Прогулка

Я уже почти раскаивался, что доверил почте доставку этого послания разбойника с большой дороги, каким оно мне показалось теперь, ибо в нем я объявлял беспощадную войну и разрыв дипломатических, вернее, экономических отношений не кому-нибудь, а одному начальственному влиятельному лицу. Так или иначе, я дал ход драчливому письму и утешал себя тем, что этот человек, то бишь сей требующий глубокого уважения к себе господин, быть может, вообще не прочтет мое послание, так как споткнется уже о второе или третье слово, и чтение ему сразу наскучит, и он, не теряя времени и сил, швырнет мои пламенные излияния в корзину для бумаг, поглощающую и скрывающую все неугодное. «К тому же подобные вещи забываются очень скоро, в течение пары месяцев или полугода», — философски заключил я и бесстрашно зашагал к портному.

Таковой сидел себе в прекрасном расположении духа и, казалось, с самой чистой совестью на свете, в своем изящном модном салоне или мастерской, битком набитой благоухающими рулонами сукна и обрезками материй. Идиллию дополняла верещавшая в клетке птичка, а в углу плут-подмастерье усердно что-то кроил. Владелец мастерской господин Дюнн, увидев меня, вежливо поднялся со своего места, где старательно орудовал иголкой, дабы учтиво поприветствовать посетителя. «Вы пришли за новым костюмом, сшитым для вас нашей фирмой, он готов и, без всякого сомнения, будет сидеть на вас безупречно», — заявил он, протянув мне руку слишком уж по-свойски, на что я не побоялся стиснуть ее в ответ. «Я пришел, — ответил я, — чтобы бесстрашно и с надеждой приступить к примерке, хотя меня переполняет недоброе предчувствие».

Господин Дюнн заявил, что все мои опасения напрасны, поскольку он гарантирует качество покроя и пошива. С этими словами он провел меня в боковую комнату, откуда тотчас же смылся. Его заверения и гарантии только усиливали мои плохие предчувствия. Скорая примерка повергла меня в самое угнетенное состояние. С трудом скрывая переполнявшую меня досаду, я резко и твердо потребовал к себе господина Дюнна, которому бросил в лицо с предельным спокойствием и благородным негодованием уничтожающее восклицание: «Так я и знал!»

— Дражайший, хороший мой, ну зачем так волноваться по пустякам?

Я с трудом выдавил из себя: «Уж чего-чего, а поводов для волнения и досады тут предостаточно. Оставьте ваши неуместные увещевания при себе и, будьте любезны, перестаньте меня успокаивать. То, что вы сделали вместо обещанного безупречного костюма, внушает крайнюю тревогу. Оправдались все мои смутные и явные опасения и подтвердились все наихудшие предчувствия. Как вы смеете ручаться за безупречность покроя и пошива и откуда у вас берется самонадеянность заверять меня, будто вы мастер своего дела, если вы даже при мало-мальской честности и при самых последних остатках правдивости и внимательности должны без обиняков признать, что все кончилось полным крахом и что гарантированный вашей уважаемой и замечательной фирмой безупречный костюм безнадежно испорчен?»

— Покорнейше прошу вас воздержаться от таких выражений, как «испорчен».

— Постараюсь держать себя в руках, господин Дюнн.

— Благодарю вас и сердечно рад столь любезному намерению.

— С вашего позволения, я требую, чтобы вы основательно переделали этот костюм, в котором, как только что показала тщательная примерка, нашлась масса ошибок, дефектов и недостатков.

— Это можно.

— Недовольство, досада и боль, переполняющие меня, заставляют заявить вам, что вы сильно огорчили меня.

— Клянусь, что сожалею об этом.

— Ваша готовность поклясться, будто сожалеете, что огорчили меня и вконец испортили мне настроение, абсолютно ничего не меняет в этом бракованном костюме, и я наотрез отказываюсь принять его и хоть в какой-то мере признать ваши старания, поскольку здесь и речи не может быть об одобрении и похвалах. Взгляните на пиджак, я остро чувствую, как он превращает меня в горбуна и урода, с этим безобразием я не смогу смириться ни при каких обстоятельствах. Я просто вынужден протестовать против такого злонамеренного обезображивания моей фигуры. Рукава страдают весьма сомнительной длиной, а жилетка прямо будто идеально создана для того, чтобы производить скверное впечатление и наводить на малоприятную мысль, что у ее обладателя толстый живот. Брюки просто вызывают отвращение. От их фасона и покроя волосы встают дыбом. Там, где этот жалкий, убогий и нелепый шедевр портновского искусства, претендующий быть брюками, должен быть достаточно широким, он оказывается узким и тянет, а там, где должен быть узким, наоборот, все слишком просторно. Эта ваша работа, господин Дюнн, вообще начисто лишена фантазии, и результат вашего труда свидетельствует о нехватке интеллекта. От вашего костюма так и веет чем-то жалким, ничтожным, глупым, доморощенным, смешным и боязливым. Того, кто это изготовил, уж никак нельзя причислить к одаренным натурам. Подобное полное отсутствие таланта просто прискорбно.

У господина Дюнна однако хватило наглости мне заявить: