наша собственная квартира, а официальное заведение в той стране, которой правят антикоммунисты-либералы? Боюсь, начальство нас не поймет.

— А что вы будете делать, если снова придут «красные»? — язвительно отреагировал Лева.

— Но кто вам сказал, что Владимира Ильича надо выбросить на помойку? Его следует бережно снять, аккуратно обернуть бумагой, перевязать и оставить в шкафу на хранение, — попытался уточнить свою просьбу.

— Не беспокойтесь, я все это сделаю, — отвечал Лева, — но не возражал бы, если бы вы учинили свою просьбу в письменной форме. А то ведь неровен час!

До сих пор не могу понять, его слова были следствием выше отмеченных «основательности, систематичности и додумывания всего до конца» или были все же остроумной шуткой, чему он был вовсе не чужд.

...Как-то намечался уже ничего не решавший футбольный матч на первенство мира по футболу, в котором сборная СССР встречалась со сборной Камеруна (1990 г.?). На наш вопрос Леве, собирается ли он смотреть репортаж с «мундиаля», последовал совершенно «очаровательный» ответ: «глаз жалко\». С тех пор это выражение прочно укоренилось в лексиконе многих поклонников футбола, особенно кода речь идет о бесцветной игре наших «горе-мастеров» кожаного мяча.

С 1994 года Лева — старший научный сотрудник знаменитого Леонтьевского центра в Санкт-Петербурге — вполне самодостаточный и авторитетный исследователь.

Кстати о «Леонтьевском центре». Созданный в 1991 г. по инициативе Собчака и его соратников (иногда к числу его создателей почему-то «приплетают» даже покойного к этому времени Василия Леонтьева!?) и функционирующий в одной связке с Высшей школой экономики, а также с такими «столпами демократии», как Human Rights Watch, фонды Макартура, Джорджа Сороса и иже с ними, он с переменным успехом пропагандирует в России неолиберальные идеи рыночной экономики «олигархического» типа, отстаиваемые теми младореформаторами, кто наискосок подначитался в Гарварде Кейнса, Фридмена, Самуэльсона и нахватался обрывков западной экономической науки.

Бог с ними, с этими идеями, но фишка заключается в том, что процветает центр за счет «участия в реализации проектов и программ международных исследовательских и финансовых организаций», за счет средств Международного банка реконструкции и развития, Европейского банка реконструкции и развития. Многие не без оснований полагают, что правда об источниках финансирования центра еще таинственнее... Нет, мы ни в коем случае не подстрекаем — нам, можно сказать, «по барабану».

Вызывает очень большое удивление забронзовелость Льва Израйлевича Савулькина, некогда любимца кафедры и факультета, раз и навсегда «отрезавшего» себя от факультета и воспитавшей его кафедры. Два или три «черных шара», брошенные членами диссертационного совета против его диссертации, — во-первых, достойный результат по работе, имевшей зримые огрехи; во-вторых, члены совета, представлявшие кафедру, голосовали, безусловно «за» (в том числе сотрудник кафедры, посылавший Леву за полулитром), и, в-третьих, что немаловажно, в самом диссертационном совете, наполовину «еврейском», проявлений антисемитизма никогда не наблюдалось.

Все это понять трудно, с учетом того, что Лева никогда не относился к тем, кого называли «шлимазл».

73. САГА О ФЛОРЕНТИЙСКИХ КЛОПАХ

Если бы этой байке мог предшествовать эпиграф, то лучшего, чем старый анекдотический диалог двух приятелей, вряд ли можно придумать:

— Старик, не вздумай садиться на этот диван: он кишит клопами.

— Так почему же ты его не выбросишь, к черту, на помойку?

— Ты не поверишь — пробовал целых три раза.

— Ну и что?

— Они — твари — возвращают его на старое место!

...Во взбудоражившей в свое время многих повести Даниила Гранина «Зубр» (посвященной знаменитому ученому Н. В. Тимофееву-Ресовскому), имеется очень забавное рассуждение одного из героев об учащении сосудистых заболеваний: «Почему стало так много инсультов? Пришли к мысли, что раньше ...на постоялых дворах, в гостиницах клопы производили кровопускание, вводили в кровь антикоагулянты и инсультов было меньше». Так не в этом ли кроется секрет чудовищных масштабов современного нашествия клопов? Может быть, есть люди, специально заинтересованные в их разведении в своих корыстных целях, но, за что в таком случае страдают остальные смертные?

Как бы там ни было, многие эксперты провозглашают сегодня «век клопа» и сходятся в том, что нашествие «ночных охотников» — острейшая глобальная проблема современности. Конечно, пьют они кровь человечества уже ни одну тысячу лет, но почему именно сейчас у них появилась столь острая жажда? Выходит, что все развитые страны, которые гордятся своей культурой, сейчас не только вшивые, но и больше всего поражены клопами.

Вначале «хляби небесные» разверзлись в Нью-Йорке — самом зараженном клопами городе США, где уже создан специальный комитет по борьбе с постельными клопами, а Национальная ассоциация по борьбе с паразитами заявила о существовании в стране эпидемии. И это в той стране, где выросло уже несколько поколений, вообще не ведавших о существовании этих тварей, разве что слыхавших в детстве колыбельное пожелание: «Sleep tight, don’t let the bed bugs bite» («Gnu крепко, не давай клопикам себя кусать»). Многие в США убеждены, что справиться с этой проблемой помогли металлические кровати (вместо деревянных), на самом же деле постельные клопы были искоренены благодаря сильнодействующим пестицидам, прежде всего, запрещенному сегодня ДАТ.

Сегодня городские власти Нью-Йорка ежегодно получают десятки тысяч жалоб (главным образом, от жильцов съемных квартир) на атаки кровососущих паразитов. Непрошеные гости облюбовали уже и жилье класса «люкс», престижные отели, школы, кинотеатры, некоторые магазины и даже офисные помещения. Очень интересно, а не пробрались ли часом клопы в спальню г. Обамы, тем более, что по сообщениям СМИ, насекомые уже «оккупировали» Линкольн-центр, крупнейший культурный комплекс Нью-Йорка, обосновались в гримерных Театра имени Дэвида Коха и офисах компания Google на Манхэттене. «Нью-Йорк Таймс» сообщает, что клопы были замечены на станции метро «Таймс сквер», а телевидение рекламирует услуги (350 долл.) натасканных на клопов собак (кстати, с очень высоким коэффициентом полезного действия — 96%).

Постельные клопы успешно атакуют и страны Западной Европы, где считают, что паразит завезен путешественниками из США и Канады. В Париже, многие отели уже инфицированы насекомыми, и туристическая индустрия уже боится потерять свои доходы. То же самое происходит в соседних странах. Есть, конечно, большой соблазн все «спихнуть» на США, но если рассуждать логически, то вывод напрашивается один: миграции клопов тесно связаны с миграцией людей. Мигрируя вместе со скарбом, неблагополучные слои населения легко расширяют границы своего «зоосада», и в этом им помогают богатые туристы, «шастающие» по экзотическим странам и импортирующие клопов домой в личных вещах.

Чудовищными темпами «клоповое племя» распространяется в России, причем столица Федерации является одновременно уже и клоповой столицей. По оценкам Роспотребнадзора, клопы уже стали самыми частыми домашними насекомыми-паразитами в стране, победив муравьев и тараканов (какая-то американская газета остроумно заметила: «поблагодарите Бога, что тараканы не пьют кровы>). Всезнающие «эксперты» объясняют триумфальное шествие клопов по России нелегальной эмиграцией из стран Средней Азии, когда гастарбайтеры привозят в своих вещах клопов в качестве «бесплатных» сувениров. Все может быть, но ведь о «санкциях» на ввоз клопов из США и Канады в Россию, кажется, также никто не объявлял.

Перейдем, однако, к главной фишке нашего рассказа, ориентирующей внимание читателя на клопы флорентийские (хотя нам больше импонирует название «клопы венецианские», но, ничего не поделаешь— история приключилась именно во Флоренции). Летом 2014 г. наша юная и, заметим, очаровательная коллега-географ (назовем ее Наташеф осуществила свою давнишнюю голубую мечту, побывав в Италии с ознакомительно-познавательными целями. Нет нужды говорить о нахлынувших чувствах, о поразившей девушку красоте и великолепии этой дивной страны. Как говорится: «кто был в Италии, тот скажи «прости» другим землям. Кто был на небе, тот не захочет на землю».

Увы, уже первые три дня пребывания в римском отеле «Лацио» были омрачены непредвиденными переживаниями. Как вскоре выяснилось, ежедневная смена белья в трехзвездочном отеле была связана вовсе не с высоким уровнем обслуживания, а с желанием скрыть результаты «набегов» ночных хищников. Наташа уже тогда обнаружила на шее пару красных пятнышек, сопровождавшихся зудом, но их природу, поняла только при общении с другими туристами.

Но, иначе, чем кошмаром, проживание в одном из отелей Флоренции, назвать трудно. Сам город на реке Арно, в прошлом — центр Флорентийской республики, столица герцогов Медичи и Итальянского королевства — восхитителен. По словам девушки, хотелось декламировать стихи Тютчева: «Сияет солнце, воды блещут, // На всем улыбка, жизнь во всем, // Деревья радостно трепещут, // Купаясь в небе голубом». Но было не до декламаций! После первой же ночевки на руках, ногах, шее, лице, плечах появились множественные розовые пятна и целые «дорожки» из укусов. Наличие кровососов в отеле со всей очевидностью выдавали и кровавые «вампирские» ферменты на наволочках и простынях, да и специфический, крайне неприятный запах, оставленный их железами (тем самым, покусанная убедилась в глубочайшем смысле известной поговорки «мал клоп, да вонюч»). Все три ночи, проведенные во флорентийском трехзвездочном отеле, напугали Наташу до смерти, особенно после того, как в компьютере вычитала, что клопы могут не только провоцировать аллергические реакции, но и явиться возбудителями вирусного гепатита, чумы, лихорадки и т. д. В общем: помилуй, мя, Господи!

(Есть мнение, что повышенная концентрация клопов во Флоренции некоторым образом связана с еще большей концентрацией вездесущих цыган, которые усердно поддерживают средневековую итальянскую атмосферу веселого балагана. Недавно газеты писали о летнем отключении флорентийских фонтанов из-за пагубной привычки цыган мыться в их водах вместе с многочисленными отпрысками и попадания мыльной пены в гидравлические системы, вследствие чего последние просто выходили из строя. Кто знает: вот если бы флорентийские фонтаны не «ломались», тогда, может быть, и клопов было бы меньше?).

Между тем, плоские розовые пятна на теле «расплывались» с каждым часом, становились все больше и, главное, начинали нестерпимо зудеть и чесаться. Короче, флорентийские клопы отравили все впечатление от прекрасной страны и заставили Наташу по возвращению домой думать не об итальянских красотах, а о том, как бы продезинфицировать все вещи, чтобы эти твари, возможно, привезенные в чемодане, не поселились петербургской квартире.

Но и это еще не все.

Буквально на следующий — довольно жаркий день, спустившись в петербургскую подземку с оголенными руками и шеей, девушка стала замечать, как некоторые пассажиры не только с опаской поглядывают не нее, но и шарахаются в сторону, как от прокаженной, заметив на ее теле розовые пятна и «дорожки» из укусов.

.. .«Бывали мы в Италии, где воздух голубой // И там глаза матросские туманились тоской» — так пелось в одной песне. Глаза Натальи «туманились» от обиды на неудачное посещение прекрасной страны, от досады за «профуканные» деньги, наконец, от подозрительных взглядов своего сердцееда.

Р. S.

Надо заметить, что отечественные географы и геоэкологи остаются глухи к «стонам народа» от клопъих укусов, и это несмотря на то, что на ежегодных международных энтомологических конференциях «Вредные организмы в урбанизированных биоценозах» число докладов на эту телу стремительно растет. Конечно, интерес географа состоит не столько в том, почему постельные клопы исчезли лет на сорок лет, а затем вновь распространились в конце 1990-х, сколько в исследовании роли природного фактора в распространении полужесткокрылого «гнуса», в изучении его миграций по земле-матушке, в анализе клопа как объекта медицинской географии. Автор всерьез задумался над тем, не заинтересовать ли данной темой очередного аспиранта, внеся тем самым посильный вклад в решение «проблемы века»?

74. СЛЕПАЯ МЕСТЬ РАЗЖАЛОВАННОГО СЕРЖАНТА

Можно лишь поражаться, с каким остервенением в смутные 90-е гг. либеральные СМИ шельмовали сохранявшуюся «коммунистическую бюрократию» (она же «партократия» и «номенклатура»). Многие тогда смекнули, что «интеллигентская слюна» щедро расходовалась лишь затем, чтобы расчистить дорогу для новой номенклатуры, которая умело позаботилась о своей идеологической масти и быстро расчистила место у доходного «корыта».

Разложение государственных институтов шло по всем направлениям. Особенно печальной стала участь армии. Проблема неуставных отношений («дедовщины») с финансовой помощью заокеанского «обкома» была раздута просто до космических масштабов с тем, чтобы скомпрометировать и деморализовать российскую армию, чтобы армейский офицер ассоциировался с «козлом», пьяницей, «сапогом» и т. д. Ведь простому человеку часто невдомек, что в любом герметически закупоренном мужском коллективе всегда возникают иерархические отношения, что элементы «дедовщины» имеются даже в элитных аристократических военных заведениях Запада, особенно в условиях «мирного безделья». Нет, автор не за «дедовщину», а о ловком диверсионном трюке, проделанном ЦРУ. (Кстати, наш сын Игорь, в те времена честно отслуживший в армии 2 года, особых проявлений дедовщины так и не заметил).

Впрочем, наш сюжет не имеет прямого отношения к слому морального духа в горбачевско-ельцинской армии. Он завязан на молодом человеке, как потом выяснилось, недавно демобилизованном солдате, с которым судьба однажды случайно свела меня на станции «Технологический институт» Санкт-Петербургского метро. На моих глазах три, вероятно, командированных полковника (с большими кейсами) обратились к нему с просьбой помочь сориентироваться, чтобы добраться до станции «Автово». Каково же было мое удивление, когда он буквально заставил их запрыгнуть в уходящий состав совершенно в противоположном направлении, посоветовав сойти на последней станции — «Просвещение».

— Что же вы городите, молодой человек, — возмутился я, — зачем умышленно дезоринтировали служивых людей, небось, гостей нашего города. Чего такого плохого они вам сделали? Они же не какие-то там пацаны, чтобы гонять их понарошке. Неизвестно, сколько лет вы живете в Петербурге, но, это безобразие, это не в наших традициях — назидал я.

