Прогулка

Я знаю, что могу выйти к ним на школьный двор, и они ничего мне не сделают. Они увидят взрослую женщину и решат, что я заменяю учительницу. Они мне едва по плечо. Я для них - начальство, тот, кто может наказать их или нажаловаться на них. Или помочь.

Во мне нет ничего странного. Я не нищенка. На мне фирменная одежда. Ведь я всегда стараюсь следить за модой, хотя это стоит недешево.

Но все-таки во мне дрожит маленькая некрасивая собачонка. Она шмыгает носом и скулит: "Мне холодно, холодно, домой, пойдем домой, там подстилка и собачье лакомство".

Мое тело тут же отзывается: плечи втягиваются, перехватывает дыхание, сводит желудок, живот напрягается так, словно готовится выдержать тот самый удар хоккейной клюшкой.

Но я остаюсь сидеть. Летом, когда за листвой меня совсем не видно, я иногда беру с собой бинокль. Я навожу его на лица детей, то на одно, то на другое, я пытаюсь их разгадать; вот у этого дела пойдут хорошо, а тому нужна помощь, этот проживет размеренную жизнь, а тот будет пылать, как факел, кому-то из них суждено замерзнуть насмерть, а кто-то из них, наверно, такой, как я.

Я знаю, что это занятие бесполезно. Никому от этого не будет лучше. Но я все же сижу на своем месте и дивлюсь тому, какие они маленькие, какие гладкие у них лица, как похожи они друг на друга в своей заброшенности и упрямстве. В моей памяти они не были такими одинаковыми. У каждого из них в лице была какая-то особенность, которая вблизи казалась страшной: веснушки, необычно крутой лоб с царапиной или шрамом от гвоздя, сросшиеся брови, неровная кромка волос. Зрачки, сузившиеся от яркого света, нос с чересчур широкими ноздрями, впитывающими манящий запах страха. Они творили то, что творили, как бы между прочим, так на ходу бросаешь фантик от ириски или проводишь палкой по забору, чтобы поднять шум.

Но сейчас я думаю о себе.

Я пришла сюда, чтобы уйти отсюда. Только когда я вернусь сюда, я могу отсюда уйти.

Я жду, пока прозвенит звонок. И как магнит притягивает железную стружку, как низвергается водопад, так дети устремляются к дверям, словно влекомые силой природного тяготения. Повинуясь всего лишь негромкому звонку.

Звонок сразу отдается в моем теле, внутри меня рождается смятение и готовность встать и идти, заставить себя войти в ту дверь. Это смятение вот-вот выплеснется слезами, но я говорю себе: "Тебе не надо больше идти туда, у тебя своя дорога, и это даже не прогул".

Справившись с дыханием, я чувствую боль в груди. На мои глаза навертываются слезы. Я хочу поблагодарить кого-то, добрую фею или благосклонное божество.

Фея похожа на меня саму. "Ты можешь идти, - говорит она. - Ты уже взрослая. У тебя своя жизнь. Для тебя все обошлось".

И я встаю. Я иду прочь от школы, вхожу в редкую рощицу. Тело еще болит, но оно становится легким, словно меня вот-вот снесет ветром.

Я иду к большому камню, за которым когда-то пряталась. Теперь я не мерзну. Уши уже не прежние тонкие ледяные раковины, которые вот-вот отвалятся. На голове у меня платок. (Шапок я не ношу.)

Я достаю термос и бутерброды. Дышу медленно и глубоко. Пью горячий шоколад. И думаю о том, что у меня есть: дом, семья, работа. Обо всем, на что я никогда не надеялась. Об ощущении полноты своей плоти и той особой мелодии, которая звучит во мне, когда муж обнимает меня, а я обнимаю его. О таинственном взрослении моих детей. О работе, разговорах с коллегами, о простых ритуальных фразах, которыми мы обмениваемся каждый день: "Пойдем сегодня обедать в кафе?", "Почту уже принесли?", "Где ты купила эту кофточку?"

Они смотрят на меня. Наверно, они видят во мне обычного человека, который, наверно, им нравится. И это удивляет меня каждый день.

Я возвратилась домой. Я стою рядом с тобой. Ты обнимаешь меня, целуешь.

И может быть, ты даже очень хорошо понимаешь, что внутри меня живет маленькая бело-рыжая собачка с хлюпающим носом, замерзшими лапами и очень острыми зубами.