Программист в Сикстинской Капелле

Я порядком ничего не понял и на время вообще забыл о странных словах племянника кардинала.

В середине мессы дверь хлопнула, и на хоры ворвался разъярённый длинноносый дылда под два метра ростом, повергший в недоумение маэстро Фьори, да и весь хор.

— Ты ещё кто? — возмутился маэстро.

— Я Джустино Цанцара (Комар, ит.), новый солист! Меня выписали из театра «Капраника»! Между прочим, пообещали большие деньги!

Принесло, что называется, почти на неделю позже назначенного срока. Где ты раньше-то был?!

— Что ж, простите за недоразумение, — извинялся маэстро. — Надеемся, этого больше не повторится. А вы, Алессандро, как не стыдно, самозванец вы этакий! Встаньте в четвертый ряд и особо не высовывайтесь!

Доменико пытался вступиться за меня, но в итоге сам получил по шапке за содействие липовому солисту.

— Больно мне надо высовываться! — проворчал я. Как будто это я сам себя сюда притащил!

Новый солист исполнил свое соло, его голос был достаточно ровным и высоким, но неприятного тембра, напоминающего комариный писк. Одним словом, комар!

К середине мессы на хоры прибежал запыхавшийся мальчик, он принес анонимную записку, которая гласила следующее:

— Немедленно уберите это писклявое насекомое, или я собственноручно прихлопну его! P.S. и верните того сопраниста, что пел три дня назад! Школа, конечно, хромает, но хотя бы голос не настолько ужасен!

Получив записку, маэстро Фьори побледнел:

— Это же почерк Папы! Он требует другого солиста, тебя, Алессандро!

Что? Я не мог в это поверить! Мой посредственный, как я думал, голос, столь высоко оценили?

— Вот ваши ноты. Вставайте в первый ряд.

Пафосный «виртуоз» с позором покинул Капеллу со словами «Я ещё вернусь!».

А мы с Доменико и братьями Альджебри после окончания мессы отправились отмечать триумф справедливости.

По дороге мы громко обсуждали всё подряд. Я чувствовал себя как никогда прекрасно в компании единомышленников и с интересом слушал всё, что они рассказывали.

Доменико на редкость хорошо разбирался в опере и сам рассказал о последних «хитах» римских и неаполитанских композиторов. Когда же мы с братьями Альджебри перешли к обсуждению алгоритмов умножения чисел и численному решению уравнений более чем четвертой степени, а также предпринятой мной попытке объяснить, что такое непрерывность и множество континуум, великий «виртуоз» не выдержал:

— Vai al fosso[9]! Не знаю я вашей математики и знать не желаю!

Пришлось сменить тему на более нейтральную: обсуждение театральных механизмов и декораций. Карло Альджебри, как оказалось, участвовал в проектировании громоздкого механического транспортного средства, использовавшегося в театре для перемещения декораций на сцене.

— Мой отец, Джованни Альджебри, — рассказывал Карло Альджебри. — Композитор и математик, в равной мере научил нас музыке и точным наукам. Если бы мы со Стефано не стали певцами, мы бы непременно стали учёными или инженерами!

«Надо же, — подумал я. — У меня-то ведь как раз обратная ситуация».

Глава 5. Развлечения для «virtuosi»

— Это «до» третьей октавы или после четвёртой?

(братья Маркс, «Ночь в опере»)

Мы сидели в ближайшем трактире и всё так же громко разговаривали. Впервые я не стеснялся своего голоса: а чего стесняться, когда в моем новом мире такие вещи считаются если не нормой, но явлением вполне обыденным? Наконец, я совсем осмелел и предложил «тост»:

— Друзья, давайте устроим соревнование: кто вспомнит наибольшее количество знаков числа Пи, тот получит вот эти раритетные часы!

Часы с миллисекундной стрелкой для певцов восемнадцатого века оказались в диковинку, но я объяснил, что это последнее изобретение некоего швейцарского учёного, инкогнито приехавшего в Петербург.

— Вызов принят! 3,141592!

— 3,14159265358!

Выкрикнули по очереди братья Альджебри. Я смог вспомнить первые семнадцать символов после запятой (вот, что называется, заняться нечем!). И тут из-за стола поднимается Доменико, который вообще не интересовался математикой:

— 3,141592653589793238462643, — и с невозмутимым видом садится на место.

— Браво, Доменико! — со всей дури заорали мы и бросились поздравлять победителя.

— Поздравляю, дружище! Теперь твою замечательную коллекцию часов украсит вот эта редкостная вещь.

После увлекательного конкурса по запоминанию знаков числа Пи мы перешли к любимой всеми virtuosi старой доброй игре «Кто дольше споёт ноту на одном дыхании». На эту тему даже существует легенда о том, как синьор Карло Броски в своё время перепел трубача. В итоге последний в изнеможении свалился под сцену, а первый сорвал овации и был признан величайшим певцом всех времён и народов.

Нам четверым до Фаринелли, конечно, как до Юпитера, но кто мешает попробовать?

— Господа, какую ноту будем петь? — поинтересовался я.

— Высокую, разумеется. Причём, с нарастающей громкостью, — предложил Стефано Альджебри.

— Высокая для альта есть средняя для сопрано, — заметил Доменико. — Нельзя одинаково оценивать различные голоса.