— Послушайте: не вывихивайте мне мозги, — парировал молодой человек — лицо его выражало гнев и ярость, а глаза заволакивались петушиной пленкой. В армии я был на лучшем счету и дослужился до звания «старший сержант», был заместителем командира взвода. Но перед демобилизацией меня разжаловали до рядового за стычку с негодяем-подполковником, который нахально приставал к моей невесте, иногда навещавшей меня. Вот я и невзлюбил это племя, так им и надо — «развратным злодеям». Нехай канают с моих глаз хоть на край света.

Тогда мне подумалось: а ведь плохо, что некогда благородная дуэль сегодня подменяется такой примитивной, недостойной и, главное, неадресной местью. Единственная деталь со знаком плюс состояла в том, что несостоявшийся сержант, по крайне мере, знаком с творчеством Пушкина, раз использует сочетание «развратный злодей».

75. О НЕКОТОРЫХ ШЕДЕВРАЛЬНЫХ ФРАЗАХ

Невозможно запомнить и, естественно, воспроизвести даже ничтожную часть всех чудных лингвистических перлов, когда-то, где-то, кем-то сочиненных, произнесенных, оброненных мимоходом или нацарапанных в совсем неподходящих для этого местах. Иногда они удивляют своей глубиной, а то и заставляют хохотать без остановки, если, конечно, они не наносят вреда конструкционным материалам (стенкам, партам, столам) и не похабны. Название японского кафе «Шире хари» — так вполне приемлемо, а вот «Бенина мама» в одном из южных городов отдает дурным вкусом. Правда, бывает, не вполне приличные образы восполняются искрометным талантом автора, и мы ему все прощаем. Так, среди придуманных героев эстонского эпоса Давида Самойлова был философ Куурво Муудик, основатель течения «мытлемизм», главное положение которого: «Мытлю — следовательно, существую».

Мы имеем в виду недавно известные широкому кругу читателей и слушателей перлы (типа изречений златоуста Черномырдина: «надо же думать, что понимать», «много говорить не буду, а то опять чего-нибудь скажу», «что может произойти, если кто-то начнет размышлять», «вас там туда» и др.), а те фразы, которые являются «штучными», однажды увиденными, услышанными и часто позабытыми (как, например, роскошная, географически ориентированная мысль телеведущего А. Гордона: «В России надо обязательно жениться, потому что климат такой — одному не согреться, на хрен»).

...Автору вспоминается чудный «антипартийный» лозунг, аршинными буквами красовавшийся в советские годы на каменистом уступе горы на Алтае, написанный белой краской: «Слава советским шишкобоям— передовому отряду рабочего класса\». Как вы понимаете, имелись в виду заготовители кедрового ореха, коих в Сибирской тайге теперь, наверное, больше, чем осталось кедровых шишек.

(В этом месте дело у автора надолго застопорилось из-за неудержимого смеха, вызванного достойным вкладом неизвестного автора шишкобоя в собрание баек Рунета. Бригада здоровых забайкальских мужиков, ввосьмером, решила смотаться в тайгу и «набить» кедровых шишек. Что ж, дело хорошее — колеса есть, провиант и «горючее» заготовлены впрок. Приехав на место, решили вначале пропустить «по соточке», по второй, по третьей... А когда пришло время «бить шишку», обнаружилось, что «колотушку»-то с собой прихватить забыли. Обдумывая план дальнейших действий, приняли еще по «соточке», по второй, по третьей... Затем срубили большое дерево, подтесали его и решили стукнуть тяжелым бревном о могучий кедр. Раз-два, разбежались и ... промахнулись, пробежав мимо кедра (все из-за нетрезвых направляющих), а дальше пошел спуск, притом все круче и круче. Бригадир истошно орет: «не бросать бревно, ноги, на хрен, поотдавитЬ>

Как любит говорить сатирик Задорнов: дальше, следует набрать в легкие побольше воздуха. Внизу по дороге двигался УАЗик, водитель которого, видя бегущих по склону восьмерых, «расхристанных» здоровенных мужиков с огромным бревном, грозившихся взять его на таран, резко ударил по тормозам и дернул в лес. Неизвестный автор сетует: вот если бы шофер не тормознул, незадачливые шишкобои, может быть, промахнулись бы еще раз, а так — долбанули в боковину от всей души, пробив огромную дыру. Поистине, слава теперь уже российским шишкобоям — «передовому отряду рабочего класса!»).

Там же в Сибири, еще в советские годы, на одном из типографских плакатов, висевших в коридоре районной поликлиники, помнится, было начертано красным шрифтом: «Сифилис— не позор, а большое горе». Это, конечно, было не очень смешно. Смешно то, что было нацарапано химическим карандашом в самом углу плаката: «Мине от этого не легше». Несмотря на то, что надпись была учинена рукой полуграмотного пациента (может быть, даже вчерашним зэком, с наколкой на руке: «Сколько пережито, сколько выстрадать»), он проявил себя в существе более креативного автора, нежели сочинитель официального плаката.

Плакат же, висевший при въезде в казахский город Зайсан, отличался не только грамотностью, но и высоким патриотическим духом: «Дорогие зайсанцы! Превратим наш город в город образцовой чистоты». В нем смущали лишь отдельные звуковые и фонетические ассоциации в названии горожан. (Любопытно, что примерно в это же время стенгазета в колонии строгого режима в г. Сланцы Ленинградской области, где коротал свой срок народный артист России певец Захаров, носила название «Засланцы» — ему также были не чужды подобные ассоциации. На фоне последнего выражения, современное название одной из ведущих газет Ненецкого автономного округа — «Красный тундровик» — звучит несравненно более благозвучно и, главное, патриотично).

Одна из фраз студенческого отчета о производственной практике, проводившейся летом в советском колхозе, звучала следующим образом: «с точки зрения вывоза навоза, животноводческая ферма расположена очень удачно». А ниже, на полях отчета, красовалась жирная пометка красным карандашом профессора Пинхенсона: «Это с точки зрения, видимо, навоза, а как с вашей точки зрения?». Эта надпись, сделанная еще в студенческие годы (в отчете однокурсника автора) глубоко врезалась в память, как образец живого ума видного советского ученого и педагога.

Вообще, студенческие ответы и отчеты — это особый кладезь шедевральных терминов и фраз, фиксировать которые нам было, с одной стороны, лень, с другой — неприлично, поскольку этим самым как бы подчеркивались недостатки студентов, что не есть хорошо. Приведу лишь две феноменальные «оговорки алкогольного типа», исходившие от студентов-мужчин. На вопрос назвать столицу Австралийского Союза в одном случае последовал ответ: «Каберне», а султаната Оман — в другом случае: «Мускат». Тенденция, однако!

А вот еще был случай, происшедший во время проверки высшего военного училища (расположенного под Санкт-Петербургом). Инспектируя личные вещи, к сожалению, уже лысого как «бильярдный шар», курсанта, комиссия потребовала предъявить его личную расческу, которой у курсанта, естественно, не оказалось в наличии. Бедняга был отправлен в наряд со следующими словами: «Расческа, курсант, положена вне зависимости от того, есть ли у тебя волосы на голове, или в другом месте. Понял?» Это же шедевр.

В завершение нашего «попурри» о шедевральных фразах, приведем забавную фразу, которой была удостоена наша собственная дочь, много лет являющаяся гражданкой США. Оказавшись в городе своего детства, она вместе с двумя маленькими дочерьми, в жаркий летний день решила поинтересоваться в кассах Михайловского театра о текущем репертуаре. Оказалось, что до начала очередного спектакля оставались считанные минуты, и ей посоветовали тут же воспользоваться оставшимися несколькими билетами. Посетовав на неприличный дресс-код (а на троице были шорты и трикотажные пляжные тенниски), дочь услышала вослед ту самую фразу: «Да видели бы вы, в чем к нам приходят америкашки, тогда бы не раздумывали»

Р. S.

И уж когда работа над байками была завершена, автор случайно прочитал какое-то объявление с обратным адресом: «СПб, улица Пердовиков». Придя домой и, проверив уж больно странное название петербуржской улицы, удостоверился, что она, все-таки, носит название «Передовиков». И едва успев удостовериться в этом, пришлось снова «чесать репу» над новым вопросом коллеги-юмориста: «На трассе Санкт-Петербург-Кингисепп есть селение Тикопись. Вы часом не подскажете, как зовут жительницу этого селения?»

76. «НАСЕКОМЫЙ МУХ»

При желании многие из вас могли бы вспомнить немало забавных ситуаций, связанных с нелегким процессом овладения чужим языком. У автора они почему-то иногда ассоциируются с репликой немки из какого-то романа: «жизнь подобна неприятный насекомым мух— надо терпеть». Лингвистические «мухи» неизменно сопровождают попытки овладеть не только английским, китайским или турецким, но также «великим и могучим». Когда наш собственный зять, потомственный янки, обращается к тестю со словами «сэр, не желаете ли кофе?», нельзя не благоговеть от удовольствия, когда же на вопрос к нему «ну, как тебе, дорогой, в России», следует ответ по-русски: «комфортабля, сэр» — скрыть улыбку просто невозможно.

Гарантированные ситуации с комическим «душком» ждут каждого, кто пытается изъясняться на «ломаном» языке. Спрашиваем рабочего-таджика, обслуживающего минизоопарк в отеле «Гелиос» под Санкт-Петербургом:

— Сколько в вашем зоопарке насчитывается енотов?

Тот, лучезарно улыбаясь, отвечает:

— Пять штук! Адын болшой, другой маленкий.

Трудно удержаться от иронической усмешки, слушая переводы, например, из чешского: падло— весло, шлепадло — катамаран; летадло — самолет; плавидло — плавсредство и т. д.; или читая бюллетень о состоянии здоровья пациента в польской больнице: 8.00 — лепше; 12.00 — лепше; 16.00 — лепше и в 20.00 — здех. Посетившие Индию и поднаторевшие на хинди наши товарищи на вопрос «как дела?» не преминут случая с ухмылкой на лице ответить вам — «шебла», что означает «хорошо». И кто не улыбнется, слушая о «танталовых» муках переводчиков, пытающихся выразить на иноземных языках словосочетания типа «ешкин кот», «едрена вошь», «бляха-муха», «коза-дереза» и т. п.

Вспоминается, как по приезде на работу в Северо-Вашингтонский университет (шт. Вашингтон) пришлось первым делом написать для горничной записку, оставив ее на кровати: «Would you be so kind to replace my pillow» (дословно: «Не хотели ли вы быть столь добры, чтобы заменить мою подушку?». Когда эта записка попала в руки моих коллег, они душились со смеху, долго иронизируя надо мной за выспренно-светский стиль обращения к обыкновенной чернокожей лимитчице, убиравшей номера приезжающих гостей, в том числе — гастпрофессуры.

Увы, лингвистические «мухи» нередко порождаются неблагозвучными звуковыми и фонетическими ассоциациями, к которым «русское ухо», по нашим наблюдениям, отчего-то более восприимчиво, чем другие «уши», которые «толерантнее», что ли. Редкий русский не заметит созвучия, например, таких английских слов, как «Hungary», (Венгрия) и «hungry» (голодный») или «Turkey» (Турция) и «turkeys» (индюки»). Но, вот англоязычные люди этого не замечают, или, может быть, делают вид, что не замечают — кто их знает? Хотя, с другой стороны, в свое время английским комментаторам потребовался месяц, чтобы привыкнуть к фамилии российского футболиста Аршавин (arse shaving— ((бритье задницы»), еще дольше потребовалось ждать, чтобы ужиться с фамилией другого футболиста — Жиркова (jerk off— «мастурбировать»).

Как-то давно, прослушивая англоязычные тексты с помощью магнитофона, автор был вогнан буквально в «ступор» при попытке перевести на русский простую как «манная каша» фразу, которая, как оказалось позже, означала: «он платит долги». Мне же почему-то слышалась лишь отборная матерщина, и ничего поделать целый вечер с собой я не мог. Аналогичную «нецензурщину» я слышал от француза, который нормальным литературным языком характеризовал в свое время советское жигулевское пиво в переводе как «некондиционный товар», повергнув в смущение присутствовавших за столом женщин. В общем, «передайте привет мадам вашу мать».

И уж совсем комичной выглядела ситуация с «инновационной» попыткой в одном из «мест не совсем отдаленных» организовать ... курсы по изучению английского языка. На настойчивую просьбу молодой учительницы повторять за ней форму будущего времени, зэки неизменно добавляли ненормативное:

«I shall be [его фить],

«I will be [его фить].

Но это уж был полный «насекомый мух» и прямая ассоциация с ответом солдат из известного рассказа С. Довлатова:

— А. что вы делаете после обеда?

— Занимаемся хоровым, бля, пением.

II. ЕССЕИСТИКА

1. ГДЕ ВЫ, КУМИРЫ, АУ?

— Не можете ли Вы сказать мне, спросил я плюгавую фигуру, — кто строил этот мост?

— Право, не знаю! — отвечала фигура. — Инженер какой-то!

— .. .А скажите, пожалуйста, спросил я... — с кем живет эта певица?

— С каким-то инженером Крикуновым.

— Ну, сударь мой, как вам это нравится? (А. П. Чехов «Пассажир 1-го класса»)

Принято считать, что любой народ — живой организм особого высшего порядка. Столетиями, если не тысячелетиями, эволюция создает его, шлифует, отлаживает взаимодействие всех его «органов». В этом смысле плоды многовекового духовного отбора, великой «селекции» добра и совести в России оказались во многом загубленными катастрофой великого социального потрясения начала XX века, репрессиями, плохо просчитанными экономическими экспериментами 90-х годов. Как теперь хорошо известно, «совесть России», ее лучшие умы были расстреляны, сгноены в тюрьмах и лагерях, опозорены, их имена развенчаны, хотя часть успела все-таки спастись бегством за кордон. Так что массовое проявление бездуховности в нашем обществе, воспроизводство «шариковых» («совков», «швондеров», «остапов бендеров» etc.) имеет свои специфические корни.

Они — в отсутствии стабильных духовных ориентиров, в нескончаемых социальных передрягах, постоянно сопровождающих нашу жизнь, в неопределенности завтрашнего дня. Если в старой России существовали хотя бы святые, мученики веры, такие сподвижники духа как Толстой, Чехов, Достоевский, то впоследствии им на смену пришли рыцари плаща и кинжала, герои-кавалеристы (в сущности — головорезы!), герои-рекордсмены, покорители всевозможных вершин, самоотверженные ударники труда. Последние (те из них, которые «настоящие»), действительно, остались в памяти народной, но спрашивается: а где же идея нравственного героя, который исповедовал бы интересы не какой-то группы людей, пусть и достаточно большой, а общечеловеческие принципы? Увы, ее не стало — она, так сказать, элиминировалась, как-то незаметно полностью исчезла из нашего сознания.

