Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

 — Мне будет очень интересно, — признался я. Однако я всё-таки решился начать неприятную тему. — Стефано, скажи, почему ты так переживаешь из-за Паолины? Ты ведь её не любишь?

 — Я люблю её, как друга и хорошую девушку. Этого было бы вполне достаточно, — со вздохом ответил Стефано.

 — Но это совсем не то, это не любовь. Не то чувство, которого ты так жаждал.

 — Подозреваю, что кастрат не может испытать большего, — вздохнул сопранист-математик. — Раз до сих пор не испытал.

 — Это не так. Смотря что ты считаешь за большее. Стефано, пойми, любовь это не механические колебания, это… нечто большее. Понимаешь?

 — Да, понимаю. Но всё же, не имею права ни на что. Алессандро, кому я нужен? Тем более у вас, в России. Я же даже не знаю, какие там девушки. Вдруг такие же, как во Франции? О, а они, говорят, кастратов на дух не переносят!

 — Успокойся. Если девушка нормальная, то она примет таким, как есть, — отвечал я, вновь имея в виду мою Доменику, которая по своей доброте и великодушии снизошла до такого, как я.

 — Похоже, что единственная нормальная девушка — это наш Доменико, — проворчал Стефано.

Признаюсь, от его слов у меня под париком волосы встали дыбом. Как! Неужели он что-то заподозрил?

 — Что ты болтаешь, Стефано? — раздражённо спросил я.

 — Да ничего. Ты ещё сам не понял, как тебе повезло. Я не встречал юношей более чутких и заботливых, чем Доменико. Знаешь, Алессандро… Когда нам с Карло было по десять лет, наша мать, донна Агостина, покинула наш мир. Клянусь, я готов был тогда ещё утопиться в Тибре, если бы не Доменико. Он приходил заниматься с нами вокалом, оставался до вечера в нашей комнате, утешал, как мог, вытирал нам слёзы… Он тогда словно заменил нам мать, которой так не хватало. Гладил по голове… Пел колыбельные и обнимал. Как нежно обращался с новорождённой Чечилией, словно она была ему родной… А ведь у него как раз в это время появились брат и сестра, близнецы, которым он уделял всё своё время, даже из Капеллы иногда отпрашивался. О, Доменико, добрый ангел-хранитель нашей семьи, посланный Богом…

Последние слова дались Стефано с трудом, он едва сдерживал слёзы, что для таких, как мы, весьма сложно. В конце концов, бедняга-сопранист просто разрыдался мне в плечо. Если честно, его слова относительно Доменики и меня растрогали, так что я чуть было не составил компанию сентиментальному математику, но вовремя удержался. Перед глазами возник образ Петра Ивановича, показывающего крепкий кулак и призывающего сохранять серьёзное лицо. Что ж, раз аристократ, держи морду ящиком.

 — Эх, Стефано, ну ты что, великий математик? Не надо вспоминать прошлое, живи настоящим и будущим. Ты ещё молод и красив, у тебя всё впереди. А Доменико, да, действительно прекрасен. Среди «виртуозов» нет таких, как он.

 — Может это потому, что он не «виртуоз»? — осторожно предположил Стефано.

 — Ты о чём? — не на шутку испугался я, решив, что сопранист уже всё знает и всем разболтал.

 — Ты знаешь это лучше меня, — с таинственной улыбкой ответил Альджебри. — Поверь, есть вещи, о которых знают, но не говорят.

 — Извини, мой мозг слишком примитивен, чтобы понимать намёки, — раздражённо буркнул я.

 — Хорошо, скажу прямым текстом. Я давно понял, что наш «поющий лис» — на самом деле очаровательная «лисичка» (la volpinella). Примерно тогда, когда к нам в Капеллу принесло тебя. Вот тогда-то я и увидел его истинное лицо.

 — Так ты знал всё это время и мне не сказал? А я должен был догадываться! Почему ты мне не сказал?

 — Капелльские «виртуозы» своих не сдают. Откуда я мог знать, что ты не жулик? С чего мы должны были тебе доверять?

 — Но… как так получилось, что все знали и ничего не предпринимали? Получается, все закрывали глаза на то, что ведущий альт — женщина?

 — Во-первых, далеко не все. Только я и Карло. Ну ещё Антонино. Ну, а во-вторых, Кассини покровительствовал сам кардинал Фраголини, а с ним связываться, что самому в петлю влезть. Мы видели, что кардинал управлял им… ей как марионеткой. И ничего не могли сделать.

 — Ясно. Интриги, — кратко заключил я, а про себя подумал: «Какой я всё-таки идиот. Ведь сама Доменика мне ещё в первый день знакомства намекнула, что кто-то в Капелле мутит воду. Но я даже не догадывался, что этим «кем-то» был сам кардинал!» — Но ты ведь никому не скажешь, правда? Не сдашь властям?

 — Можешь быть уверен, — обнадёжил меня Стефано. — Для меня женщина — это святое. Да я даже втайне рад этому: и так слишком много трудностей выпало на долю столь добродетельного человека.

 — Не думаю, что быть кастратом более ужасно, чем стать женой такого как мы, — вздохнул я, искренне сожалея, что Доменике достанется такое барахло в мужья.

 — Теперь я тебя не понимаю, — развёл руками Стефано.

 — Что тут понимать, мы помолвлены с Доменикой. Сам князь благословил нас на брак.

 — О, но ведь это чудесно! — воскликнул Альджебри. — Разве ты не рад этому? Почему говоришь об этом с такой грустью?

 — У меня есть для этого причины, — кратко ответил я, не желая объяснять всю плачевность ситуации, в которой оказалась моя возлюбленная.