Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

По-быстрому одевшись, мы со Стефано поспешно покинули парилку, оставив женщин одних. Какое-то время я ещё слышал разговор Доменики с княгиней на французском, но разобрать ничего не смог, да и Стефано не мог мне помочь, поскольку сам языка не знал. Через некоторое время из парилки вышли Софья Васильевна и Паолина, одетая в своё домашнее платье, оставив Доменику наедине с подчинёнными синьора Мойдодыра.

 — Пойдёмте, дети мои, я покажу вам ваши спальни, — предложила пра-пра…прабабушка и жестом пригласила следовать за нею во дворец.

Показав нам комнаты, которые уже были приготовлены специально для нас, Софья Васильевна собиралась уже удалиться в свои покои, но тут в коридоре, как тень отца Гамлета, откуда-то возник Пётр Иванович со свечой в руке. Взгляды супругов встретились и на некоторое время застыли. Посмотрев ему в глаза, я почувствовал, словно ледяная глыба в его душе начала понемногу оттаивать. Отдав свечу мне, Пётр Иванович приблизился к Софье Васильевне и, не говоря ни слова, заключил её хрупкую фигурку в свои стальные объятия. В следующий момент я немного смутился, потому что пра-пра…прабабушка, взрослая женщина, аристократка, просто-напросто заплакала от переизбытка чувств.

 — Софьюшка, душа моя, радость моя… — тихо, но страстно, бормотал князь, обнимая возлюбленную супругу.

 — Петрушенька, свет мой, лучик утренний, — всё ещё всхлипывая, отвечала на ласки княгиня.

У меня нет слов, которыми можно ярко описать эту сцену. Но понятно было одно: это не спектакль, это настоящие чувства и эмоции, на которые способны далеко не все. Я ещё долго мог бы стоять и наслаждаться красивой картиной, чем-то напомнившей мне «Поцелуй» Густава Климта, если бы в этот момент не послышались всхлипы над правым ухом. Стефано, ёлки-палки. Этот сверхэмоциональный итальянец меня уже достал. Как хорошо, что в восемнадцатом веке не было «Титаника», «Хатико» и прочих душещипательных фильмов!

Отпустив, наконец, жену из объятий, хотя и с большим трудом и нежеланием, Пётр Иванович приказал всем следовать за ними в обеденную залу, а меня послал проведать Доменику и проводить её туда же. Когда я дошёл до бани, то увидел, что Доменика с сердитым видом сидит в предбаннике, в своём древнеримском одеянии и шубе сверху.

 — Что случилось, любимая? — удивился я.

 — Нет, ты только подумай! — возмущённо воскликнула Доменика. — Её светлость приняли меня за костюмершу из Парижа!

 — Ха-ха-хах, — засмеялся я. — Но ведь это хорошо, это значит, что у тебя идеальное произношение. Не расстраивайся, радость моя, мы это недоразумение проясним.

За столом мы разговаривали достаточно тихо, дабы никого не разбудить громким смехом и речью. В основном разговаривали Пётр Иванович с Софьей Васильевной, мы со Стефано и Паолиной сидели молча, а Доменика и вовсе немного надулась, но старалась не показывать вида. По правде сказать, говорить в столь позднее время, после долгой дороги и парилки было лень, да и есть не хотелось. На моё счастье, мы приехали в ночь с пятницы на субботу, поэтому на ужин подали вчерашний грибной суп и сладкий пирог с малиновым вареньем.

В зале царил полумрак, поскольку, как я понял, здесь экономили электричество — свечи. На самом деле, как до меня потом дошло, князь очень много на чём экономил, я убедился в этом, когда услышал от него фразу о том, что не будет покупать мне новый костюм, пока Мишкины не прохудятся.

 — Пётр Иванович поведал мне в письме, что привезёт с собою сына и дочь, а также оперного певца и учителя музыки, — княгиня начала свой вопрос издалека.

 — Да, это так, Софьюшка, — отвечал Пётр Иванович. — Разреши представить тебе наших дорогих гостей: оперного певца с ангельским голосом, Степана Ивановича Альджебри, и невероятно талантливого маэстро музыки, Марию Александровну Кассини.

Воцарилась пауза. Софья Васильевна изумлённо воззрилась на Доменику, которая скромно опустила взгляд в тарелку, на дне которой валялся одинокий подосиновик.

 — То есть… — наконец прервала тишину княгиня Фосфорина. — Маэстро музыки — женщина?

 — Не вижу здесь ничего предосудительного, — невозмутимо отвечал Пётр Иванович, но постепенно его голос приобретал эмоциональную окраску. — Мария Александровна — поистине бриллиант Италии. Настоящий гений, играет на нескольких инструментах, пишет музыку, о, а какую музыку! Чудо! А то, что женщина… так какое кому дело? Вон, матушка Феодора, моя сестра, тоже ведь музыку пишет!

Доменика лишь с недоумением смотрела на князя, поскольку не понимала о чём речь: за всё время знакомства со мной моя прекрасная муза так и не выучила русский.

 — Всё ясно, — вздохнула княгиня Фосфорина, и мне не очень понравился её взгляд. — Совсем запамятовала. Светлейший тебе пару дней назад подарок прислал. С итальянским акцентом, как сообщил он в письме.

 — Знаю я его подарки, — усмехнулся Пётр Иванович. — Что на этот раз? Принеси сюда, мы все посмотрим!

 — Боюсь, мне не донести будет, тяжела слишком, — тоже с усмешкой ответила Софья Васильевна, и мне показался здесь какой-то подвох.