Конечно, идея «стабильности» ценностных, духовных ориентиров, на самом деле, не столь проста, как может показаться неискушенному, поскольку наши представления о кумирах, «идолах» в течение жизни подчас существенно меняются в зависимости от возраста, гендерной принадлежности, воспитания, социальных революций и т. д. Меняются они с течением истории, в зависимости от цивилизационного «фона»: были, например, герои-рыцари — Роландо и Гавэйн; потом герои индустрии, такие как Форд; герои финансов, такие как Рокфеллер; герои науки — Эйнштейн и Дарвин. И только годы наводят «фокус» на пережитое.

Среди «идолов» всегда существует стандартный набор: «икона стиля», «голос поколения», «голос сопротивления», «лидер поколения», «секс-символ» и прочее. Если для малыша 3—б лет кумирами-волшебниками, как правило, становятся родители или лица, его воспитывающие, то по мере взросления ребенок постепенно разрушает иллюзию всемогущих родителей и нередко фокусирует свое внимание уже на других фигурах, якобы, более совершенных и обладающих теми качествами, которыми он также хотел бы обладать. Серьезные эмоциональные повороты в жизни человека с изменением его идеалов происходят и далее, однако нас интересует наиболее зрелый, плодотворный возраст, когда индивидуум становится реальной «движущей силой» социума.

Кого «принять за образцы»? Этот вопрос порождает массу других, типа: на кого, в чем и ради чего равняться, а, главное, как должно реагировать само государство на естественный процесс «сотворения кумиров»? А что, если вдруг последние не способствуют его процветанию, а, наоборот, ускоряют его деградацию, а то и гибель? Этот вопрос на «засыпку» еще и потому, что, с одной стороны, важно не забывать божественную заповедь пророку Моисею («не сотвори себе кумира») — призыв иметь свободную совесть, самостоятельный и смелый ум по Ветхому завету, а с другой — помнить знаменитое «где, укажите нам отечества отцы, которых мы должны принять за образцы»...

Традиции выявления знаковых фигур, «образцов», в разных странах существенно различаются — культуры разные! Давно подмечено, что в США таланты и гении гораздо чаще «произрастают» на ниве точных наук, экономики, высоких технологий и по обыкновению ассоциируются с авторами выдающихся открытий, лауреатами Нобелевской премии в различных отраслях науки. Тот же Джон Бардин, американский физик, удостоенный сразу двух Нобелевских премий (за транзистор и основополагающую теорию обычных сверхпроводников) является предметом национальной гордости в любом интеллигентном обществе своей страны. У нас же подобные знаковые фигуры чаще всего появляются в сфере искусства и литературы, что тоже, конечно, не плохо. Как говорится, каждому — свое, причем, природа этого явления, в общем-то, не таит особых загадок.

Мы часто и не без гордости цитируем полюбившиеся строки национального поэта «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить...», отвергающие чужой взгляд и отрицающие познаваемость своей страны. Конечно же, слова стихотворения следует воспринимать не буквально, а лишь как поэтический образ, поскольку Россию можно и должно понять, также как и любую другую страну, если ее граждане хотят ее скорого возрождения с помощью разума, а не одних только чувств. Это тем более важно с учетом широко распространенного в мире мнения, что русской культурной традиции свойствен именно художественно ориентированный (мифо-поэтический, а не рационально-критический) тип сознания, о чем свидетельствует такой факт: русские создали великую литературу и искусство, но отнюдь не приемлемые формы социально-политической организации. Нравится нам, или нет эта сентенция, но реальная жизнь российской глубинки со всей очевидностью подтверждает мысль об абсолютной неприемлемости созданных нами форм социально-политической организации, хотя «великая литература и искусство» в «глубинке» (и не только там), увы, также не являются доминантами повседневной жизни.

Ясно, что индустриальное, а тем более, постиндустриальное общество (что западное, что восточное) не может быть осмыслено в рамках художественно ориентированном знания — ядро знания об обществе в данном случае должно быть рационально-критическим, чего российскому обществоведению явно недостает. (По мнению С. Кара-Мурзы, последнее «выросло не из науки, а из русской классической литературы и немецкой романтической философии. В советское время оно было дополнено марксизмом — учением с сильной компонентой романтической философии»).

Вообще «симбиоз» искусства, культуры, науки, экономики — весьма загадочный предмет научного осмысления, с неясными рубежами, изобилующий многими «подводными камнями». На один из таких «камней» в свое время указал Михаил Бахтин (советский философ, литературовед и теоретик искусства): «Не должно, однако, представлять себе область культуры как некое пространственное целое, имеющее границы, но имеющее и внутреннюю территорию. Внутренней территории у культурной области нет: она вся расположена на границах, границы проходят повсюду, через каждый момент ее, систематическое единство культуры уходит в атомы культурной жизни, как солнце отражается в каждой капле ее».

Эту мысль можно понимать и таким образом, что культуру любого народа определяют далеко не все обнаруженные на территории артефакты и ментифакты. Известно, например, что язык, мифы, быт, сказка могут служить детерминантами общей культуры, а литература, опера, балет etc — нет (отсюда: если Пушкин — наше «все», то дела наши поистине плохи, поскольку как может быть «все», если оно далеко не «везде»). Этот пример лишь подтверждает мысль Бахтина об условности пространственных параметров культуры, о том, что представления о добре, зле, красоте, истине и т. д. далеко не всегда упорядочены в пространственном отношении.

Можно сказать и несколько иначе: достижения науки, экономики, техники и технологии воздаются всему народу, в то время как достижения искусства и культуры дисперсно распылены и нередко достаются «избранным» слоям общества. В этом смысле диффузия новшеств, связанных с точными науками, экономикой и высокими технологиями по своей природе более «демократична» по сравнению с механизмом распределением достижений искусства и культуры. Молодых людей — почитателей фейсбука и твиттера в мире насчитывается бесчисленное множество, в то время как со стихами нобелиата Бродского знакомы единицы. И, тем не менее, яркие служители Мельпомены, Талии, Терпсихоры и др. пользуются у властей куда большим вниманием, чем талантливые представители технико-экономического мира, и сорокалетие заурядной певицы (той, у которой мама — примадонна) отмечается на телевидении как национальный праздник. В то же самое время первая книга о выдающемся российском математике Григории Перельмане издается на английском языке, для американской аудитории.

Многих шокировал отказ бывшего министра геологии СССР Квгения Козловского принять почетную грамоту «За заслуги в области образования и многолетнюю плодотворную работу», присужденную ему самим президентом (соответствующее обращение экс-министра было опубликовано 15.04.2011 на официальном сайте КПРФ). Можно, конечно, понять обиду пожилого человека, ученого, с периодом ответственной государственной службы которого совпали крупнейшие открытия многих видов полезных ископаемых в Советском Союзе, и получившего на старости лет ... почетную грамоту (в то время как ученый совет Российского Государственного геологоразведочного университета, профессором которого он является, представлял юбиляра к награждению орденом «За заслуги перед Отечеством» второй степени). Тем более что видным деятелям театра, кино, эстрады и шоу бизнеса по случаю 80-летия почетные грамоты у нас вручать как-то не принято. В этой связи министр геологии СССР делает «августейшей» особе самый настоящий «выговор»: «У нашей власти чувствуется большая приверженность к «артистическому миру», и Вы часто изволите с их представителями встречаться. Но я не помню случая, чтобы Вы встретились с людьми Дела и по-деловому обсудили стратегические вопросы развития экономики страны, проблемы организационного и технического совершенствования».

Обиженный экс-министр, безусловно, не во всех отношениях прав: высшие должностные лица страны не так уж и редко встречаются с «людьми Дела», обсуждают с ними различные перипетии сегодняшней и завтрашней жизни, хотя насчет обсуждения «стратегических вопросов» автор, пожалуй, не так уж далек от истины. А уж что касается большой приверженности властей к «артистическому миру», то здесь, собственно, и «к гадалке не ходи» (сам президент, встречаясь в 2011 г. с трудящимися подмосковного Лыткарино, обронил: вот я награждаю знакомые лица представителей искусства. А меня спрашивают: а где рабочие?). Главное, состоит в другом: не идет ли эта приверженность в ущерб приверженности к научно-техническому и технологическому миру, и не стаскивают ли под сурдинку «лирики» одеяло с «физиков» с молчаливого позволения властей?

...Как-то в середине девяностых, на юбилее видного ученого мне довелось познакомиться в Ленинграде с благообразным, убеленным сединами, несколько подвыпившим, в выцветшем пиджаке (с заплаткой на рукаве) гражданином, разговориться с ним. Оказалось — лауреат Ленинской премии, отставной конструктор предприятия, дававшего путевки в жизнь атомным субмаринам. Человек, получавший грошовую пенсию (как и все простые смертные, был уравнен с малоквалифицированным рабочим), потерявший на старости лет веру в социальную справедливость и мудрость властей, помнится, добивался от меня одного — согласия с его суровой оценкой власть придержавших. Тогда же я узнал от него о том, что, например, командиры атомных субмарин в США имеют зарплату и пенсию, сопоставимые с таковыми президента страны (позже выяснилось, что это сущая правда). Наверное, потому, что от них (равно как и личных составов экипажей субмарин) гораздо в большей мере, чем от деятелей шоу-бизнеса, зависит государственная безопасность и покой граждан, прочность нашего мирозданья в целом.

Даже самые яркие представители мира науки и производства с начала девяностых оказались, мягко говоря, невостребованными, особенно ученые, оказавшиеся вне государственных академий (этих, по мнению многих, застывших «феодальных структур»). Даже уход из жизни некоторых «столпов» отечественной науки остается обществом и СМИ практически незамеченным, чего все-таки, к счастью, не бывает с выдающимися представителями искусства. Этот «деликатный» тезис мы могли бы подкрепить фактическими данными, но зачем — это общеизвестные вещи.

А вообще, наша печаль как мир стара: в сегодняшней России прежний престиж ученого, учителя, инженера, квалифицированного производственника практически утрачен (по чьей вине — вопрос другой), а без реабилитации и дальнейшего поднятия такого престижа все наши попытки вмонтироваться в глобальную экономическую систему заведомо обречены. Эта аксиома — простая как «коровье мычание», к сожалению, до сих пор не всеми понята «наверху».

О «хлебе насущном» или о «душе»? Одна наша известная актриса, народная любимица, не так давно ушедшая из жизни, сокрушаясь по поводу «бесталанности» отторгнутой ею «нерадивой» дочери, публично высказывалась в том духе, что ни петь, ни плясать та не может, и вообще «ничего не может», будто одними этими добродетелями и жив человек. Похоже, актриса даже мысли не допускала, что вдруг в дочери проснулся бы талант биолога, химика, аудитора, портного, повара или кроликовода, наконец. А, почему не допускала — не потому ли, что избалованный славой артист в России «больше чем артист»?

В США, где также существует раздутый культ Голливуда, не так давно в преисполненном восхищением зале Академии киноискусств в Лос-Анджелесе чествовали Софию Лорен по случаю 50-летнего юбилея ее первого «Оскара», полученного за главную роль в фильме Де Сика «Чочара». Столкнувшись с обрушившейся на нее лавиной преклонения, 76-летняя красавица опешила: «Честно говоря, я этого не ожидала. Я все-таки, прежде всего, итальянская актриса, и в Италии никому в голову не приходит устраивать артистам такие чествования».

Как же так, в стране — одной из «мекк» мировой киноиндустрии и «никому в голову...»? Видимо, потому, что сытая Америка гораздо в меньшей мере, чем Италия Дж не говоря о России), нуждается в рекламе того, что можно обозначить символом «хлеб насущный»: его у нее — в изобилии, воспроизводится он в расширенном режиме, со сноровкой «сноповязалки» — а вот потребность в зрелищах, в «душе» остается острой. В «киношных» же Италии, а тем более Индии, давших миру не одних Софию Лорен и Раджа Капура, артист, каким бы ореолом славы он не был окружен, остается все-таки артистом, «вес» которого как бы уравновешивается другими субъектами общества, значением национальной экономики, других сфер бытия.

В России же, с ее социальной неустроенностью, экономическими неурядицами, межэтническим клубком проблем, где заводы стоят, и вокруг — одни «гитаристы», «художественно ориентированное сознание» часто вступает в явное противоречие с необходимостью «рационально-критического» осмысления горькой действительности. Главное из искусств пролетариата «кино» с «цирком» (читай: телеящик, а теперь еще и шоу-бизнес) живет в умах людей и побежлает, Ясно, что тут не до социологии. Но, если в СССР власти пеклись и о «хлебе насущном», и о «душе» (правда, «по своему»), то сегодня, по мнению многих, дисбаланс в этом отношении оказался сильно нарушенным. (Говоря: «по-своему», вспоминаю, как в приснопамятные годы «развитого социализма» известный корреспондент «Комсомольской правды» весьма оригинально рассужлала о духовном богатстве советского народа. По истечении многих лет дословно процитировать не могу, но смысл передать постараюсь точно: «Ну и что с того, что у нас не купить джинсы или кроссовки, зато мы имеем передовой образ женщины в литературе! Какие-нибудь итальянцы еще могут создать оперу для трех теноров, но для трех басов (прозрачный намек на «Князя Игоря») у них, пожалуй, «кишка слишком тонка» и т. д. То есть, «душевный сервис» имел свою советскую специфику).

Сегодня, ощущая за собой «шлейф» всенародной любви, многие наши выдающиеся деятели кино и сцены (живущие, увы, на оскорбительные деньги) не мыслят своей жизни без пьянящего фимиама былой славы, и все еще мечтают в свои 70 (а то и «поболее») сыграть то ли Аксинью, то ли вернуться в сказочный мир «Карнавальной ночи» такой же юной «очаровашкой», как десятилетия назад. И не важно, что нет прежнего шарма, не беда, что жизнь на анаболиках— есть неукротимое желание полностью отдаться, как прежде, во власть волшебных «чувстве» и услышать в свой адрес незабываемый шквал аплодисментов. Завидное желание, достойное уважения.

Но, невольно думаешь вот о чем. Брижит Бардо, незадолго до своего сорокалетия, объявила о завершении кинематографической карьеры и в дальнейшем посвятила свою жизнь борьбе за благосостояние животных; неподражаемая Грета Гарбо, за исключением самых ранних лет своей кинокарьеры, всегда была затворницей, редко подписывала автографы, избегала публичных мероприятий, не присутствовала на премьерах своих фильмов, не отвечала на письма фанатов и не давала интервью. Подобный менталитет, присущ и Софи Лорен, и многим западным кинодивам.

