Прогнившие насквозь. Тела и незаконные дела в главном морге Великобритании

В тот июнь стояла невыносимая жара, которая наконец была повержена грозовым ливнем, какие порой бывают в предрассветные часы. Меня высадили в глухом переулке с блокированной застройкой[2], рядом с оживленным железнодорожным переездом. Местные констебли[3] благоразумно организовали узкий коридор, ведущий к месту преступления, чтобы не допустить загрязнения улик. Многие полицейские и даже некоторые детективы по-прежнему мало что знали о криминалистике (а то и попросту в нее не верили), так что это был неожиданный приятный бонус. Протянув удостоверение, я сквозь зубы поздоровался, шагнул за оградительную ленту на клумбу и начал продираться сквозь узкий проход между разросшимися кустами.

Когда я вышел к железнодорожным путям, дождь, к моей радости, прекратился и тучи уже расходились. Еще больше я обрадовался тому, что профессор Кейт Мант, глава отделения патологии больницы Гая, уже прибыл на место. Высокий, видный мужчина, с аккуратно подстриженными усами, профессор Мант всегда был рад поделиться секретами своих феноменальных профессиональных навыков. Его семья относилась к правящим кругам, однако он отказался присоединиться к адвокатской фирме отца, став первым за семь поколений семьи сыном, поступившим так. Вместо этого он выбрал медицину. Во время Второй мировой войны, будучи бригадным генералом, Мант состоял в комиссии по военным преступлениям и занимался эксгумацией жертв холокоста и допросами офицеров СС, а также публичной оглаской немыслимо жестоких медицинских экспериментов, которые проводили нацисты над своими обреченными пленниками в концентрационных лагерях. Кроме того, профессор несколько лет проработал в Америке в качестве ведущего медицинского эксперта Вирджинии и до сих пор ездит туда с лекциями, что доставляет ему особое удовольствие, потому что, по его словам, он может курить сигару прямо во время занятия. Как раз в период своей работы в Вирджинии профессор Мант и повстречал Патрисию Корнуэлл[4], тогда еще отчаянно мечтавшую стать автором детективов, и дал ей несколько дельных советов. Готовясь к выходу на пенсию, Мант предвкушал, как будет проводить больше времени, ухаживая за своими орхидеями и ловя форель, однако пока еще не был готов бросить свою первую любовь – патологию, и это несмотря на больную спину, особо мучившую его в последние годы. По этой причине профессору Манту, как правило, требовалось больше помощи, чем большинству судебно-медицинских экспертов.

– Тело заметил проводник, – сказал он, пожимая мне руку. – Бригада железнодорожных рабочих два часа назад пошла проверить, и потом позвонили в полицию.

Два констебля позаимствовали на близлежащей промышленной территории огромное брезентовое полотно, которое теперь привязывали к деревьям, расположенным неподалеку от тела, чтобы скрыть от глаз пассажиров проходящих поездов неприятное зрелище.

Я открыл свою сумку, надел перчатки, достал фотоаппарат и начал осмотр.

Это был маленький мальчик.

– Думаю, лет восемь, – сказал профессор Мант.

Мальчик лежал на спине с закрытыми глазами. Из его носа и рта вышло большое количество кровавой пены из-за проткнутого легкого. На туловище было несколько ножевых ранений. Рядом с головой лежали два бетонных блока, размером примерно с половину футбольного мяча каждый, оба испачканные кровью с прилипшими к ней волосами. На мальчике остался только один ботинок, а ширинка его штанов была расстегнута.

Большинство убийств происходят между десятью вечера и шестью утра, особенно во время бури, метели и шторма.

Я закончил фотографировать как раз к приходу инспектора Джона Каннинга. В свои тридцать с небольшим он был весьма молодым для инспектора уголовной полиции того времени. Так получилось благодаря его участию в новой программе ускоренного обучения лондонской полиции. Он был высоким, широкоплечим, а светло-коричневые волосы всегда были поразительно коротко подстрижены. Из левой руки Каннинг не выпускал зажженной сигареты и всю свою работу делал свободной правой.

– Ничего, если мы его подвинем? – спросил профессор Мант.

Инспектор Каннинг кивнул.

Стараясь действовать как можно осторожнее, я взялся за левое плечо мертвого ребенка, в то время как инспектор Каннинг, тоже в латексных перчатках, взял его за бедро. Кожа была все еще теплой на ощупь. На счет три мы медленно перевернули тело на бок.

Слегка вздрогнув, профессор Мант наклонился, чтобы лучше рассмотреть раны на голове.

– Да, я бы сказал, что череп пробит, – сообщил он. – Можете теперь его опускать.

– Кого-нибудь арестовали? – спросил я.

Инспектор Каннинг покачал головой.

– Кто-то сообщал о пропавшем ребенке?

– Да, – ответил он, рассматривая фотографию мальчика, предоставленную его матерью для объявления о розыске. – Это определенно он.

На фотографии я увидел традиционный портретный снимок беззаботного мальчика с неудержимой хитрой ухмылкой.