Прогулка по висячему мостику

Утром, едва встав с постели, Ира обнаружила у себя на кухне Женечку. Он сидел за накрытым столом и курил со спокойствием человека ждущего оглашения смертного приговора. Ира молча села к нему на колени, обняла и прижалась.

— И чего это ты так испугался? Разве ты ждал чего-то иного?

— Нет, конечно. Просто жутковато, когда нечто в твоей жизни выходит из-под контроля.

— Но ведь именно этого ты и добивался!

— Я вел тебя к независимости от человеческого, а то, что ты так лихо освободилась от меня, это — полная неожиданность.

— Жень, у тебя были дети, для которых ты действительно отец? Не биологический, а настоящий. Которых ты воспитал как отец.

— Да. Только очень-очень давно, когда срок моей земной жизни еще не выходил за рамки обычной продолжительности.

— Значит, ты просто забыл, что когда ребенка учишь самостоятельности — отучаешь от себя. Ты со временем становишься для него чужим. Пусть знакомым, пусть уважаемым, даже другом, даже самым лучшим и любимым другом, но чужим. Связь рвется. А если она не разорвалась вовремя и полностью — страдают оба: и дитя и родитель.

— Моим детям не довелось стать взрослыми.

— Извини…

— Знаешь, меня часто уличают в сверхмерной жёсткости и даже жестокости, а я просто отношусь к ближним, как к себе. Золотое правило морали — единственное не мной придуманное правило, которому я неукоснительно следую в отношении близких. Это единственный стоящий якорь. Все остальное — блеф. Но так я отношусь только к действительно своим. В остальном — милая улыбка, сладенькое ублажение, лесть и ненужный тебе индивид, до которого тебе нет никакого дела, безвозвратно тонет в своей самости и более не досаждает своим праздным любопытством и нездоровой озабоченностью.

Да, я жесток и в первую очередь к себе. А собственно, в чем жестокость моя? Лишь в том, чтобы безжалостно задавить, разорвать, растерзать в себе так называемые высокие чувства, возникающие по инерции, создаваемой социумом.

Мои дети погибли у меня на глазах, когда старший едва достиг очарованья юности. Я испытал то, что прочувствовал бы любой родитель при виде смерти дитя собственного. Не меньше, но и не больше. Тогда я по существу был просто человеком. Не больше, но и не меньше. В своих эмоциях я не отличался оригинальностью. Но вот то, что я сделал со своим великим человеческим горем!

С точки зрения стандартного индивида, это — бесчеловечно. Это с любой точки зрения бесчеловечно, вот только сам термин «бесчеловечность» с разных точек зрения будет нести разный смысл. В конце концов, я стал тем, чем я стал.

Я могу состариться или заболеть и умереть, меня можно убить, но это чисто теоретически. На практике в отношении себя я сам выбираю свою участь. Поверь — не легкую. Я так и не научился испытывать эмоции, отличные от человеческих, или не испытывать их вовсе, но я знаю, как эффективно использовать любые из них. Жестоко? Да. Но только безжалостность наделяет жизнеспособностью. Будь безжалостной к себе. Только это дает шанс не стать трупом, по которому кто-то безжалостно пройдет.

— Ирочка, а у тебя мука есть? — прозвенел радостный голосок ворвавшейся с ревизией Наташки.

— Наташенька, присаживайтесь, — Женечка со всей учтивостью поднялся, уступая Наташе место.

— Ой… спасибо большое, но я там с тестом затеялась, а муки не хватило, — Наташа с удовольствием уселась за стол.

— Тесто, простите, какое?

— Для оладий… на кефире.

— О-о, тогда не волнуйтесь, Наташенька, только на пользу перерывчик пойдет.

Женечка не особо часто бывал у Ирины дома, но ни один раз не обошелся без забегания Натали за чем-нибудь архинужным. Женечку она всегда откровенно веселила, и он воспользовался моментом, дабы расслабиться и разрядить обстановку. Но как только нужный эффект оказался достигнутым, Женечка очень ненавязчиво и весьма технично Наташку спровадил.

— Ирка, признайся честно, — сквозь смех произнес он, возвращаясь от входной двери, — в твоем доме, хоть чисто случайно, хоть когда-нибудь мука вообще была?

— Не-а!

— Слышь, Ир, а тебе будет очень неприятно, если я как-нибудь пересплю с Натали?

— Жень, с каких это пор ты стал спрашивать у меня с кем тебе спать?

— Не… ну как… ну… она ж все-таки твоя соседка…

— Женечка, ты приносишь безжалостность в жертву этикету, — Ира говорила с утрированным пафосом трагиков Древней Греции.

— Нет, Ир, ну я определенно хочу с ней переспать. С точки зрения эротики это, конечно, полный нуль, но зато… Ирка, ты представляешь какой это будет кайф наблюдать за ней опосля, а?

— Женька — ты конченый садист!

— Не-е… Я утонченный садист… — блаженная улыбка вдруг сменилась очень серьезным выражением лица. — Ира, ты никогда не позволяла манипулировать собой, но теперь и вовсе полностью закрылась. Сказать, что я в панике — ничего не сказать. Я ни к чему тебя не призываю, я ни о чем не прошу тебя. Я просто не знаю что делать!!!

— А ты смирись. Откажись от борьбы с обстоятельствами в пользу овладения собой.