В чем причина этого феномена — в традиционной склонности нашей богемы к тому самому художественно ориентированному (мифо-поэтическому) сознанию, или в традиционной скромности ее бытия (а то и бедности), толкающей на «пенсионные подработки», или в том и другом вместе? Упаси бог, мы ни в коем случае не против «шлейфа всенародной любви» (это прекрасно!) — важно понять эту странную особенность в поведении некоторых наших заслуженных, часто прославленных людей, выставляющих на всеобщее обозрение видавшие виды «рубища» и, простите, увядающую красоту, напрасно ожидая со стороны «постперестроечной» публики поклонения и былых восторгов...

Кумиры в ... «разливанном море» вседозволенности. В то время когда страна удивительно легко покончила с доперестроечной моралью и очертя голову бросилась в «разливанное море» вседозволенности, важно помнить, что нынешний вал антикультуры и бездуховности, как отмечалось выше, возник не на пустом месте, его нельзя полностью списывать на отцов перестройки, младореформаторов или олигархов. Ведь высоконравственный человек остается таковым и в экстремальных условиях, во время великой социальной «давки» (как когда-то писал Самуил Маршак).

Вспомним: голодные хранители известной коллекции злаков в Институт растениеводства в Ленинграде в тяжелое блокадное время даже в помыслах не могли прикоснуться к ней, потому что, наверное, были подвижниками духа. Лев Николаевич Гумилев (с которым судьба удружила автору многолетним общением в диссертационном совете ЛГУ) ни за что бы не начал свою деятельность в Государственной Думе (будь он «в страшном сне» туда избранным) с установления себе «заоблачной» зарплаты, «мигалки» и «выбивания» прочих льгот, потому что не поддавался нравственному очерствению — высокая духовность оставалась у него даже на «зековских» нарах. Другой Лев Николаевич — Толстой (будучи, кстати, графом) вряд ли стал бы на месте экс-президента СССР платить за гостиничный номер в Петербурге более тысячи долларов (по сообщениям газет), в то время (рубеж 80-90 гг.), когда обездоленные шпалерами стояли с протянутой рукой, а газеты сообщали даже о голодных обмороках соотечественников и т. д.

А что же отцы перестройки и младореформаторы и вовсе не несут ответственности за нынешнее катастрофическую духовную анемию (пьянство, наркотизацию, бомжевание, бродяжничество), распутство и мздоимство, за отсутствие каких бы то ни было фильтров масскульта, за чудовищную деградацию и запущенность образования, за симуляцию решительных действий, за которыми ничего нет и которые лишь прикрывают убогую образовательную политику?

Можно считать, что сегодня мы доедаем (а, сможет быть, уже и доели!) остатки советской системы образования, которая, при всей остроте проблемы финансирования, была признана на Западе не только вполне конкурентоспособной, но и едва ли не лучшей в мире. А уж в чем нельзя сомневаться, так это в том, что было точно известно, какой «продукт» советское образование должно выпускать. Сегодня же внятный, недемагогический ответ на этот вопрос никто дать не в состоянии. Подвергнув тотальной санации (скорее, стерилизации?) всю структуру советского образования (от начальной школы до университетов), его модернизаторы «на все лады» толкуют о «повышении доступности качественного образования и обеспечении современного уровня функциональной грамотности подрастающего поколения». То, что эта сентенция — главная «дымовая завеса» модернизаторов, можно доказать буквально арифметическим путем, а заодно и имитацию в стране «профессионального образования» — «ключевого звена» в программе руководителей минпроса.

Для многих неокрепших душ истинным «кумиром» стал сегодня зомбирующий телеящик с его «бла-бла-шоу», эротической смычкой гламура с официозом, лицедеями и шутами (что вы хотите, — заметил один мой знакомый — у нас же страна скоморохов!), с его человеческими страстями, насилием и развратом, с безудержной рекламой предметов потребления etc.

Помнится, в начале 2000-х годов одна читательница так выразила свои чувства в газете: «Знаете, какие чувства возникают при просмотре телевизионных программ? Ненависть! Пещерная, зоологическая. И уж будьте уверены — мы пойдем под знамена даже Сатаны только затем, чтобы стереть вас (надо думать — руководителей телевидения — Ю. Г.) с лица Земли». Это пишет не подвинувшаяся умом истеричка, а врач, увлекающаяся, по ее словам, музыкой, живописью. Так стоит ли властям ожидать пока она действительно станет под знамена Сатаны, попутно прихватив с собой миллионы отчаявшихся?

Следуя западным образцам, духовные «наставники» отечественного телевидения по понедельникам-четвергам транслируют в прайм-тайм по веющим программам сериалы, по пятницам — поле чудес и т. д. Но каждый американец в любой «глубинке» имеет возможность варьировать программы по своему усмотрению — у нас же «далеко от Москвы» такой возможности просто нет. В то же время другие передачи (те, которые «для ума») вообще выносятся из сетки трансляции. Не потому ли, что народ в прямом эфире голосует далеко не так, как того хочет ведущий? Мы уж не касаемся ситуаций, когда во время ответственного футбольного матча на первенство Европы ради рекламы в «жертву» приносится трансляция гимна России (!). Тут комментарии излишни.

Здесь не надо лукавить: любая блажь, прихоть снимаются ради профессионального заработка и статуса участников телевизионного действа, но причем здесь мы? (В 1936 году Геббельс предлагал Марлен Дитрих за каждый фильм, снятый с ее участием в Германии, 200 тыс. рейхсмарок, а также свободный выбор темы, продюсера и режиссера. Актриса, как известно, отказала министру, как и в следующем году во время последнего посещения Германии. И хотя отказ был мотивирован несколько иными причинами, принципиальная позиция выдающейся женщины вызывает уважение).

Пробелы в образовании современной молодежи в определенном смысле «восполняет» шоу-бизнес, исправно штампующий «звезды-однодневки» со своими альбомами и клипами «под копирку», со словами типа «я не девочка — я мальчик, ты в меня не тыкай пальчик!» Фанатеющая молодежь подчас даже не догадывается, что абсолютное большинство победителей многочисленных шоу-проектов (Фабрика звезд, Народный артист, Шанс, Новая волна и др.) по манере исполнения и имиджу — в лучшем случае посредственные «клоны» раскрученных западных знаменитостей — Джастина Тимберлейка, Кристины Агиллеры, Аврил Лавин, Нелли Фуртадо, Spice Girls и Pussycat Dolls (Блестящие, Стрелки), Таркана, Ноулз Бейонсе, Исабель Шакиры и др., в худшем — «пискушки», коих тысячи. При этом одни копируют знаменитостей, другие стремятся сотворить своего кумира, но уже «клона» от знаменитости, т.е. «звезду-однодневку», которая в своем жанре — «никто», зовут ее «никак» — так себе, «плесень» песенного искусства, все равно, что шалаш называть ... произведением архитектуры.

Кто же возражает: поклонение талантливым публичным личностям — процесс вполне естественный. Плохо то, что наш современный шоу-бизнес, за редким исключением — яркое свидетельство упадка великого духовного творчества народа — ив коллективном, и в личностном выражении. (Кстати, первым народным артистом СССР из числа представителей эстрады стал Леонид Утесов в возрасте 70 (?) лет, всенародная любимица Клавдия Шульженко удостоилась этого звания также в «пенсионном» возрасте, в то время как сегодня звание «народных» носят молодые «массовики-затейники» и артисты «шутливого» жанра, представители так называемого «бла-бла-шоу»). Речь идет уже не об отсутствии всенародно признанных властителей дум и душ — куда там! Деморализация общества становится общепринятым диагнозом, постепенно исчезает духовный смысл личной жизни, деньги становятся «орудием массового поражения» судеб и душ. А те, кому положено по своему статусу, похоже, вовсе и не осознают того, что это и есть вполне «цивилизованный» способ вернуться к «пещерным» нравам, не прибегая к войнам, насилию, концлагерям etc, тем более, что у нынешней «цивилизации» достаточно хлеба и зрелищ для содержания народных «стад» в уютном «стойле»...

2. ЛУКАВЫЕ МИФОТВОРЦЫ ПРОТИВ ЛЬВА ГУМИЛЕВА

(к столетию со дня рождения ученого)

Запоздалое воздаяние усопшим на Руси столь старинное, сколь и грустное. Одни десятилетиями перемалывают уже размолотое, «блистательно» ретранслируя чужие мысли, получая в качестве вознаграждения степени, звания, госпремии и академические мантии, другие же — истинные сподвижники духа — генерируют новые идеи, в лучшем случае, еле сводя концы с концами, в худшем... Впрочем, не будем вспоминать времена жестокой цензуры, навешивания политических ярлыков и репрессий.

Отмечая столетнюю дату со дня рождения Л. Н. Гумилева, с высоты прожитых дней особенно отчетливо понимаешь, какая это была яркая личность — видный советский и российский географ, историк-этнолог, тюрколог, философ, поэт, переводчик с персидского, основоположник учения о пассионарности. Это он бросил вызов мировой науке, оспорил Арнольда Тойнби, предложив собственное, пусть и спорное, видение некоторых загадок всемирной истории. Подчеркнем: деликатно предложил, не навязывая, не «вдалбливая» в массовое сознание путем апелляции к партийным документам и не прибегая к помощи «оглобли» Агитпрома, как это привыкли делать некоторые его оппоненты.

Думается, многие представители творческого цеха — философы, историки, географы, этнологи и др. еще в недостаточной мере оценили вклад Гумилева в развитие отечественной и мировой науки. Очистившаяся от некоторых заблуждений своих основателей и опирающаяся на теоретические разработки современных философов, на учения Владимира Вернадского, Льва Гумилева и творческие достижения других мыслителей XX века, именно этнология и антропогеография в состоянии, как минимум, приостановить эрозионные процессы дивергенции в науке о Человеке.

Во-первых, человек является продуктом взаимодействия социальной и биологической составляющих — именно поэтому нередко использующийся штамп — «перенос дарвинизма в сферу общественных отношений» в какой-то мере является бессмысленным. Приобретение человеком качества «социальности» не противопоставляет людей остальной живой природе, а лишь указывает на то, что в результате эволюции развитие представителей Homo sapience стало подчиняться законам не только биологического, но и в существенной степени общественного развития. Спорить о преобладании той или иной составляющей — все равно, что рассуждать, от чего больше зависит площадь — от длины или ширины. Человек остается неотъемлемой частью биосферы. Это кредо Гумилева.

Человек подчиняется тем же генетическим закономерностям, что и другие виды, а его фенотип (внешний и внутренний облик человека) формируется в ходе взаимоотношений с окружающей средой, которая суть взаимодействия социальных и биологических компонентов. И автор статьи — не «подвинувшийся умом» сторонник слепого «переноса дарвинизма в сферу общественных отношений», поскольку осведомлен о том, что в полной мере социальные признаки, действительно, не наследуются. Но биологические признаки для наследования социальных имеются, они связаны, в частности, со свойствами нервной и эндокринной системы.

Не секрет, что в научном мире встречается стойкое неприятие научной гипотезы Л. Н. Гумилева — дескать, он «мифолог», «идеолог, а не ученый», «не опирался на литературные источники» и т. д., и т. и. Заметим, что та же доктрина Маркса (этот пример едва ли одобрил бы Л. Н.!) с его экономическим материализмом, проповедью классовой борьбы, отрицанием общечеловеческих ценностей и т. д. победоносно «озарила» XX век и до сих пор имеет миллионы сторонников в десятках государств. Будучи до сих пор не реализованной, она остается не опровергнутой, несмотря на ошибочность теории прибавочной стоимости (ценность товара создается не столько трудом работников, сколько потребительской стоимостью товара, и во многих случаях ценность и стоимость вообще не связаны с производственными затратами) и на предупреждение канцлера Бисмарка — «с этим бухгалтером мы еще намучаемся»). Так был ли Маркс ученым или идеологом?

Сегодня уже не все представляют тогдашний накал страстей вокруг идей ученого-новатора, тот вал критики (подчас весьма изощренной и злобной), который сопровождал каждую его публикацию. Критика осуществлялась с различных позиций — по поводу исторической достоверности фактов и толкований, спорности выдвинутых закономерностей развития этносов и истории, зыбкости научного фундамента «пассионарной» теории и т. д. и т. п. При этом идейные «расхождения» Гумилева с акад. Ю. В. Бромлеем (отражавшим в «приснопамятные» годы официальную позицию марксистской науки и ЦК компартии), были лишь видимой частью противостоявшего ему «оппонентского айсберга».

Наскоки многочисленных «штатных критиков» с марксистских позиций (вроде А. Г. Кузьмина или писателя В. А. Чивилихина, посвятившего критике Гумилева за его утверждения о симбиозе Великороссии с Золотой Ордой целый трактат), похоже, лишь «веселили» автора.

Особая роль в критике Л. Н. Гумилева принадлежит «соловьям» ельцинской эпохи Ю. Н. Афанасьеву, А. Л. Янову, Д. Шляпентоху (первый «вещал» из Москвы, второй — из Нью-Йорка, третий — из г. Саут-Бенда в штате Индиана). Что касается последнего, то методологический уровень его опусов вряд ли вообще заслуживает каких-либо комментариев. Больше публицистическими приемами оперировал и Афанасьев. А вот Янов апеллировал уже к научным методам анализа и в ряде работ демонстрировал уважение к «последнему евразийцу», о чем свидетельствует хотя бы следующий его пассаж (со ссылками на других авторов): «Лев Николаевич Гумилев — уважаемое в России имя. Уважают его притом и «западники», которых он, скажем мягко, недолюбливал, и «патриоты», хотя многие из них и относились к нему с опаской. Вот что говорит о нем с восхищением в западнической «Литературной газете» (24 июня 1992 года) петербургский писатель Ге-лиан Прохоров: «Бог дал ему возможность самому публично изложить свою теорию... И она стала теперь общим достоянием и пьянит, побуждая думать теперь уже всю страну». Андрей Писарев из «патриотического» «Нашего современника» был в беседе с мэтром не менее почтителен: «Сегодня вы представляете единственную серьезную историческую школу в России» (5, с. 132). И все-таки мне кажется, что роль, которую предстоит сыграть Гумилеву в общественном сознании России после смерти, неизмеримо более значительна, нежели та, которую играл он при жизни» (8, с. 104).

