Безусловно, с человеческой позиции я не являюсь воплощением добродетели. Вот эти руки, — Радный оперся локтями о стол, обратив к Ире тыльные стороны ладоней, — как говорится, чисты, но многие из тех, что были до них, в полном смысле слова, по локоть в крови. Я не отрицаю этого. Я, по понятным, думаю, Вам причинам, отношусь более чем спокойно к тому, что называют смертью. И в отношении себя, и в отношении кого бы то ни было другого. Я способен убить, я способен причинить боль, страдания, притом очень сильные, но делаю это лишь только в том случае, если это действительно крайне необходимо, и лишь в ситуациях, которые далеки от человеческого разумения о человеческом, — Радный с новой силой вцепился в Иру глазами. — Тогда необходимость в крайней жестокости если и существовала, то не настолько, чтобы события приняли столь ужаснувший Вас оборот. Тем не менее, это свершилось, свершилось с моей подачи. Только вот, свершилось это всё лишь в пределах отдельно взятого сознания.
— То есть? — Ира ощущала крайнее замешательство.
— То есть, две с лишним тысячи лет назад личность, известная Вам как Евгений Вениаминович Гаров, воплотилась на Земле и жила как самый обычный человек. Я родился немногим ранее и не спускал с него глаз, правда, сам ему на глаза не попадаясь. Как только он достиг определенного возраста, я несколько раз делал попытки подтолкнуть его к осознанию сути, но они так и не увенчались успехом. Особого беспокойства у меня это не вызывало. До определенного момента. До момента беспрецедентной важности — он зачал Вас. То есть, на все про все при благоприятном исходе оставалось лишь девять месяцев. На благоприятный исход, учитывая предыдущую Вашу попытку, никто, конечно, особо не рассчитывал, но такую возможность нельзя было исключить полностью. Никакие мои ухищрения результатов не давали — он предпочитал оставаться человеком до мозга костей.
Очередной шанс выпал, когда его супруга была на втором месяце. Он отправился со своей дружиной на охоту и в пылу преследования дичи отбился от сопровождавших. Не знаю, какая сила вела его, но он не останавливался до наступления ночи, оставшись целым и невредимым и продолжая преследование даже после того, как его лошадь, свалившись под откос, сломала себе шею. Лишь когда темнота сгустилась полностью, он расположился на ночлег. От усталости он едва себя контролировал, а это идеальное состояние, чтобы с помощью сильного потрясения поколебать защитные системы и приоткрыть связь «Я» с «Аз», чем, собственно, и является так называемое осознание сути, как Вы, надеюсь, понимаете.
Как я уже убедился на предыдущем опыте, пронять его практически было нечем — ни страхом, ни болью, ни тем более эмоциями и ощущениями, которые принято считать положительными. Все отлетало от него как горох от стенки. Я решился на крайнюю меру, тем более что по моему разумению она, создав потрясение необходимой силы, никому не принесет никакого вреда. Я решил создать это потрясение безумной силы лишь в его сознании, то есть с помощью сновидения. Что можно делать с человеком с помощью сновидения, Вы уже знаете на собственном опыте, не так ли?
Ира кивнула. Она не позволяла массе вопросов по поводу своего странного сна-не-сна про сожжение мучить себя, правда, это вовсе не значило, что они отсутствовали или что по прошествии более года сами собой иссякли, но сейчас у нее язык не поворачивался задавать их.
— Так вот, с моей подачи его посетило сновидение о том, будто на рассвете к нему прискакал гонец и сообщил, что в сторону его вотчины движется войско. Он вскочил на коня, которого и в живых-то уже не было, и собрал свою дружину, которая, на самом деле, искала его до темноты и возобновила поиски с рассветом. Во главе дружины он спешно вернулся и принял неравный бой. Дальнейшие события Вам известны.
На самом деле он, проведя в до боли ясном сне всю ночь, проснулся там, где и заснул. Я считал, что, пережив столь сильное потрясение, он немедленно кинется домой и испытает еще большее потрясение, но уже иного толка, и тогда его защитные барьеры рухнут окончательно. Я не предполагал, что он изберет иной путь: не считать свой сон сном.
— Но как можно не понять, что сон — это сон?
— Ира, Вы поняли, что Ваш сон — это сон, только умозрительно и лишь исходя из того, что в Ваших условиях, следуя элементарной логики, он ну никак не мог быть явью. Вы имели веское нечто в виде реальности начала двадцать первого века, которая, мягко говоря, сильно отличается от реальности середины пятнадцатого. Вы с точностью определили, что сожжение на костре является сном, лишь намертво уцепившись за более чем убедительное несоответствие. Или я не прав?
— Правы…