Прогулка (СИ)

Император шагал, опустив голову, вспоминал Бенкендорфа. Милейшего Александра Христофоровича ему не хватало. В последние годы жизни графа они несколько отдалились друг от друга, но, по большому счету, это ничего не значило. Николай Павлович знал, что тот предан ему. "Он примирил меня со многими, а поссорил с немногими", -- сказал император, услышав о смерти преданного слуги, но эти слова не совсем точно отражали его чувства.

Он сказал так, чтобы соответствовать исторической минуте, знал, что ближайшее окружение и, прежде всего, постоянный секретарь барон Корф, донесут эту фразу до далёких потомков. При любом значимом для него и России моменте, он стремился выглядеть и говорить так, чтобы это запечатлевалось навечно, словно памятник в бронзе.

Но Николай Павлович был живым человеком. Оставшись один, отпустив придворных, он отправился к Александре Фёдоровне. Они принялись вспоминать почившего и слёзы умиления ненароком появлялись на глазах супругов. Лёгким кружевным платком жена утирала их у себя и на его лице.

Именно Бенкендорф был незаменимым помощником в раскрытии подлых и запутанных интриг, в которые частенько пускались его подданные.

Ему припомнилась история, когда после очередных родов Александры медики запретили ему спать с женой. Это было в тридцать втором году, он был еще не стар -- ему едва исполнилось тридцать шесть. Придворные врачи сообщили, что частые роды подорвали здоровье Александры Фёдоровны, что она ими сильно утомлена, что нескончаемые балы и развлечения еще более ослабляют её.

Тогда он принял всё за чистую монету, потому, что верил известным акушерам Петербурга Задлеру и Шольцу. Да и как им можно было не верить? Они приняли роды всех его детей. Но верный Александр Христофорович просветил его. Он сказал, что это один из способов удаления законной супруги, и что её место может заступить другая. Чрез неё, чрез новую фаворитку, намерена усилиться некая группа вельмож, желающая заполучить государевы милости.

Тогда Николай Павлович стал внимательнее приглядываться вокруг в ожидании возможной претендентки.

Поначалу ему казалось, что это Варенька Нелидова. Её, вроде бы, нашла сама Александра Фёдоровна. Девушка не принадлежала к особо знатному роду, хотя её тетка Екатерина и была фавориткой его отца Павла. Какое-то время император ждал, когда же она проявит себя, покажет свой истинный интерес, начнет хлопотать, просить за кого-то. Но... Шло время, а Варенька ничего не просила. Она была милой и кроткой, в домашнем кругу он её запросто звал Аркадьевной.

Вот тогда перед Николаем и возникла Амалия Крюденер, двоюродная сестра жены, внебрачная дочь баварского посланника Лерхенфельда. Она приехала в Петербург незадолго до родов Александры Фёдоровны, и на балу её отца Николай впервые увидел эту красавицу.

К этому времени Амалия слыла уже опытной дамой в амурных делах. Отец недолго держал её под опекой. Едва ей исполнилось пятнадцать, он выдал дочь замуж за барона Александра Крюденера, русского дипломата в Мюнхене, человека в возрасте, весьма неприятного в общении.

Лерхенфельд торопился с браком не потому, что особо нуждался в деньгах или в протекции -- ничего этого у Крюденера не было. Дело в том, что скороспелая свадьба призвана была предупредить развитие нежелательного романа между дочерью и другим мюнхенским дипломатом -- известным поэтом Фёдором Тютчевым, который выглядел в глазах Лерхенфельда неподходящей партией.

На балу император потерял голову от очарования Амалии, от её лица, фигуры в бледно-розовом платье, от зелёного венка, вплетенного в белокурые локоны. Этот венок показался ему особенно милым. Амалия в тот день была великолепна: ослепительные белые плечи, открытый взгляд больших голубых глаз, приятный голос.

Он отчетливо помнил тот день и тот бал.

В зале горело тысячи свечей. Их отблеск слепил глаза, отражаясь в сиянии зеркал, в позолоте расшитых мундиров, в блеске бриллиантов, усыпавших корсеты дам. В воздухе повсюду витал аромат цветов, источаемый заранее пропитанными восковыми свечами. Их специально привёз посланник из Баварии.

Император вошёл в зал вместе с супругой и сразу увидел её, Амалию, словно свет всех свечей упал только на неё одну. Так он и запомнил это мгновение: волнующееся море из тысячи гостей, оживленно болтающих, смеющихся, флиртующих, и среди них она -- Амалия.

Он мотыльком полетел на её ослепительный блеск -- безрассудно, дерзко и отчаянно. Амалия, как казалось, тоже едва сдерживала эмоции. Они шли под величаво-торжественный полонез Козловского, но он видел, как трепетали её ресницы, как она наклонила к нему свою прелестную головку, словно пытаясь что-то сказать.

А потом началась обычная игра между мужчиной и женщиной: она завлекала Николая, стреляя в его сторону кокетливыми взглядами, любезничала с другими кавалерами, чтобы вызвать ревность. Он занимался тем же самым, только не кокетничая глазами.