Прогулка по висячему мостику

Они разделись полностью, благо время суток не вменяло в этикет обязательность плавок и купальника, и поплыли в прохладной воде.

— Ну вот, Ирина Борисовна, — начал Генка, когда они вновь оказались на пешеходке, — душеньку Вашу бесценную я, как истинный Баб Ёг, накормил, напоил, в море прополоскал, а вот теперь Вам, милая Вы моя, и ответ держать само времечко. А скажите-ка мне, разлюбезная, почему это я, бродя по свету по белому, ни разу не видал Ваших выставок-то, персональных-то, а?

— Не беру уж я давно краски всякие, да и кистью не вожу боле по холсту.

— Так почто ж тогда, распрекрасная, мужика-то ты свого ухайдокала? Ввергла в зависть-то его в чернушшую, в пьянку горькую, беспробудную.

— Да никуда я его не ввергала!

— Да знаю, знаю и в том не виню. Сам дурак! Ты мне лучше скажи: серьезно, что ли, не пишешь?

— Да. Серьезней некуда.

— И давно?

— Последнюю написала в ночь ухода. И всё.

— Во, дела! Знаешь, я, когда узнал, что ты все бросила и уехала, хотел найти тебя, и даже попытался поначалу, но потом понял — раз так сделала, значит, всерьез хочешь многое из своей жизни вычеркнуть.

— Знаешь, я действительно его безумно любила… И сейчас, до сих пор люблю, но не того, от которого ушла. Я не уловила момента, когда умер в нем тот, кого я по сей день люблю. Знаешь, очень страшно хоронить любимых, но еще страшней, когда его оболочка вроде как рядом, ты можешь ощущать ее тепло, целовать, обладать — а это не он. Он — умер. Знаешь, последнее время, ложась с ним в постель, я чувствовала омерзение измены, своей измены тому, кого люблю, с тем, кто до безобразности нагло занял место любимого.

— Ирчик… старые раны разбередил?

— Да нет… Шрам давно затянулся. Уже не больно.

— Чем сейчас занимаешься?

— Дизайном.

— А в какой сфере?

— Вообще, в основном занималась полиграфией, немного интерьерами и ландшафтом, а недавно сделала большой проект по мебели.

— Палладина, я тебя поздравляю! Из талантливого, даже гениального живописца, пусть в узких кругах, но достойно признанного, переквалифицироваться в рисовальщика визиток и чертежника табуреток! Потрясающая карьера!

— Генка! Не язви! Знаешь…

— Ирчик, не заводись! Я знаю — ты все способна превратить в шедевр. Только вот всегда нужно помнить, что талант, это не Дар Божий — это Крест. Громадный тяжелый Крест, который ты обязана нести всю жизнь, и нести правильно, иначе… Иначе все пойдет наперекосяк.

— Знаешь, Ген, по-моему, я правильно несу этот Крест. В моей жизни все здорово. Мне нравиться жить так, как я живу.

— А за последнее время с тобой ничего странного не происходило, а?

— Происходило, но…

— Ирка, спинным мозгом чувствую, за последние полгода-год не я первый тебе о твоем живописном прошлом напоминаю. Признайся — так?

— Признаюсь — так. Ты хоть о нем знаешь, а первый напомнивший понятия не имел вовсе.

— А вот это — как?

— Он, без задней мысли, ничего не подозревая, показал мне мою последнюю работу.

— И что?

— В смысле — что?

— Ирчик, так ведь это знак! Серьезный знак! Когда это случилось?

— Этой зимой.

— И ты до сих пор ничего не пишешь?

— Я боюсь… и работы много было… Поехали ко мне, я покажу тебе мебельные эскизы, ну и все остальное.

— Решила оправдаться наглядным материалом?

— Генка!!!

— Едем, едем. Ты даже не представляешь, как я хочу увидеть твои работы, что бы они собой ни представляли и в каком бы жанре ни были выполнены, и какими средствами.

Они поднялись по лестнице в районе стадиона. Уверенно светало. У «Золотого колоса», будто по заказу, ждало такси.

Не успели они войти в квартиру, как ворвалась всклоченная спросонья Наташка.

— Ир, ты уже проснулась?

— Я еще не ложилась и только что пришла. Познакомься — Геннадий Васильевич Логинов. Ты его уже видела. На арене цирка.

— Очень приятно — Наташа, — вовсю жеманилась Натали.

Генка тут же подхватил ее манеру и выдал сторицей в поцелуе руки и сообщении, что для такой очаровательной особы он просто «Генусик». Наташа густо покраснела и выскочила из Ириной квартиры, как пробка из бутылки, забыв, зачем пришла, точнее, какой повод для этого придумала.

— Что это было? — Генка состроил такую уморительную рожу, что с прослушиванием ответа пришлось повременить по причине приступа неукротимого смеха, приключившегося с «ответчицей».

— Это, Геночка, ФСБ и ЦРУ, а по совместительству СМИ местного значения.

— Понятно. А я, было, подумал, наивный, что это — всего лишь face control.

— И face control тоже. Кофе?

— Давай.

Они переместились на кухню, где Генка отогнал Иришку от плиты и сам принялся хозяйничать. В итоге на столе красовался целый шикарный завтрак.

— Генка, так не честно!

— Уж извини, Ирочка, но я хорошо знаю: хоть ты и на кухне — бог, но терпеть ее не можешь, или что-то изменилось?

— По поводу кухни ты прав, но я о другом.

— О чем?

— Я тебе про себя рассказываю, а вот о тебе ничего не знаю. Как ты? Где ты? Цирк — это ведь так, блажь?

— Ну почему? Ты ведь сама меня в клоуны отправляла!

— Так ведь несерьезно же!