Прогулка по Саду

Все то, что он узнал от Бакстера и других о бомбе и поле цветов, о том, что случилось и почему, проплыло в его голове. Вероятно, ничего из этого не является правдой. Они распускали слухи вместо настоящего объяснения, позволяя людям и прессе тасовать их и комбинировать в некую всеобще принимаемую ложь. Но так далеко на севере в Ираке нет прессы, сказал он себе. Та что, может быть, все это правда, может, все обрывки несвязных разговоров, это кусочки правды, которую он, как не весьма смышленый, не может сшить вместе. Он подумал, что скажут жители поселка, если их спросить: как они думают, является ли поле цветов входом в Рай? Он задумался, почему ответы, которые они давали следователям, были засекречены? Наверное, жители знают что-то такое, что командование не хочет, чтобы услышали все остальные. Лучше не задумываться над такими вещами, лучше уколоть немного боевого раствора и стать слюнявым и красноглазым. Тем не менее, он об этом думает. О том, что знает, о том, что слышал. Сложить все вместе - это Вызов Сегодняшней Новой Армии. Он выключил музыку и включил внутренний канал, услышав, как Бакстер говорит: "...живут в выдолбленных жемчужных раковинах. Каждый мужчина получит два сада из золота и два сада из серебра."

"Я не слышала, что женщинам предполагается туда входить", сказала Джанет Пердью. "Хотя думаю, что смогу послать их на фиг." Она засмеялась, и другая женщина патруля, Гей Робан, ГРоб, присоединилась к ней.

Транспортер остановился и огни стали красными. Уилсон понял, что они на краю поля. Время раствор вколоть, пряжку подтянуть, вставить ружье в компьютер, все обезопасить. Бакстер продолжал жужжать, толкуя теперь о многообразии демонов и ангелов, и как люди приходят из ада все обгорелые, кроме лиц, и ложатся на берега реки, чтобы поправиться. Как в судный день ад вытащат из-под земли на семидесяти тысячах веревок. Уилсон настучал на компьютере смесь наркотиков, готовя себе сухой мартини для Божьего удела, чуть пошептавшись с IQ. Игла шприца уколола предплечье. За несколько секунд его охватило патологически ровной ощущение компетентности и уверенности, подчеркнутое потоком возмущения и преданности долгу. Клаустрофобное окружение транспортера казалось стручком, который вскоре лопнет и выбросит их, развернув так, словно идет посев демократии на новом грунте. Хоть и заглушенная скафандрами и шлемами, свирепость его товарищей по оружию излучалась вокруг. Выражения лиц, частью скрытые красными отражениями, были одинаково мрачными. Кроме ДеНово, который включил свой скрывающий экран. Вместо глаз, носа и рта его лицевая пластина демонстрировала видеокадр из домашнего кино, какие-то ребята - один из них, вероятно, сам ДеНово - играли на чьем-то заднем дворе, плескаясь в пластиковом бассейне. Свой скрывающий экран Уилсон запрограммировал показывать фотографии Скалистых гор, но подумывает, не поменять ли его.

Голос полковника Риза зазвучал по внутреннему каналу. Уилсон никогда не встречался с полковником, ни разу не обменивался с ним взглядом. Он подозревал, что Риз не существует, что он просто компьютерная программа, но он слушал слова и позволял их созданию контролировать себя. Он рисовал Риза башнеподобной воинственной фигурой, а не рыхлым капелланом. Стоящим в хрустящей парадной форме, глядящим на них строго, однако дружески и любовно.

"Идея, за которую вы сражаетесь, слишком велика, чтобы держать ее в памяти", говорил полковник. "Если б она была видимой, то была бы слишком велика для обозрения. Как ширина неба или форма вселенной. Здесь, в этом месте страха и беззакония, вы являетесь единственным выражением этой идеи. Вы представляете ее огненный край, вы несете ее пламя, вы носители ее очищающего огня. Вы самые опасные мужчины и женщины мира. Вы убиваете, чтобы не надо было убивать другим, и лучше вас в этом деле нет никого. И если вы погибнете, вы будете в какой-то форме продолжать это делать, потому что то, что живет в вас и через вас, никогда не умирает. Даже ваша смерть будет освещать путь."

Полковник говорил о доме, о Боге, о стране, в чьих национальных интересах была создана эта красиво скроенная, корпоративно спонсируемая проповедь военной религии, произносимая, чтобы воодушевить в них пылкость, сравнимую с пылкостью Врага. Он упомянул каждого солдата по имени и ссылался на элементы их частной жизни, на особые моменты, на знакомых им людей и знакомые места. Слова Уилсону казались проповедью, и он заткнул уши.

06:37