(Небезынтересно отметить, что Янов — автор кандидатской диссертации «Славянофилы и Константин Леонтьев». Последнего — философа, религиозного мыслителя, публициста — Гумилев почитал в качестве своего учителем евразийства, который считал главной опасностью для России и других православных стран либерализм («либеральный космополитизм») с его «омещаниванием» быта и культом всеобщего благополучия. Леонтьев проповедовал «византизм» и союз России со странами Востока как охранительное средство от революционных потрясений. Несмотря на многие совпадающие элементы мировоззрения этого автора и идей Гумилева, серьезной критики «учителя евразийства» в диссертации не содержалось. Почему? Ответ будет ясен из ниже следующего текста).

Многие исследователи творчества Гумилева прекрасно осознают тот факт, что наиболее острые критические стрелы в его адрес исходят от авторов, углядевших в нем сторонника ... «коричневости» и «.брутального антисемитизма». Но мы то — современники Гумилева, представители различных российских этносов, знаем, что это не так, что это самая настоящая инвектива комплектирующих оппонентов. (Автор, лично знавший Льва Николаевича, беседовавший с ним, ни разу не слышал от него ни одного слова хулы в адрес евреев, да и в отношении хазар он говорил лишь в связи с теорией этногенеза, пассионарности и без какого-либо антисемитского «намека». Диссертационный совет, в котором мы совместно работали, наполовину был «еврейским», и ни разу он не дал никому усомниться в своей интернационалистской платформе).

На чем же основывает свою позицию тот же Янов? Может быть, на том, что Гумилев отвергал общепринятую в современном мире концепцию единой иудео-христианской традиции в пользу ее средневековой предшественницы, утверждавшей, что «смысл Ветхого и смысл Нового заветов противоположны» (1, с. 106)? Но, подобная точка зрения сегодня не нова, она банальна, ее обсуждают даже старшеклассники. «Камнем преткновения скорее служит следующая фраза: «Проникая в чуждую им этническую среду, («блуждающие этносы» — авпк) начинают ее деформировать. Не имея возможности вести полноценную жизнь в непривычном для них ландшафте, пришельцы начинают относиться к нему потребительски. Проще говоря — жить за его счет. Устанавливая свою систему взаимоотношений, они принудительно навязывают ее аборигенам и практически превращают их в угнетаемое большинство» (3, с. 143).

Но ведь в данном случае речь идет об исторических реминисценциях и не более того. В роли подобных этносов так или иначе оказывались десятки и сотни древних народов, в том числе русские племена. Не исключено, что далекие предки многих сегодня весьма уважаемых людей в Африке или на островах Полинезии, могли быть склонны, например, к... каннибализму, но это обстоятельство не может ведь рассматриваться как средство их дискредитации. Подобные экстраполяции с научной точки зрения смехотворны.

Главное состоит в другом — взгляд Л. Н. Гумилева базируется на принципах предложенной им теории пассионарности, удовлетворяющей всем требованиями строгой научной гипотезы. Помилуйте, где же здесь «корич-невость» и «брутальный антисемитизм»? Где же здесь Александр Львович усмотрел «иудейское иго», которое, якобы, страстно утверждал Гумилев, ассоциируя его с Хазарским каганатом? Отрицание последним татаро-монгольского ига вовсе не означает автоматического признания им ига «типичной этнической химеры», хотя хазары, по его излишне резковатому выражению, «высасывали из Руси ее ценности и жизни ее богатырей». (Но, разве аналогичные обвинения в «высасывании», но уже по отношению к русским, нельзя сегодня услышать в Таллине, Риге, Тбилиси, а в последнее врем — в Киеве? Ну, и что из этого следует, особенно для молодого поколения, родившегося после 1991 г.? А ничего!

Ради справедливости, заметим: все эти разногласия в той или иной мере все же укладываются в рамки научной полемики, хотя подчас и балансирующей на гране «фола». Путям научного объяснения реальной действительности Гумилева вызвался научить Лев Самуилович Клейн— некогда профессор исторического факультета Ленинградского университета, имеющий, кстати, довольно высокий научный рейтинг (с ним Льву Николаевичу некогда довелось вместе участвовать в экспедиции проф. М. И. Артамонова на раскопке хазарской крепости Саркел, взятой князем Святославом и превратившейся в славянскую Белую Вежу на Дону).

Завуалированные в «псевдокорректные реверансы» (мол, <Дев Николаевич — воспитанный и доброжелательный Человек, безусловно, не антисемит» и т. п.), писания Клейна, в действительности, представляют, на наш взгляд, наиболее оскорбительную и злобную из всех известных оценок творческого вклада Гумилева в науку, не говоря уже о том, что, по его мнению, «произведения Л. Н. Гумилева претендуют на то, чтобы стать знаменем для политических группировок шовинистического толка вроде «Памяти». (Для многих авторов особенно забавной является реплика Клейна о том, что ни один серьезный специалист концепции Гумилева не приемлет, при этом выражение «ни один», вероятно, для вящей убедительности, он повторяет дважды с восклицательным знаком. Говоря иначе, среди многотысячных приверженцев идей ученого специалистов, конечно же, нет и в помине. Вероятно, все они — в окружении Клейна).

Нам не хотелось бы пропагандировать интеллектуальные перлы Клейна в отношении творчества Гумилева, но некоторые из них, наиболее одиозные, все-таки озвучим:

— «Безоглядная смелость идей, громогласные проповеди, упование исключительно на примеры и эрудицию — ведь это оружие дилетантов. Странно видеть профессионального ученого, столь приверженного дилетантскому образу мышления»;

— «Л. Н. Гумилев — не естествоиспытатель. Он мифотворец. Причем лукавый мифотворец, рядящийся в халат естествоиспытателя»;

— «Автор этой книги («Этнос и биосфера Земли» — авт.) должен был, в конце концов, обратить свой пафос против евреев...»;

— «Популярность Л. Н. Гумилева чем-то сродни популярности Пикуля: интеллектуалы пожимают плечами, специалисты возмущаются, а широкие круги полуобразованной публики готовы платить за книги кумира бешеные цены. Есть нечто общее и в характеристиках обоих авторов, несмотря на все несходство их происхождения и судьбы. В речи обоих есть упрощенность, которая многим кажется вульгарной и пошловатой. Оба поражают публику объемом своих знаний и оба не могут избавиться от упреков в дилетантизме. Но у обоих есть поклонники, боготворящие своих кумиров» и т. д. и т. и. (4, с. 228—446).

Беспристрастный анализ антигумилевских упражнений Клейна, не лишенных известной «изысканности», наводит на простую, как манная каша, истину: будь Л. Н. Гумилев «трижды гением», ему никогда не простится вполне вразумительный для студента и даже старшеклассника научный тезис о неразрывной связи этноса с территорией (ибо это, оказывается... «антисемитизм»!), и он всегда будет ассоциироваться единомышленниками Клейна со «спекулятивной философией» и «мифотворчеством». Главное, унизить, дискредитировать, «опустить» выдающегося Человека. (Кстати, в одном из последних своих пасквилей, бывший зэк Клейн (справедливо или несправедливо осужденный по советским законам за му-желожество) как раз и навешивает ярлык «опущенного» политическому зэку Гумилеву, будто их нары находились рядом и будто статья за клевету сегодня и не появилась в уголовном кодексе).

Делавший свои первые робкие шаги в науке Лев Самуилович с анализа проблем происхождения славян, и, прежде всего, с резкого отрицания их автохтонности на тех территориях, где их застала история (разумеется, без указания соответствующих фактов), видимо, с «младых ногтей» досконально (лучше Гумилева) разобрался во всех тайнах взаимоотношений этноса и территории. Многие этнологические и исторические работы самого Клейна, как ранние, так и поздние (благо их у него много) как раз отличает «безоглядная смелость идей, громогласные проповеди, упование исключительно на примеры и эрудицию», то есть, то, что, по его мнению, как раз и является «оружием дилетантов».

Лев Николаевич вполне неоднократно и справедливо подчеркивал, что «этнология — наука, обрабатывающая гуманитарные материалы методами естественных наук». В этой связи упрек Клейна о том, что методы исследования, используемые Гумилевым, не адекватны предмету его исследования, вызывает умиление, поскольку полезны все приемы, способы, нормы и действия, способствующие решению конкретной задачи. (Кстати, Ф. Бэкон сравнивал метод со светильником, освещающим дорогу в темноте, Р. Декарт методом называл «точные и простые правила», соблюдение которых способствует приращению знания и т. д.). Заметим, претензии к используемым методам исходят не только от Клейна-археолога, но и от Клейна-историка, прекрасно осведомленного о том, что древние греки среди девяти муз чтили Клио. Преувеличивать значение метода, считать его более важным, чем сам предмет исследования, значит, вести речь о метафизической интерпретации метода познания, противостоящего диалектическому и сводящегося к абсолютизации того или иного элемента целого.

Ярким примером того, что Клейн не потрудился вникнуть в суть концепции Гумилева, (или, скорее, искусно «наводит тень на плетень»!), служит следующий его пассаж: «Автор этой книги должен был, в конце концов, обратить свой пафос против евреев, потому что это опасное племя самим своим существованием опровергает гумилевскую концепцию о неразрывной связи этноса с территорией. Оторванный от своей исконной территории и расточенный по миру этот народ давно должен был погибнуть, а он существует везде и достиг известных успехов. Соединенные на прежней родине евреи должны были, если следовать учению Л. Н. Гумилева, наконец-то воспрянуть, добиться больших высот и создать истинный очаг, притягательный для всех евреев. Но не туда тянет еврейскую иммиграцию, а высшими достижениями еврейской культуры остаются те, что достигнуты в Одессе и Париже, в Нью-Йорке и Будапеште. Впрочем, народ США тоже никак не укладывается в концепцию Л. Н. Гумилева» (4, с. 236).

Что можно на это ответить? Предельный возраст этноса (где-то 1300—1500 лет) установлен отнюдь не Гумилевым — это следует из западных университетских учебников по антропогеографии (к сожалению, об этом не ведает не только Клейн, но и многочисленные искренние сторонники концепции Льва Николаевича). Поэтому жизнь жителей земли обетованной, на многие сотни лет ее оставившие, никак не укладывается в представления Гумилева о взаимоотношениях этноса и ландшафта. В этой же связи реплика Клейна о том, что «народ США тоже никак не укладывается в концепцию Л. Н. Гумилева» выглядит просто малограмотной, поскольку она и не должна укладываться.

Однако хватит о Клейне (кстати, недавно Льву Самуиловичу исполнилось 85 лет, и мы пожелаем ему здоровья).

Увы, ожесточенная критика идей Л. И. Гумилева не утихает и в последние годы, при этом ее стрелы неизменно направлены все против той же «антисемитской сути» его учения. Подтверждением этому служит недавно опубликованный труд В. Шнирельмана «Хазарский миф: идеология политического радикализма в России и ее истоки», изданной в Израиле в 2012 г. (7). Лев Николаевич имел свое мнение о хазарах, у Шнирельмана — другое. Допустим, Гумилев ошибался в отношении хазар, но ведь не исключено, что неправ как раз В. Шнирельман и К° в своей трактовке восхваления хазар. Где же в этом случае так высоко чтимый истинными подвижниками науки такт исследователя?

К сожалению, М. Артемьев, рецензирующий эту книгу на страницах приложения к «Независимой газете», по сути своей, солидаризируется с ее автором. Он ограничивается лишь ссылкой на то, что сводить Гумилева «к образу примитивного юдофоба а-ля Гитлер или Розенберг было бы неверно» (1). Ах, «спасибочки» г. Артемьеву, за столь «трогательную защиту» имени выдающегося ученого-интернационалиста!

(В этой связи невольно вспоминается удивительная позиция социологов и публицистов С. и Е. Переслегиных, допускающих, что «можно рисовать мир без России и даже без Америки, но нельзя изобразить Будущее без Израиля» (6, с. 197). Очень грустно, если в поиске научной истины данный постулат становится для многих авторов главенствующим).

В заключение автору хотелось бы честно признаться: он никогда не относил себя к последователям-«эпигонам» Гумилева и, более того, отмечал уязвимые, с нашей точки зрения, места его теоретических построений. Однако встречаясь со столь уничижительной (скорее тенденциозной, чем обоснованной) критикой его идей, невольно возникает желание не только вступиться за честь ученого (который по известным причинам уже лишен возможности защитить себя), но и показать известную перспективность его учения, если еще и не доказанного полностью, но пока и не опровергнутого его искусными ниспровергателями.

Остается выразить уверенность в том, благодарные потомки не только не забудут будоражащие идеи Л. Н. Гумилева, но и разовьют их, наполнят их новым содержанием. А оголтелых критиков таланта, не брезгующих никакими «грязными» приемами, история быстро забудет, в то время как генератор новых идей останется в ней навечно.

Литература

1. Артемьев М. Гойку на койку завалит // НГ-ExLibris, 11.XI.2012.

2. Гумилев А Н. Древняя Русь и Великая степь. — М., 1989.

3. Гумилев Л. Н. Князь Святослав Игоревич. — «Наш современник», 1991, № 7, С. 143.

4. Клейн Л. «Горькие мысли «привередливого рецензента» об учении Л. Н. Гумилева» // «Нева», 1992, № 4. С. 228—246.

5. Лев Гумилев. «Меня называют евразийцем...». Беседу ведет журналист Андрей Писарев. — «Наш современник», 1991, № 1., С. 132.

6. Переслегин С., Переслегина Е. Дикие карты будущего // Дружба народов, 2012, № 6, с. 197.

7. Шнирельман В. Хазарский миф: идеология политического радикализма в России и ее истоки. М.-Иерусалим: Мосты культуры, Гешарим, 2012.

8. Янов А. А «Свободная мысль», 1992, № 17. —С. 104—116.

3. ЦЕНА ОТСУТСТВИЯ социологии В ОБРАЗОВАНИИ

Обращаясь к теме национального образования, не хотелось бы вдаваться в детальную оценку мало продуманных, а то и утопических по своей сути культурнопроектных упований властей в этой области, тем более что для многих авторов, чьи убеждения и идейные принципы сформировались до распада СССР, нет повести печальнее на свете, чем рефлексия на тему стремительно деградирующего российского образования. Последнее «катится под откос», потому что в стране, по-прежнему, нет осмысленного его содержания, нет реальной переоценки ценностей, и отсутствует интеллектуальная и нравственная потенция у элиты, потому что общество сегодня явно «деинтеллектуализировано» и «десоциологизировано», а руководство Минпроса поражено бациллой не только «несменяемости», «неротируемости», но и «неадекватности». То обстоятельство, что не только российское, но и мировое образование якобы «застряло в прошлом», оказавшись одной из наиболее инертных социально-экономических конструкций, — не может служить ни извинением, ни утешением.

