— В чем дело? — спросила я.
Раузер вытащил из кармана рубашки сигарету и сунул ее в уголок рта. Его зажигалка дала пламя лишь с третьей попытки. По идее, в помещении курить было нельзя, но я не стала делать ему замечание. Только не сегодня.
— Помнишь, когда-то происходили самые обычные вещи? Кто-то застрелил парня в постели с женой или что-то в этом роде… Никаких тебе извращений. Просто рядовое повседневное убийство.
— Меня тогда еще здесь не было.
Раузер выдвинул ящик стола, положил сигарету в потайную пепельницу, опустил голову и помассировал виски. Впервые я заметила, что в его волосах больше серебра, нежели черного дегтя. Ему было почти пятьдесят, красивый подтянутый мужик, но жизнь на кофеине и сигаретах, жизнь, прошедшая в погоне за монстрами, превратила его в пепел.
— Плохой случай? — спросила я.
Раузер даже не посмотрел в мою сторону.
— Это еще мягко сказано.
— Ничего, справишься, — сказала я ему. — Победа всегда достается хорошим парням, верно?
— Угу, — сказал Раузер примерно с той же убежденностью, что и Билл Клинтон при даче тех самых показаний. — И сама судья Джуди явится сюда и потрясет жопой и для нас тоже.
— Лично я не против, — сказала я, и Раузер впервые за сегодняшний день удостоил меня улыбкой.
Глава 4
Я впервые так близко к ней, хотя мне случалось видеть ее много раз. А она видела меня. Было ли это сознательно, я не уверен, но ее глаза скользили по мне в общественных местах. Я стоял на ее крыльце, ожидая, когда она откроет дверь. Мне не нужно было ждать. Она даже не защелкнула противомоскитную сетку. Вам всем так безопасно в ваших крошечных домиках, продолжал думать я, и мне пришла на ум старая песня. «Маленькие коробочки на склоне холма, маленькие коробочки из тонкой фанеры… и все на вид одинаковые…» [5]
Она подошла к двери — в бледно-голубой хлопчатобумажной рубашке, с кухонным полотенцем в руке, на ее лбу поблескивал пот. Она жестом пригласила меня следовать за ней. В открытые окна с улицы врывался горячий ветер. Она отвела меня к себе на кухню и предложила стул за своим столом. Она готовит рано, пока еще не слишком жарко. Кондиционера в доме нет. Духотища жуткая. Когда мы вошли в комнату, от вони вареной капусты я чуть не блеванул. Столешницы пластиковые, немодные, ядовито-желтого цвета. Она болтала о своем сыне — в тот день он возвращался домой из летнего лагеря, — а я все время думал о том, как она будет вонять, когда химические реакции начнут свое дикое действие.
— Мой сын вечно голоден, — сказала она и улыбнулась мне, как будто голод — это так мило. В общем, кудахтанье наседки. — Я рада, что вы здесь. Я даже не надеялась, что это будет сегодня.
Я не сказал ей, почему я там. Не хотел портить сюрприз. Глупая корова улыбалась мне и тыльной стороной руки откидывала со лба потные волосы. Я думал о ее коже, о том, какая она теплая, представлял ее текстуру, солоноватый вкус, сопротивление моим зубам, когда я буду вгрызаться в нее.
Она предложила мне чай со льдом и поставила его передо мной. Со стакана капли сползали на столешницу. Я не убрал рук с колен, не дотронулся до стакана. Я ничего не трогаю. Я невидимка. Мой портфель на столе открыт в другую сторону от нее. Она стояла у плиты, помешивая кастрюлю с краснокочанной капустой.
— Как вы думаете, маленький Тим мог бы пожить с вашей сестрой? — спросил я. Не устоял перед желанием немного поиграть. Эти вещи проходят слишком быстро.
Она отвернулась от плиты.
— Мой сын живет со мной. Я ничего не понимаю.
По ее лицу промелькнула легкая тень, некая настороженность. Взгляд переместился с портфеля на мое лицо, на руки, которые я держал на коленях, на кухонную дверь, и в ее темных глазах вспыхнула тревога. Что-то царапало ее изнутри, взывало, умоляло о внимании. Некий тихий голос предостерегал ее, чтобы она уходила, но она не собиралась его слушать. Они никогда не слушают. Что, согласитесь, полный абсурд. Они не хотят обидеть меня. А что, если они ошибаются? Это было бы так невежливо…
Я закрыл глаза и вздохнул. Помимо еды и жары, я наконец уловил его, луковый запах страха, ее и моего, тяжело повисший в нашем общем воздухе. Он ударил меня, словно электрический ток. Химические вещества в наших телах зашкаливали, кортизол практически вытекал через наши поры. Мое сердце и мои надежды стенали при мысли о том, что будет дальше. Я ощутил между ног глубокую, настойчивую боль. Я видел только ее, эту маленькую женщину. Я обонял только ее. Только ее хотел. Она была всем.