Программа

— Здравствуйте, вы позвонили в офис Глена Бедермана. Если вы звоните для того, чтобы обрушить на мою голову проклятия, пожалуйста, наговорите все оскорбления, которые сможете придумать, после сигнала. Если вы собираетесь подать на меня в суд, пожалуйста, обращайтесь сразу к моему адвокату Джеку Каратерсу по телефону 471-9009. Если вы судебный исполнитель и хотите вручить мне очередную повестку, вот мое расписание на неделю… — Тим не смог сдержать улыбки, слушая расписание лекций и офисных встреч Бедермана. Заканчивалось сообщение так:

— В заключение мне хотелось бы привести здесь текст пятой и восемнадцатой статьей Всемирной декларации по правам человека: «Никого нельзя подвергать пыткам и жестокому, бесчеловечному, унизительному обращению или наказанию, и каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и вероисповедания». Всего хорошего.

После сигнала Тим представился и сказал, что заедет к профессору попозже. Затем он позвонил почтовому инспектору из Сан-Фернандо, который назвался Оуэном Рутерфордом.

— Да, — сказал Рутерфорд с плохо скрываемым раздражением, — я помню, что по этому ящику до востребования уже возникали вопросы.

— Я просто подумал, может быть, вы согласитесь…

— Вы прекрасно знаете, как обстоит дело. Принесите мне ордер, и я назначу вам время.

— Пойдите мне навстречу. У меня недостаточно материала, чтобы получить ордер.

— У вас недостаточно материала, чтобы получить ордер, и вы хотите, чтобы я влез в конфиденциальные регистрационные данные?

Резкий тон Рутерфорда удивил Тима, а вот его упрямство было делом обычным. Почтовые инспекторы ничем не изменились с 1811 года, когда они постоянно носили оружие и вынуждены были уворачиваться от пуль. Они с фанатичным пиететом относились к почте, и Рэкли уважал это их отношение, хоть и выходил из себя, когда эта фанатичность мешала ему в расследованиях. Тим понял, что от злости растерял все свое благоразумие, и заставил себя промолчать.

— Почта неприкосновенна, пристав. Задумайтесь на минуту… — в голосе Рутерфорда появилась напыщенность, — люди все время жалуются на работу почты. Когда письма задерживаются, посылки приходят с повреждениями, когда какой-нибудь кретин использует почту для рассылки сибирской язвы. Но вы только вдумайтесь… вдумайтесь… за 37 центов, то есть меньше, чем вы заплатите за пачку жвачки, можно послать письмо из Майами в Висконсин. За 37 центов письмо можно отправить за четыре тысячи миль. В этой стране лучшая почтовая система за всю историю человечества, — продолжал Рутерфорд, мысленно радуясь, что нашел козла отпущения, на котором можно выместить злость, накопившуюся за крайне паршивый день. — Мы доставляем 40 процентов всей мировой почты, 700 миллионов писем и посылок ежедневно. И в отличие от ваших правоохранительных органов, которым выделяют огромные суммы из бюджета, мы находимся на полном самообеспечении. Да вся эта страна живет только за счет почты! Благодаря ей она платит налоги, голосует на выборах, получает лекарства. И система эта должна работать безупречно. Представьте себе, что зарплату вам заплатили десять раз в год, а не двенадцать. Что у завещания, которое вы с трудом нацарапали на своем смертном одре, было бы всего пять шансов из десяти дойти до вашего поверенного. Представьте, что конфиденциальный почтовый ящик до востребования, который вы оформили в одном из наших отделений для получения документов или личных вещей, вскрыл какой-то коп с весьма смутным представлением о гражданских правах и свободах при полном попустительстве коррумпированного почтового инспектора. И таким образом ваши политические петиции или письмо от вашей умирающей тетушки, — в этом месте своей речи Рутерфорд щелкнул языком, — из Калахари стало бы предметом изучения государства без всяких на то законных оснований!

— Я, э-э…

— До свидания, пристав Рэкли.

Тим с минуту посидел, на лице его блуждала рассеянная улыбка. Он не мог припомнить, когда его так здорово отчитывали. Разве что в пятом классе его учительница миссис Алессандри — он тогда приклеил ослиный хвост суперклеем к юбке Тины Миндаччи на каком-то празднике. Тим бросил телефон на пассажирское сиденье и решил просто наслаждаться дорогой.

Тихоокеанский хайвей огибал побережье Малибу, с него открывался потрясающий вид на серо-синий океан. Рядом с кампусом колледжа Пеппердин Тим заприметил один из лучших газонов на всем побережье. Он припарковался, а потом спросил у садовника, как ему найти общежитие Сигмы.

Дверь ему открыла блондинка, от одного взгляда на которую захватывало дух. У нее было лицо модели — высокие скулы, четко очерченная нижняя челюсть, маленький аккуратный носик. Синяя с рыжим резинка, стягивающая ее волосы, по цвету подходила к водолазке с символикой Пеппердина — Нептуном с развевающейся бородой и трезубцем. Так студенты пытались придать оригинальность своей избитой эмблеме в виде волн. Она слегка откинула голову и смотрела на него из-под густых ресниц. Жест был отточенный, доведенный до автоматизма постоянными тренировками:

— Кто вы такой?

— Я хочу поговорить с Кэйти Кельнер.