Не подвергнутые аберрации сознания люди уже оглохли от бесконечных мантр об ЕГЭ, Болонском процессе, модернизации системы образования, инновационных подходах и компетенциях. Но главное состоит, в том, что эти мантры часто теряют для слушателей всякий смысл раньше, чем говорящий доберется до флексии.

Приведем (с купюрами) не устаревшую, едкую, и в то же время остроумную мысль Рэя Брэдбери (из опуса «451° по Фаренгейту») о коренном пороке современного образования — она заслуживает того, чтобы воспроизвести ее как можно полнее: «Крутите человеческий разум в бешеном вихре, быстрей, быстрей..., так чтобы центробежная сила вышвырнула вон все лишнее, ненужные, бесполезные мысли! ... Жизнь коротка. Что тебе нужно. Прежде всего, работа, а после работы развлечения, а их кругом сколько угодно, на каждом шагу, наслаждайтесь! Так зачем же учиться чему-нибудь, кроме умения нажимать кнопки, включать рубильники, завинчивать гайки, пригонять болты?

Как можно больше спорта, игр, увеселений — пусть человек всегда будет в толпе, тогда ему не надо будет думать. Организуйте же, организуйте все новые и новые виды спорта! Устраивайте разные конкурсы, например: кто лучше помнит слова популярных песенок, кто может назвать все главные города штатов или кто знает, сколько собрали зерна в штате Айова в прошлом году. Набивайте людям головы цифрами, начиняйте их безобидными фактами, пока их не затошнит, — ничего, зато им будет казаться, что они очень образованные. У них даже будет впечатление, что они мыслят, что они движутся вперед, хотя на самом деле они стоят на месте. И люди будут счастливы, ибо «факты», которыми они напичканы, это нечто неизменное. Но не давайте им такой скользкой материи, как философия или социология (курсив наш — Ю. Г.). Не дай бог, если они начнут строить выводы и обобщения, ибо это ведет к меланхолии!» (4, с. 59—64).

Современное «образование нас предает, — утверждают авторы мирового бестселлера «Революция в образовании» Тордон Драйден и Джаннетг Вос, — мир так быстро меняется, а системы образования так косны и инертны, будто попав в ловушку времени, они продолжают обслуживать прошлую эпоху, которая давно закончилась».

Конечно, эти фразы, восхищают образным стилем мышления их авторов, но, в целом, не только первая, но и вторая цитата, несмотря на их блистательность, не отражают истинного положения дел в российском образовании. Последнее, по нашему убеждению, уж лучше было бы «косным и инертным», так как оно сегодня не только не «дает» философии с социологией, но и не учит «нажимать кнопки, включать рубильники, завинчивать гайки, пригонять болты». Наша школа едва ли полностью копирует исполненные сарказма методические установки г. Брэдбери, но широко пропагандируемая отечественными «новаторами» от Минпроса и их «приводными ремнями», так называемая, «школа компетенций» ускоренно приближает к ним.

Российские мультимедиа часто приводят обескураживающие результаты знаний по языку или географии в американских и западноевропейских школах, между тем ситуация в наших собственных школах (не говоря уже об университетах), по мнению многих авторитетных специалистов, — нисколько не лучше. Печальным является тот факт, что не только юные россияне не переживают из-за недостатка орфографических или географических знаний, из-за явной беспомощности у карты собственной страны, но и взрослые «дяди» и «тети», что служит еще одним свидетельством элементарной деградации российского образования по всем «азимутам». Тем временем российская педагогика, погрузившись в самосозерцание и сторонясь «объектов воспитания», умствует, продолжает упорный анализ тривиальностей, приводящий в лучшем случае к банальным открытиям, в худшем — к «витанию в эмпиреях», имеющих мало общего с реальной жизнью. Тем временем, по словам не последнего представителя общественной мысли России — Сергея Капицы, «за 15 лет мы воспитали поколение идиотов» (увы, уже не одно!).

(Примерно в то время, когда писались эти строки, британский журнал Times Higher Education опубликовал свой ежегодный рейтинг вузов, в котором МГУ в мировом «хит-параде» отведено 155 место, а СПбГУ — 168, остальные российские университеты оказались вообще за пределами списка (данный рейтинг сокращенно называется еще THE/?)S, ранее был известен как THES/&S). За основу ранжирования принимались следующие критерии: а) мнение экспертов о вузе — Peer Review Score (от этого зависело 40% конечной оценки из 100); б) мнение топ-менеджеров крупнейших корпораций, которые в рейтинге названы потенциальными работодателями выпускников вузов — Recruiter Review (10% оценки); в) число преподавателей на одного студента — Faculty/Student Score (20%); г) индекс цитируемости сотрудников вуза в научных статьях, опубликованных в авторитетных изданиях— Citations/Faculty Score (20%); д) число зарубежных профессоров — International Faculty Score (5%) и е) число зарубежных студентов — International Students Score (5%).

«Прикормленные» чиновники Минпроса, до «последнего патрона» отстаивающие высокое мнение о системе российского высшего образования, конечно, могут сетовать на несовершенство оценки THE/QS, но суровая правда состоит в том, что, во-первых, критерии для всех одинаковы, а, во-вторых, оба российские университета должны были занять еще более унизительные места, не будь показателя соотношения числа студентов и преподавателей — в МГУ приблизительно 4 к 1, но это с учетом научных сотрудников, в то время как в большинстве вузов РФ — 10 к 1.

Непредвзятый анализ наиболее «горячих» дискуссий последних лет в области отечественных образовательных новаций обнаруживает их неизменную связь либо с проблемой введения ЕГЭ (а теперь еще и ГИА — государственной итоговой аттестацией девятиклассников), либо — с «компетентностным подходом» и «школой компетенций», идущей на смену прежней советско-российской модели образования, по мнению многих, окончательно пришедшей в «негодность». Существует мнение весьма авторитетных авторов о том, что ориентация на ЕГЭ и совершенно «тупые» тестовые формы аттестации знаний учащихся, которые фактически ликвидируют фундаментальную классическую систему образования в России и переводят ее на прикладные рельсы, приведут к тому, что через считанные годы большинство выпускников школ и вузов будут просто не в состоянии самостоятельно создавать интеллектуальный продукт.

Однако не станем комментировать проблему ЕГЭ — отметим лишь, что истина лежит, скорее всего, посередине между противоборствующими силами. С одной стороны, есть осознанная необходимость перестраивать систему образования, уйти от передачи фактов и определений, с другой — есть стандарт, по которому проверяется качество образования, и он как раз не позволяет уйти от фактов и определений. За воинствующей их критикой сторонниками подготовки «мыслящих учащихся, а не «зубрил», зримо проступает спекулятивная идея «мыслить, вместо того чтобы знать», которая нередко открывает благодатный путь для демагогов, болтунов и просто невежд.

Что касается так называемого компетентностного подхода, «вскружившего головы» отечественным педагогам, то поток публикаций в педагогических изданиях на тему компетенций становится все более стремительным — от одной-двух (!) в 1995 г. до нескольких сотен в 2009, что отражает действие любой бюрократической системы: рядовые исполнители улавливают и в расширенном виде воспроизводят пожелания начальства. Идеями «компетентностного подхода» пронизаны многие сферы деятельности Минобрнауки, а также официальные документы, в том числе Федеральная целевая программа развития образования на 2006—2010 гг. (раздел «Совершенствования и технологии образования», и. 3), План мероприятий по реализации положений Болонской декларации в системе высшего профессионального образования Российской Федерации на 2005— 2010 гг. (раздел 1) и т. д., и т. и.

Ясно, что «победное шествие» сравнительно новых и достаточно «странных» для нашей страны системнообразовательных и педагогических категорий — «компетенции» и «компетентностями подход» — обусловлено стремлением властей как можно быстрее включить Россию в Зону европейского образования (начиная с 2003 года, Болонский процесс — это уже российская реальность!) и выработать структуру сравнимых и совместимых квалификаций для национальной системы высшего образования. «Дуэли» между «еврооптимистами» и «евроскептиками» приобрели вяло текущий характер, хотя первые, благодаря «административному ресурсу», похоже, уже отпраздновали победу.

В рамках Болонского движения университеты Европы «с различающимися степенями энтузиазма осваивают (принимают) компетентностный подход, который рассматривается как своего рода инструмент усиления социального диалога высшей школы с миром труда, средством углубления их сотрудничества и восстановления в новых условиях взаимного доверия» — отмечает один из наиболее известных аналитиков Болонской декларации — В. И. Байденко (2, с. 10). Компетентностный подход широко обсуждается российским педагогическим сообществом и в ряде случаев рассматривается в качестве едва ли не главного течения («mainstream») отечественной педагогической мысли.

Принадлежащие известному нашему премьеру-«златоусту» золотые слова о том, что в России из любой партии «получится КПСС» и «хотели как лучше, а получилось как всегда», на самом деле лучше любых анализов описывают судьбу многих реформистских начинаний в области отечественного образования, которые начинаются с благой идеи, но в процессе реализации последствия оказываются прямо противоречащими замыслам. Вот почему очень важно, чтобы использование компетентностного подхода, потребовавшее частичного пересмотра всей категориальной системы педагогики и образованиеведения, не привело к полному переориентированию системы преподавания в школах и университетах со знаний на компетенции. Ибо результат получится вполне прогнозируемый — не будет ни знаний, ни компетенций.

В рамках развернувшейся в стране дискуссии между сторонниками «школы знаний» и «школы компетенций» выясняется, что выпускники традиционных российских школ оказались абсолютно не приспособленными к рыночно «модернизированному» обществу, и поэтому, дескать, на смену сциентистским подходам в образовании должны непременно прийти методики, передающие учащимся, прежде всего, социальный опыт. Традиционная советская триада «знания — умения — навыки» должна быть заменена формулой «умения — навыки — знания», что косвенным образом подтверждается и позицией бывшего министра образования и науки Андрея Фурсенко, которому принадлежит следующая, сформулированная перед активом «Наших» на Селигере, мысль: «Старая школа готовила фундаментальных специалистов, а в настоящий момент требуются «потребители технологий» (но, вот кто будет делать эти самые технологии — для министра, похоже, «третьестепенный» вопрос!).

В острополемичной статье Александра Механика «Между Фоменко и обезьяной» (5), остро критикующей отказ отечественной системы среднего образования от «школы знаний» и взятие на вооружение «школы компетенций», четко обозначены методологические ориентиры одной и другой. «В школе знаний» учащегося ориентируют на фундаментальные знания, получение которых проверяется сложными и всеобъемлющими экзаменами. И, основываясь на этих знаниях, учащийся получает возможность в дальнейшем принять решение о выборе жизненного пути. «Школа компетенций» ориентирует на достаточно быстрый выбор обучения (отсюда профилизация), в рамках которого учащемуся резко сокращают преподавание непрофильных предметов и предоставляют достаточно широкие возможности выбора предметов для обучения по профилю (отсюда элективность), а знания, или, точнее, компетенции, проверяются с помощью различных тестов (отсюда ЕГЭ) (там же, 71).

Приемля многие нестандартные мысли автора вышеуказанной статьи, обращаешь внимание на неоправданное стремление связать нынешние и будущие провалы в базовом образовании современных школьников с внедрением элементов новой модели школы — «школы компетенций». С другой стороны, многие сторонники последней неприспособленность выпускников к рыночно ориентированному обществу связывают как раз со старой советско-российской школой знаний, с ее академизмом, унитаризмом и авторитарностью. И в одном, и в другом случае хочется спросить об одном и том же — откуда вы все это взяли? Может быть, в стране были проведены некие социологические исследования, эксперименты, в результате которых и были установлены очевидные корреляционные связи? Так нет же, ничего об этом нам неведомо. Автору статьи можно ответить его же словами: «Чтобы делать какие-то выводы, нужна социология (курсив наш — Ю. Г.) А ее нет. Это касается почти всего, что делается в образовании» (там же, с. 75).

Совершенно очевидно, что резкое снижение в последние двадцать лет качества преподавания в российской школе обусловлено не «мифическим» фактором противоборства двух моделей школ, а экономическим и мировоззренческим хаосом, возникшим в стране параллельно с крушением национальной и левой идеи. Все эти годы страна развивалась под знаменем соблазна западных стандартов: стиля жизни, Интернета, зрительных образов телевидения и т. д. (разумеется, в своем родном, извращенном виде). Думать, что усвоение подобных стандартов положительно скажется на качественном состоянии российской системы образования, — наивно. Получается: учитель час говорит о порядочности, чистоте и целомудрии, с экрана же — перманентные гогот, ерничанье, уроки «спаривания» и т. и. «Стадом гогочущих и беспрерывно аплодирующих идиотов очень легко управлять. Главное — не думайте ни о чем. Смейтесь! Смотрите, он штаны снял! Ха-ха! А этот юбку надел. Смешно! Вот и все, и никаких мыслей» (О. Басилашвили, цит. по: 6, с. 24). Здесь уже не до коренных целей и духовных ценностей своего народа, его культуры, его истории.

Совершенно очевидно, что следует стремиться не к альтернативности, а симбиозу компетенций и знаний. Обращение к онтологии и эпистемологии компетентностного подхода (8) показывает, что сущность категорий «компетенция», «компетентность», «компетентностный подход» воспринимается научным сообществом весьма неоднозначно. Очень важно при этом, какое содержание вкладывают в эти понятия идеологи Болонской декларации, поскольку есть основания предполагать, что именно их мнение, в конечном счете, возобладает и будет принято «на вооружение» лицами, реализующими ее в нашей стране.

В известном проекте TUNING, отражающем процесс поиска общности европейских систем высшего образования, развитие компетентностного подхода связывается с решением проблемы сравнимости и совместимости «степеней», т. е. мер качества приобретенного профессионализма. Подобная точка зрения «подспудно» учитывает категорию «знание», предполагая, в частности, выделение особого макрокласса компетенций — «предметноспециализированные компетенции», относящиеся к предметной области. В одном из докладов ЮНЕСКО взгляд на сущность компетенции сформулирован следующим образом: «Все чаще предпринимателям нужна не квалификация, которая, с их точки зрения, слишком часто ассоциируется с их умением осуществлять те или иные операции материального характера, а компетенция, которая рассматривается как своего рода коктейль навыков (курсив наш — Ю. Г), свойственных каждому индивиду, в котором сочетаются квалификация в строгом смысле этого слова..., социальное поведение, способность работать в группе, инициативность и любовь к риску» (цит. по: 1, с. 40). Александр Субетго не без оснований видит в использовании сочетания «коктейль признаков» признание «синдромной» (то есть, нечеткой) формы оценки компетенций (21, с. 20). В данном случае категория «знание» как бы отступает на задний план, хотя и предполагается «квалификация в строгом смысле этого слова».

