Прогулка [СИ]

Маяк приближался, показывая рядом с собой — белым и длинным, низкое строение с фигурной крышей, похожее на большую шкатулку. Иногда вечерний свет загорался не в маяке, а в окне шкатулки, тусклым огромным рубином, и чем гуще мрак, тем ярче разгорался рубиновый свет за черным переплетом широкого окна.

Раньше Кире нравилось думать об этом. О том, что свет по каким-то, пусть разумным и логичным, обыденным причинам (которые есть у всего в этой обыденной версии мира), меняет свое место, путешествуя из высокой белой башни в приземистую шкатулку-пагоду. И придумывать вместо обыденных причин — другие. Думать об этом было приятно и сказочно. Романтично.

Но сейчас, уже задыхаясь от быстрого шага, она вдруг поняла, мысли имеют обратную силу. Или же они отражение чего-то, что существует? Да неважно, не время докапываться (до сути, подсказал незнакомый редактор по имени Олег Пеший), главное сейчас другое. Через свет, видимый всем, маяк излучает рубиновое другое. Один раз увидев, уже не сумеешь развидеть обратно. Не чтение сказки, не выдумывание, похожее на украшение елки бумажными гирляндами и мигающими фонариками. А…

Нужны были слова, потому что ощущений уже через край, Кира почти тонула в них, нужно за что-то схватиться, попробовать стать главнее собственных ощущений, не превратиться в рыбу, пускающую пузыри, и чего доброго, тонущую даже в родной ей воде.

Проницание. Есть такое слово? Неважно. Оно передает суть (снова суть? Ох, Кира). Будто реальность становится редкой, как тюлевая занавеска, полупрозрачной, как те прекрасные ткани в узорах, существующих, но позволяющих видеть дальше. Но скудность сравнения в том (а что делать, если нет другого), что воображаемые занавеси развешаны по каким-то границам. Будто бы Кира идет и вдруг упирается носом в завесу. Или она колыхается вдали, говоря — вот он, край мироздания, Кира, дойди и приподними (откинь), увидишь дальше.

Нет. Те завесы, о которых кое-что поняла сейчас Кира, идя к двойному маяку с огненным сердцем, они — везде. И край мира, который вдруг оказался податлив (как протаявший лед), проницаем (как полупрозрачная занавесь), он тут, рядом, где на песке травина рисует бесконечное регулярное время. И в маячном окне. И в воздухе, овеявшем горячее лицо. А еще в голове. Буквально в каждом тончайшем слое, и эти слои не расположены аккуратненько вдоль или поперек, они тоже…

— Черт, — сказала Кира вслух, и ее услышал ветер, трава и рыбак, который оглянулся и снова уставился на удочки.

Чертыхнулась, не извиняясь перед реальностью за сумбурные мысли. Просто, мучаясь с этими занавесками, смяла их, откидывая в сторону. Увидела другое. Реальность вспухала, как тесто, по всей своей глубине меняя качество и очертания. Кипела, как закипает вода. Давно-давно маленькая Кира зачарованно стояла у плиты, глядя, как в прозрачной злой воде вдруг появляются пузыри, сначала крошечные, потом побольше. Рождаются из ниоткуда.

Это было уже ближе. Не просто смотреть, вернее, сначала ты только смотрела. Проницала, не понимая того, что происходит, наслаждаясь своими прогулками, где-то смиренно полагая себя не очень нормальной, и только. Но можно ли просто смотреть на что-то, надеясь — оно не изменит тебя? Все знают, что нет. А если смотреть на расширенную версию мира, можно ли быть уверенной, что нет обратной связи? Ты, Кира, не так глупа, чтоб путать происходящее с киносеансом. Или же с романтическим игровым настроем. Или считать себя во власти галлюцинаций. Да что там. Фильм, книга, игра, глюки — все это тоже меняет. И если мир на твоих глазах, Кира, переходит в новое качество… То и ты, часть этого мира, переходишь в него тоже.

Лестница была старой, с косыми бетонными ступенями, с хламом на маленьких двух площадках между пролетами. Кира, погруженная в мысли, почти взбежала до второй площадки, встала там, тяжело дыша и утишая рвущееся сердце. Сглотнула сухим горлом, жалея, что в рюкзаке нет воды. Немного передохнув, медленно огляделась, понимая — нашлось еще одно особенное место, о котором раньше не знала. Или его не было тут.

Бетонные стенки углом защищали горку набитого ветром мусора. Пакеты, линялые обертки от мороженого, мятая пластиковая бутылка, белесая тряпочка презерватива, газетный комок. Над скругленным серым бетоном свистел ветер, внизу пласталась вода, но до нее — большой пустырь, через бурьян которого проложены ржавые рельсы с парой спящих вагонов в тупике.

Если шагнуть, вдруг поняла Кира, в бетонный угол, там наклониться и протянуть руку, то пальцы войдут в невидимую дыру, прямо над мертвым хламом. Но лучше не совать их туда.

Она выпрямилась. Уже подалась вперед, готовясь ступить на следующий пролет старой лестницы. И увидела незамеченное раньше.

Над мусором на потемневшей серой стене была надпись. Тонкими линиями, наверное, синим, теперь выцветшим мелом.

Я ТЕБЯ ВСЕ РАВНО ДОСТАНУ

Кира отвернулась и побежала вверх, внимательно глядя на перекошенные оползнями ступени. Чтоб не свалиться, туда, вниз, пробивая собой протаявшую в реальности полынью. Делая ее больше.