Прогнозист

Фиделю Михайловичу почудилось, что это говорит не Тоня, а его внутренний голос. Этот голос в нем все настойчивей звучит после каждой встречи с Аркадием Семеновичем.

Уже давно Фидель Михайлович понял, что профессор, еврей по крови, ненавидит еврейство, засевшее в Кремле. Поискал причину. Нашел. Трагедия Клары. Мерзавец, её искалечивший, кто-то из сановитых евреев, забравшихся в Кремль. Но кто он?

Молчит профессор. Каменно молчит. Но не бездействует. И с ним, видимо, заодно Антонина Леонидовна.

"Ах, Тоня! Твой голос - это мой голос".

Фидель Михайлович все больше убеждался в том, что пытаются спасти Россию не только русские. Тот же Аркадий Семенович Герчик, выросший среди русских, в русской среде, для него с рождения стала землей обетованной Приосколье, небольшой город с его современным металлургическим заводом гордостью советской оборонки. Та же курдистанка Антонина Малахут ( её подлинное имя, под которым она известна как боец народной армии, ему все ещё не удалось узнать, да, собственно, он и не любопытствовал: Тоня так Тоня) - эта женщина любила и ненавидела русских: любила тех, для которых Россия великая самобытная держава с её сложной и загадочной историей, держава, способная противостоять богатой и спесивой Америке, и ненавидела тех, кто русский был по крови, но чуждый России по духу, кто жил грабежом своей же страны.

Но если Аркадий Семенович помогал России умом и хитростью, раскрывая глаза тем же русским и настраивая их на сопротивление продажному режиму, а сам оставался как бы в стороне, то Антонина Леонидовна, приобретя бойцовские качества в среде своего мужественного и свободолюбивого народа, здесь, в России, помогала обездоленным русским своей отвагой.

Оба они, и Аркадий Семенович и Антонина Леонидовна, обнаружив в лице Фиделя Михайловича истинно русского, со всеми преимуществами и недостатками, характерными для его нации, внушали ему, что победить продажный режим сегодня возможно не митингами и баррикадами - у режима силовые структуры в считанные минуты разгонят митинг и огнем танковых пушек сметут любую баррикаду, - победить продажный режим возможно только, разрушив его изнутри. А это значит, нужно сначала самому выбраться на вершину этого режима.

"Это нечестно, - однажды возразил своему другу Фидель Михайлович. Говорить в глаза одно, а думать другое". В ответ Аркадий Семенович сдержанно усмехнулся, но, видя, что усмешка не понята, с мягким упреком сказал: "Когда ты поближе познакомишься с теми, кто правит деньгами, посмеешься над своей наивностью".

Пока он не смеялся - он размышлял. Он колебался: принимать ли советы своих друзей как благое пожелание или как руководство к действию?

С детства он помнил слова, которые часто произносил отец: благими пожеланиями выстелена дорога в ад. Сам ли это отец придумал, или он откуда-то вычитал, уточнять не стал ни тогда, в детстве, ни потом, когда осознал смысл этого мудрого изречения. Чья это мысль - какая разница? Главное - она умная.

А вот воспринять совет, чтоб действовать... Тут мало умения анализировать потоки теневых капиталов, чем он, собственно, и занимался как служащий фирмы и за что получал деньги. Тут нужно обладать умом и хитростью психиатра Герчика и хладнокровной смелостью бывшей террористки Малахут.

События следовали одно за другим и каждое таило в себя все новые и новые загадки. Был бы рядом отец... Он старик мудрый, но жизнь его то и дело обессиливала. Как и любого советского пенсионера. Для борьбы он уже не годился - он и так всю жизнь боролся...Приехать к нему в Приосколье, хотя бы на один день, Фидель Михайлович не решался. Олежка все ещё за океаном. Так что разговор с отцом вряд ли и получится: вину за потерю внука отец взял на себя, дескать, недосмотрел. Они будут говорить, но только об Олежке...

"Ах, Тоня! Тоня!.. О чем я задумался? Да все о том же..."

Тоня словно читала его мысли. Читала и ... молчала.

За Кремлем солнце падало в бездну. - Ждут нас... Будем собираться. Да, конечно, - ответил он, сгоняя с лица тяжелую задумчивость. - Я пообещала перед выездом сделать звоночек. Дарьяна вышлет машину. - Возьмем такси. - Зачем? В такси тебе уже опасно. - Кому я нужен? - Ты уже в орбите чьих-то интересов. Как и все Лозинские. А мы их ближайшие друзья.