Наука, как форма общественного сознания, представляет собой исторически сложившуюся систему упорядоченных знаний, истинность которых уточняется в ходе общественной практики. Представить себе «квалификацию» выпускника, не обладающего «системой упорядоченных знаний» трудно, а способностью работать в группе, инициативностью и любовью к риску могут в принципе обладать и туземцы атоллового острова. Конечно, движущей силой науки являются потребности развития материального производства, потребности развития общества и в этом смысле она органически сливается с компетенциями (компетентностью).

В свою очередь Александр Субетто определяет компетенции «как совокупности ЗУНов (знаний, умений, навыков — Ю. Г.), покрывающих определенные виды деятельности (7, с. 12). В одном из проектов нового поколения государственного образовательного стандарта (ГОС) компетентность предлагается трактовать как «готовность выпускника определенной ступени образования к выполнению указанных в ГОСах видов и задач профессиональной деятельности с использованием полученных знаний, умений и навыков (ЗУНов) при ясном понимании их социальной значимости, а также связанных с ними социальных последствий» (9, с. 13). Нетрудно видеть, что последние определения несколько контрастируют с тем, в котором компетенция рассматривается как своего рода «коктейль навыков», хотя бы потому, что перечень совокупности свойств российские авторы начинает со знаний, а не умений и навыков, демонстрируя тем самым симбиоз компетенций и знаний.

Трудно возражать против того, что компетентност-ный подход, ассоциирующийся лишь с одним (хотя и очень важным) компонентом потенциального качества выпускника университета (или школы), имеет свои ограничения и минусы и вряд ли может рассматриваться как универсальный при диагностике качества подготовки. Его ограниченность, по мнению Субетто, считающего его лишь «дополнительным» подходом, «состоит в том, что он не может адекватно отразить в себе богатство внутреннего мира человека, не охватывает собой процесс воспитания и социализации личности как целостность, в частности механизмы передачи ценностных оснований мироосвоения, отражающих ценностный геном той или иной культуры...» (7, с. 28).

Вообще-то, в реальной жизни в чистом, «стерильном» виде школ и университетов «знаний», равно как и «компетенций» не бывает. Некоторые авторы полагают, что японскую школу можно считать максимально близкой к идеалу «школы знаний», а американскую — «школе компетенций. Но США, «адсорбирующие мозги» со всего мира, вполне могут позволить себе роскошь делать акцент на развитие классической «школы компетенций», выпускающей молодых людей, обладающих вышеотмеченным «коктейлем навыков». Хотя и здесь еще в 2000 году был опубликован доклад Национальной комиссии США по преподаванию математики и естествознания под красноречивым названием «Пока еще не слишком поздно», в котором выражалось глубокое беспокойство по поводу резко понизившегося уровня естественнонаучного образования американских учащихся.

Привлечем внимание к экономической цене «.болонской солидарности, которая всегда остается втуне. К сожалению, годами сложившийся в нашей стране стиль принятия важных государственных решений, когда реализация того или иного закона или осуществление той или иной реформы являются зачастую не результатом работы экспертов и аналитиков, а капризом или следствием личных взглядов и убеждений того или иного чиновника, по-прежнему, торжествует. Это замечание можно в какой-то мере отнести и к известной заявке нашей страны на присоединение к Болонскому процессу, поданной в июне 2003 года. Оговоримся: речь не о пользе или ущербности данного акта, а о том, что при принятии любой стратегической концепции необходимо помнить, что в ее основе должны лежать научно обоснованные прогнозы ее реализации. У нас же практические последствия (в т. ч. — экономические) реализации реформ и их многовекторности просчитываются в последнюю очередь, и в основном уже глядя на печальную практику. Вот оно — отсутствие социологии в российском образований.

Участие в Болонском процессе происходит в условиях недостаточного госбюджетного финансирования российских вузов, зачастую устаревшей их материально-технической базы, возрастания конкурентной борьбы между вузами за абитуриентов (что является следствием депопуляционного кризиса) и т. д. Все это соответствует действительности, равно как и тот факт, что еще несколько лет тому назад гражданами России ежегодно тратилось на обучение за рубежом полтора бюджета (!) Минобразования.

Авторитетный российский философ, экономист и педагог А. Субетго полагает, что «онтология компетент-ностного подхода является вторичной по отношению к экономической онтологии образования в Европе и в США на основе принципов рыночного фундаментализма и глобальной системы свободного перемещения капитала (22, с. 21). На этом основании он «оппонирует той части философии и, соответственно, онтологии, положенной в основание Болонского процесса, которая обслуживает рыночный фундаментализм и исходит в стратегии раскрытия компетентностного подхода из этого принципа. В этой части Болонское движение закладывает в свою основу, — по его мнению, — «ложные принципы» (там же, с. 21). Автор приходит к выводу, что «увлечение рынком, как арбитром в решении вопроса «какие компетенции должно давать высшее образование?», которое приняло важный акцент в Болонском процессе, и начинает находить своих сторонников в России, — является слепым и очень опасным увлечением для судеб отечественного образования». Он считает, что «это увлечение деформирует целеполагание в образовательной политике, формирует «ошибку ложной цели» и несет опасность понижения качества образования в России» (там же, с. 62).

Сказано слишком резко. В чем можно согласиться с автором, так это в том, что реализация компетентностной модели в образовании действительно таит в себе некие угрозы сформировавшемуся в процессе социальной эволюции разнообразию культур, этносов, цивилизаций; что глобализация высшего образования в той или иной мере, действительно, нацелена на интересы глобального рынка и т. д. Но, во-первых, представление о глобализации, основанное на отождествлении этого процесса лишь с его одним, хотя и, безусловно, важным измерением — экономическим, неверно. Сегодня глобализация — это процесс нарастающей (по всем азимутам) взаимосвязанности человечества, и альтернативы глобалистскому сознанию, как особой форме мирового общественного сознания, в сущности, нет.

А, во-вторых, и это не менее важно — все зависит от того, о каком конкретном культурно-историческом регионе идет речь. Единство и целостность Западной Европы — в общей культурно-цивилизационной идее, в принципах, которые были заложены еще в античной Греции («добросовестный труд как путь к процветанию», «честное состязание как путь к самоутверждению» и др.). Самая яркая черта Западной Европы — идентичность, которая и позволяет рассматривать ее в качестве цивилизационного пространства с единым этнокультурным кодом, определяющим самоощущение и самопознание европейцев. Так что в условиях единого цивилизационного пространства, единого рынка, единой денежной валюты реализация компетентностной модели в образовании, конечно же, является безусловным благом для стран ЕС, и боязнь так называемого «рыночного фундаментализма» здесь в расчет, естественно, не принимается.

Говоря иначе, поиск общности европейских систем высшего образования в рамках классического интеграционного союза — это вполне логичный «бренд». В «Проекте TUNING» прямо отмечается, что концепция «общих опорных точек» вызвана «четким позиционированием» по поводу обеспечения возможности профессионалам свободно «перемещаться и трудоустраиваться в разных странах Евросоюза, необходимостью обеспечения «определенной степени общности» полученного профессионалами образования «по отношению к некоторым общепринятым ориентирам, признаваемым в каждой предметной области» (3, с. 14).

Для России же принципиальнейшие вопросы заключаются в том, какие конкретно экономические, социальные, научные, инновационные, аксиологические, моральные и др. дивиденды извлечет Россия из вхождения отечественной системы образования в «Болонское движение» в Европе, оставаясь, как известно, «отлученной» от общего рынка ЕС, Шенгенской зоны, Всемирной торговой организации (ВТО) и все еще дискриминируемой по «всем статьям» (особенно в условиях экономических санкций)? Сколько еще десятилетий РФ будет выполнять функции надежного но, увы, «бесплатного» поставщика высококвалифицированных специалистов странам Запада в рамках неравноправных меновых отношений не только на рынках товаров, капиталов, услуг, но и на «рынке образования», а также кто способствует этому? Выгодно ли России способствовать тому, чтобы ее профессионалы, на подготовку которых уже тратятся немалые средства, «свободно трудоустраивались» в странах Евросоюза? Когда и при каких условиях высококлассные западные специалисты устремятся в российские научные лаборатории? Серьезные научные исследования экономических последствий вхождения России в «болонское образовательное пространство», увы, не ведутся. А жаль. Можно сказать, что речь идет уже не только о цене отсутствия социологи в образовании, но и отсутствия элементарных экономических расчетов.

Как уже бывало не однажды в нашей истории, очередную реформу российского образования затеяло и успешно реализует чиновничество, а это — прямая угроза для безопасности государства. У большинства граждан выражение «реформа образования» вызывает подобие идиосинкразии по причине устойчивой ассоциации с лечебными мерами, производимыми «ржавой пилой» и «без наркоза».

В прежние времена, которые принято называть тоталитарными, уровень демократизма при обсуждении проблем образования в стране, был несравнимо более высоким, нежели сегодня. Комиссия по реформе образования в 1966 г. была образована из представителей АН СССР и АПН, в которую были приглашены лучшие умы страны — ничего подобного сегодня не наблюдается: школа и учителя де-факто абсолютно беззащитны перед любыми выходками чиновников. Приглашение общественности к диалогу с министерством остается без ответа: какой смысл обсуждать что-либо, если оно «успешно» справляется со всеми задачами без обращения к общественности, о хаотичных изменениях в школьной программе учителя узнают последними. Действительно, зачем: ведь образование у нас во всех смыслах государственное, а министру, вершащему в одиночку судьбой страны со маниакальной сноровкой «механической сноповязалки», «чудится», что он главный специалист и в дидактике, и «пропедевтике». Есть ЕГЭ, проекты базисных учебных планов с часами, названиями предметов, но нет главного: что стоит за этими предметами и почему нужно именно это количество часов? Изменение содержания образования (а это главное) — на заднем плане.

Между тем, в большинстве западноевропейских стран, к социальной практике которых так любят апеллировать федеральные чиновники, контроль над уровнем образования берет на себя общество, а базовые стандарты образования формируются под влиянием корпорации учителей (в Германии вообще нет министерства, аналогичного нашему Минпросу!). Есть, конечно, и иные примеры: так, в Японии среднее образование максимально стандартизировано, и учитель находится в жестких рамках госстандартов, однако жесткость их соблюдения компенсируется демократической процедурой их принятия. Надеяться же на то, что униженный, бесправный российский школьный учитель (с ярко выраженным гендерным обликом), раздающий и собирающий бланки, что-то сканирующий, «бредящий» тестами, сумеет справиться с постигшим среднюю школу кризисом — опасная иллюзия.

Кстати, существует не надуманное мнение о том, что формат ЕГЭ, ГИА и «тотального сквозного тестирования вводится в России, именно тогда, когда появились страны, которые от него отказывается. В мире происходит смена парадигмы: отсеивание и распределение по ячейкам уходит в прошлое. Образование стремится к тому, чтобы на выходе из школы каждый ребенок имел не узкое горлышко возможностей, а широкую дорогу. И все реже навешиваются лейблы, кто он есть. ... Тестирование ущемляет права ребенка как личности и ни к чему хорошему для общества в целом не приводит. Кроме того, опыт показал, что образование, применяющее тестовые технологии для итоговой аттестации, с неизбежностью становится заложником этих технологий. Не отменяя самой идеи тестирования (трудно найти более экономичную альтернативу), в западных странах прилагают большие усилия по нивелированию его негативных последствий» (6, с. 65). Слепое, и к тому же изрядно запоздалое «снятие кальки» с западного опыта оборачивается тривиальным конфузом.

...Много у нас было и остается всякого «псевдо» (на что обращал внимание Николай Бердяев) — псевдонародности, псевдобуржуазии, псевдореволюции, псевдосоциализма, а теперь еще псевдореформ в образовании. И на всем, по-прежнему, лежит печать бюрократического презрения к самой человеческой жизни, к детям огромной страны. Создается впечатление, что кое-кто «наверху» не может взять в толк, что «образование» — это образование человека; что школа — единственный институт, через который проходит все население; что она — инструмент преобразования общества; что, наконец, «каков подлесок — таков будет и лес».

...Как известно, в 60-е гг. прошлого столетия в результате неожиданных морозов в Бразилии вымерзли кофейные деревья — страна осталась без инвалютных накоплений, поскольку монокультурная хозяйственная специализация была выражена очень четко. Как бы навязываемая новаторами от Минпроса примитивная, «монокультурная» специализация российского образования не привела к его окончательному «вымерзанию» в условиях отсутствия социологии и «приглушения» гласа общественности.

Литература

1. Байденко В. И. Болонский процесс. — М. 2004.

2. Байденко В. И. Болонский процесс: проблемы, опыт, решения. Изд. 2-е, исправл. и дополнен. — М.: Исследо-ват. Центр проблем качества подготовки специалистов, 2006.

3. Болонский процесс, поиск общности европейских систем высшего образования (проект TUNING) / Под научи, ред. В. И. Байденко. — М.: Исследоват. Центр проблем качества подготовки специалистов. 2006.

4. Брэдбери В. 451° по Фаренгейту.— В кн. «Американская фантастическая проза». — М., 1989.

5. Механик А. Между Фоменко и обезьяной // Эксперт, № 7, 2008.

6. Станковская С. Оставить мелодию / / Эксперт СЗ, 2009, №23.

7. Субетто А. И. Интеграционная модель выпускника вуза на базе системодеятельностного и компетентностного подхода. — Кострома, 2005.

8. Субетто Л. И. Онтология и эпистемология компетентностного подхода. Классификация и квалиметрия. — СПб.-Кострома, 2006.

9. Челпанов И. В. Компетентностный подход при разработке государственных образовательных стандартов высшего кораблестроительного образования. — М., 2005.

4. РОССИЯ В ПОИСКАХ ОПЛОТА МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ

Духовно-нравственные ценности всегда занимали особое место в сознании людей. Как говорили в старину, они проходят красной нитью через все религиозные учения и являются предметом изучения многих наук. Но в данном случае важно другое — духовнонравственные ценности являются важнейшим ресурсом общества, в том числе властей — о чем они, к сожалению, часто забывают.

Во все эпохи падение общественной нравственности и морали вызывало у лучших умов глубокое чувство тревоги. Эту тревогу разделяли и все религии мира. Такое отношение легко объяснимо, поскольку мораль представляет собой «социальный капитал», определяющий степень жизнеспособности любой нации. Сама же мораль формируется главным образом в результате воспитания, в меньшей степени — в результате действия механизма сопереживания или адаптационного процесса.

Еще до так называемой «перестройки» известный советский экономист Леонид Абалкин как-то «полушутя» заметил, что он не очень верит в нее, «пока школьники пишут в лифтах матерные слова, бьют фонари и ломают дверные ручки». Ученый хотел подчеркнуть, что дело этой самой «перестройки» решается не только и не столько экономикой и финансами, сколько общественной системой, нравственной зрелостью членов общества, прежде всего — молодежи. Почему-то юным шведам, чехам или финнам практически не приходит в голову бить окна электрички или стекла автобусного павильона, резать кожаные сидения, раскурочить уличные телефонные автоматы и т. д. У нас же с проявлением подобной необузданной дикости можно столкнуться в любом населенном пункте. Многие взрослые были бы изрядно шокированы, услыхав матерный сленг, на котором сегодня изъясняются многие (независимо от гендерной принадлежности) учащиеся даже младших классов. Мы уже не касаемся мира их увлечений, музыкальных вкусов, пристрастия к табачному зелью и т. д.

Известный французский просветитель Жан Жак Руссо (у которого, кстати, были непростые отношению с христианством — но, Бог ему судья), как-то заметил, что власть достигает последней степени разложения, когда у нее нет другого движителя, кроме денег. В этом случае последней степени разложения достигает и духовнонравственное состояние общества.

Не хотелось бы делать прямых аналогий, хотя пагубное влияние построения «дикого рынка» в России на умы молодежи очевидно. Собственность, особенно приобретенная жульническим путем, развращает общество, рождает неравенство, насилие и ведет к порабощению человека человеком.

Беда в том, что подрастающее молодое поколение, во многих отношениях — безыдейное, бездуховное, урезанное в возможностях получения достойного образования. Этой ситуацией пользуются люди, которые находят «простые» и понятные решения, способны указать на врагов, на месте которых может оказаться любой непохожий.

В последние два десятилетия вал бездуховности, «антикультуры распространяется с быстротой эпидемии. Многие подростки буквально теряют себя в шаманизме «массовой культуры» под влиянием телевидения, утверждающего жестокость нравов, потребительское отношение к жизни, дурные вкусы. Для многих неокрепших душ истинным «кумиром» стал сегодня именно зомбирующий телеящик с его лицедеями и шутами, с его человеческими страстями, насилием и развратом, с безудержной рекламой предметов потребления. Для многих из нас непонятно, почему мировоззрение детей должны формировать не порядочные люди, а преступники, образы которых не сходят из экранов ки-но? При этом никто не призывает вернуться к «духовным ориентирам», которые предлагала советская идеология (об этом особый разговор) — речь лишь о том, что с утратой прежних ориентиров российская молодая поросль едва ли не растеряла вообще все ориентиры.

Нам говорят, телевидение всего лишь отражает реальную действительность. Это не так, это лукавство. Во-первых, оно отражает искривленную действительность, а, во-вторых, что не менее важно, оно в известной мере формирует эту действительность, не имея на это ни юридических, ни моральных прав. Именно на телевидении в предыдущие годы моральная неустойчивость была переведена в ранг сверхдостоинства и стала именоваться внутренней раскрепощенностью, освобождением от комплексов. Стыд объявлен пещерным предрассудком. Совесть же все больше упоминается не сама по себе, а в правозащитной идиоме «свобода совести».

Кто же должен сегодня стать оплотом нравственности и морали учащихся? Ответ, казалось бы, предельно прост: семья, школа, государство и, конечно же, церковь. Повторим общеизвестную истину: традиционно главным институтом воспитания считается семья — никакой другой по длительности своего воздействия на личность не может сравниться с ней. В семье закладываются основы личности ребенка, и к поступлению в школу он уже более чем наполовину сформирован как личность.

Однако существует и другая истина, заключающаяся в том, что роль данного института воспитания в определенных условиях сильно «притупляется». В озлобленном нескончаемыми социальными передрягами и имущественно расслоенном обществе нравственное очерствение проявляется особенно отчетливо, и это обстоятельство не может не сказываться на роли семьи в воспитании детей. Но если в обществе становится меньше людей, питающих естественное отвращение к бескультурью, хамству, человеческим порокам — то это общество нездоровое..

Конечно, следует помнить о том, что философы, психологи, педагоги разных эпох проблему «семья — оплот нравственности» рассматривали под «своим» углом зрения, который отражал «дух» своего времени. Так, роль семьи ставилась под сомнение не только целым рядом представителей общественной мысли в прошлом (Платон, Гегель, Т. Кампанелла, Ш. Фурье и др.), но и авторами последующих эпох (в частности, после революции 1917 г., когда задача формирования человека нового типа требовала непременного «разрыва» с семейным «консервативным» воспитанием). Нам, однако, ближе позиции тех (С. Т. Шацкий, П. П. Блонский, Н. Н. Иорданский, А. В. Евстигнеев-Беляков и др.), кто считал необходимым опираться на уникальные традиции семейного воспитания. В. В. Розанов отмечал: «... лишь семья, лишь она одна может воспитать в детях существеннейшие стороны культуры, привить ее самые одухотворенные, эфирные частицы...» (3, с. 219); И. А. Ильин писал «Духовная атмосфера здоровой семьи призвана привить ребенку потребность в чистой любви, склонность к мужественной искренности и способность к спокойной и достойной дисциплине» (1, с. 31).

Ну, а что же современная школа? Увы, она (равно как и университет), сейчас не является государственным приоритетом. В российском варианте большинство муниципальных школ в провинциальной глубинке — фактически имеют статус «ничейных». Учеба в них дает постыдно мало, а равняться — фактически не на кого, поскольку почти все местные «богачи» — вчерашние «троечники, а то и «двоечники», хулиганы, не равнодушные к алкоголю и т. д. Да и сама школа устроена таким образом, что ей все труднее быть тем самым оплотом высокой морали и нравственности, чем она была в действительности при советской власти. Мы уже не говорим о том, что ей приходится все тяжелее мотивировать среднего ученика к самостоятельной мысли или действию. (Более того — школа иногда не только не мотивирует к творчеству, но и странным образом убивает эту врожденную, в той или иной степени присущую каждому ребенку тягу к осуществлению перемен).

В то же время задачи нравственного воспитания в российской школе сегодня актуальны, как никогда в последние десятилетия. Есть веские основания утверждать, что они не менее важны, чем задачи образования, ассоциирующиеся с большинством существующих школьных дисциплин. Между тем, непрерывного нравственного образования и соответственно базового и обязательного специального предмета по основам морали (с учетом возрастных возможностей и особенностей детей) в школах России до сих пор не введено, хотя необходимость этого очевидна.

Кстати, подобные предметы нравственного образования школьников имеются во многих, и не только развитых странах мира. Так, во Франции для старшеклассников преподается курс «философия морали», а для детей среднего возраста в рамках дисциплин «страноведение» и «граждановедение» имеется большой раздел об основах морали и национальных культурных традициях; в Великобритании издавна преподаются обязательные курсы морали, содержание которых зависит от цели нравственного воспитания; в КНР, Китае практикуется всеобщее «исходное» обучение школьников морали в виде еженедельных специальных уроков нравственности в течение всего периода их учебы; школьные программы в США включают в себя вопросы нравственного воспитания, учащимся передают определенный объем моральных знаний, рассказывают о нормах поведения; в Японии курс «этики» преподается с 1 по 12 класс с 1868 г.ф и т. д.

Мы далеки от мысли, что с реализацией программы систематического нравственного образования в течение всего периода обучения в школе с 1 по 11 класс (в экспериментальном режиме такую программу реализует Лаборатория нравственного образования Института общего среднего образования Российской академии образования) ситуация с нравственностью учащихся волшебным образом сразу улучшится и школа станет настоящим оплотом морали и нравственности. Однако нельзя же забывать, что нравственное образование — обязательный и системообразующий компонент общего образования, во многом определяющий как уровень этической грамотности общества, так и качество его морального сознания.

Значительное и всеобъемлющее влияние на нравственные принципы людей всегда оказывали религии, мораль которых, кодифицированная в священных текстах, служила, и служит, источником вдохновения для многих миллионов верующих. При этом по сравнению с религиями, где практикуется многобожие, монотеистические религии четче и жестче определяют границы добра и зла.

Совершенно особое место в системе нравственного воспитания в России занимает РПЦ в силу исторических традиций, численности верующих и т. д. В свое время ею была принята, поддержанная общественностью России, социальная концепция, которая отражает место и роль церкви в обществе (данная концепция не вызвала отторжения в других конфессиях, и, напротив, — стимулировала работу над социальными концепциями ислама и буддизма). Кстати, несколько иная судьба ожидала официальный партийный документ «Единой России» — «Нравственные основы модернизации», в качестве которой партия власти провозгласила православную религию. Многочисленные критики данного документа считают, что он не только противоречит Конституции страны, которая закрепляет светский характер государственного устройства, но и является, дескать, общественно опасным, учитывая многоконфессиональность государства.

В действительности, этот документ отнюдь не противоречит Конституции РФ, и в нем имеются соответствующие ссылки на основной документ страны. Разве православие не является в течение многих столетий нравственной основой российского государства? Разве этикой православия не пронизаны многие его судьбоносные дни? Другое дело, что данный документ «сделан» сыро и непрофессионально, он декларативен по своей сути, так как не подкреплен правовыми «рычагами». Его появление на свет во многом обусловлено стремлением повысить рейтинг ослабевшей партии, заручиться поддержкой какой-то общественной силы, и такой силой может быть только церковь.

Ясно, что правящая партия несет изрядную долю ответственности за рост бездуховности в стране, а церковь не может быть «суррогатом» морали ни для какого режима — она остается консервативной в духовных и нравственных ценностях.

Конечно, для РПЦ в обсуждаемом вопросе нет неясностей — ни в вопросе о природе морали, ни в методах лечения. Церковь — единственный социальный институт, который не покладая рук проповедует нравственные идеалы, основная часть которых принимается абсолютным большинством. Религиозные учения и проповеди понятны, общедоступны и общеизвестны.

Но в связи с обсуждаемой проблемой необходимо указать на два существенных факта. Первый— к сожалению, далеко не все люди веруют в Бога, еще меньше — в Христа, и далеко не все следуют нормам христианской нравственности. Второй— эффективность влияния религиозных моральных норм и принципов на нравственность «внецерковной», «внерелигиозной» части общества невелика, чтобы не сказать, удручающе мала. Если к настоятельным рекомендациям Церкви «жить праведно» прислушиваются далеко не все, то, как минимум, надо что-то делать еще.

Что именно, — вопрос сложный. Не хотелось бы становиться в позу высокомерного специалиста.

Так, может быть, главным оплотом морали и нравственности подрастающего поколения все-таки должно быть государство, оказывающее сильнейшее влияние и на семью, и на школу? Разве оно, чтобы сохранить действие нравственных правил, не обязано переводить последние в разряд общественной морали, а мораль — в административные, уголовные и другие законы^ Разве в его функции не входит создание специальных институтов, которые должны следить за неукоснительным выполнением этих законов? И разве не обязанность государства — стоять на страже образцов нравственного поведения через печать, телевидение и другие каналы информации? (При рассмотрении вопросов взаимоотношений государства и морали часто упускают из виду тот факт, что, организуя, например, систему бесплатного образования, социальной поддержки малоимущих, пособия по безработице и бесплатную медицинскую помощь, бесплатную (но реальную!) защиту полицией и судами, государство тем самым демонстрирует высокие нравственные стандарты),

Правомерный вопрос, возникающий в этой связи, состоит не в том, должно ли государство регулировать вопросы морали и нравственности подрастающего поколения, а обязано ли оно создать специальный орган, который бы непосредственно отслеживал действия, которые идут вразрез с общественной моралью и серьезным образом посягают на права других людей?

Противники создания такого института, стоящего «на страже» нравственности, полагают, что существующие правовые акты уже якобы содержат полные запреты на осуществление тех действий, которые противоречат принципам общественной морали и нравственности. В качестве примеров обычно приводятся существующие запреты на распространение порнографии, клеветнической информации (ст. 242, 192 Уголовного кодекса РФ), пропаганду культа насилия и жестокости (ст. 4 закона «О средствах массовой информации») и др. Высказывается мысль о том, что сфера нравственности и морали лежит вообще вне осуществляемого государством правового регулирования по одной простой причине — она относится к духовной жизни общества. Поэтому, в соответствии со статьей 3 закона «О средствах массовой информации» чиновники (равно — государственные органы) лишены права осуществлять цензуру материалов и, соответственно, налагать запрет на их распространение, а также создавать и финансировать специальные рабочие органы и должности, имеющие отношение к цензуре.

С формальной точки зрения, подобная позиция вполне приемлема, но при этом возникают вопросы типа: если законом уже дана оценка действиям, идущим вразрез с общественной моралью, то кто должен осуществлять их регулирование? Кто, например, должен производить мониторинг СМИ, где безнравственность давно возведена в ранг «естественности»? Нам отвечают, что в новой системе органов государственной власти уже существует Федеральная служба по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия. Но, что-то ничего не известно об эффективности работы данной службы в стране.

На осторожные намеки об организации более эффективного органа следует ответ, что «создание специального органа по вопросам морали в СМИ, кино, в сфере рекламы, таким образом, даст нам либо еще один орган с дублирующими функциями, либо поставит под сомнение свободу массовой информации, гарантированную Российской Конституцией» (2, с. 44). Ссылки на соответствующие статьи уголовного кодекса, на наличие Федеральной службы по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия, на положение Конституции о свободе массовой информации и т. д. не отвечают на элементарный вопрос: почему на телеэкране в странах запада (например, в США) практически отсутствуют шокирующие сцены насилия и убийств (наносящие нравственные травмы не только детям), столь пошлая, как у нас, реклама, эротические картинки и т. д.?

В этой связи зададим следующий, не вполне корректный, но напрашивающийся вопрос: что нам дороже: существующие и многими порицаемые нормы Уголовного кодекса и (прости, Господи!) отдельные буквы Конституции, которые, увы, не в состоянии приостановить духовную деградацию молодого поколения, или состояние нравственности наших сограждан? Как известно, античный мир Греции и Рима, создававшийся более тысячи лет, рухнул не в последнюю очередь из-за падения нравственных устоев и морали. На «пепелище» древней Цивилизации появились полуцивили-зованные-полуварварские народы «темного средневековья», охваченные мглой невежества и фанатизма.

Хотим ли мы этого?

Литература

1. Ильин И. А. Душа ребенка / / Очаг. 1993, № 9.

2. Марчевский А., Бойков Н. Должно ли государство регулировать вопросы морали и нравственности путем создания специального органа? // Эксперт-Урал», 2005, № 11.

3. Розанов В. В. Сумерки просвещения. —М., 1990.

notes

Примечания

1

В упомянутой тусовочной компании обращение друг к другу, как в кругу народовольцев, было, за редким исключением, по фамилиям и на «Вы».