Прогулка (СИ)

И только где-то глубоко внутри какой-то чуть слышный детский голосок требовал, кричал: «Не останавливайся! Иди! Живи, пока есть возможность!» И противиться этому зову не было никаких сил.

Андрей Семёнович резко, с шумом выдохнул, мягко отстранил Григория и решительно зашагал в сторону стоящего неподалёку крана.

Подъем на высоту девятиэтажного здания потребовал очередной порции сил, которые были и так почти на исходе. Спасало то, что чем выше поднимался Андрей Семёнович, тем сильнее его обдувал лёгкий ночной ветер, которым внизу и не пахло. Ветер принёс долгожданную, спасительную прохладу. И стало хорошо. Калмыков сидел у кабины подъёмного крана, бессильно распластавшись на грязном, металлическом полу, тяжело, хрипло дышал, а под ним горел миллионами огней такой знакомый, а теперь ещё и такой красивый, такой непостижимый город. Теперь не было в нем душных улиц, не было толп потеющих и бесцветных лиц, не было плавящегося асфальта и начальников с их кредитными комитетами. Под ногами лежал живой организм, он дышал. Дышал ровно и спокойно, как дышит большой, сильный медведь, засыпающий в своей тёплой, уютной берлоге. Без суеты, без волнений. Только сон. Только дыхание. Прохладное и свежее.

— Андрей Семёнович! — Калмыков открыл глаза и не сразу понял, что происходит и где он находится. Перед ним стоял все тот же Григорий. Лицо его было взволнованным, — Андрей Семёнович, с вами все хорошо? Вам плохо не стало?

— Нет, нет, Гриша, все нормально. Я просто устал немного. Видимо, вздремнул. Присаживайся. Здесь так красиво.

Григорий удовлетворённо улыбнулся, кивнул и присел рядом, подогнув колени и водрузив на них руки.

— Да… Красиво. Я и не помню, когда последний раз видел такую красоту, — голос парня был каким-то задумчивым. Будто он находился где-то совсем далеко. Калмыкова это даже удивило, потому что никогда раньше он не замечал за Григорием подобной интонации.

— Чего это ты? На ностальгию потянуло?

— Странное дело, Андрей Семёнович… Я только сейчас обратил внимание на то, что почти ничего не помню о себе, — Григорий обернулся к Калмыкову. Лицо его было каким-то хмурым и слегка растерянным.

— То есть? С памятью проблемы, что ли?

— Да не то, что с памятью… Как бы вам объяснить… Такое ощущение, будто все, чем я жил раньше, теперь не имеет значения. Я ведь даже имени своего не помню.

— Как это не помнишь? Ты же сам представился Григорием. Гришей. Или Грихой. Сказал, что могу тебя называть, как мне удобно.

— Да, точно! Гриха! — Григорий просиял улыбкой, но тут же снова заметно поник — Надо же… Забыл…

— Ну, ты даёшь, парень. Ты случайно у психиатра не наблюдаешься? А то поведение твоё… Ну, как бы тебе поделикатнее сказать?

— Да я понимаю. Можете не стесняться в выражениях.

— Нет, ну я не буду говорить ничего плохого. Просто поведение твоё такое… ммм…экстравагантное, что ли.

— Хорошее слово подобрали, — Гриша снова улыбнулся, — Красиво выкрутились! Я даже за комплимент это принял. Экстравагантное! Ха! Супер!

Повисла пауза. Город засыпал. На крыше крана сидели двое и на их усталых лицах сияли довольные улыбки. Тишину нарушил Григорий:

— А вы тоже ту девушку видели?

— Девушку?

— Ну, да. Ту, которая в аэропорту по взлётной полосе шла. В длинном белом сарафане до пят. Блондинка с яркими, голубыми глазами. У неё ещё волосы светятся, как будто сзади кто-то фонариком светит!

— По взлётной? Ты хочешь сказать, что кроме нас на взлетке ещё кто-то был?

— Ну, да! Я же говорю — девушка, — он помолчал и тихо добавил: — Красивая.

— Нет, не видел, — с нотками удивления в голосе ответил Калмыков.

— Жаль. Она бы вам понравилась.

— Послушай, я, хоть и бежал за тобой как угорелый, но заметить человека на открытом пространстве был вполне способен. И я уверен, что никакой девушки в белой одежде там не было. Мало того, если бы она там была, то одежда у неё была бы красной. Там все красным было! Закат и все такое.

— Возможно… — задумчиво и неопределённо сказал Гриша, — Но она была в белом. В белоснежном.

— Послушай, сынок, а у тебя, часом, галлюцинаций никогда не было? Ну, зрительных там…

— Не знаю. Я же говорю: не помню ничего, — после этих слов он улыбнулся, — А её помню. И вот беда — забыть не могу. Я её видел раньше. Она ехала в том автобусе.

— В каком ещё автобусе?

— В том, под который я попал в субботу. Она стояла около водителя, не держась за поручни, и смотрела прямо на меня. Своими голубыми, яркими глазами. А волосы будто сияли.

Григорий говорил тихо, чуть шевеля губами, и к каждому слову приходилось прислушиваться. Говорил так, будто общался не с сидящим рядом человеком, а с самим собой.

Калмыков молчал. Ему не хотелось думать о том, кто этот человек, сидящий рядом. Не хотелось знать, чем тот жил раньше и есть ли у него проблемы с психикой. Сейчас не хотелось. Сейчас ему было хорошо. Ни плохо, ни весело, ни здорово, ни грустно, ни нормально. Нет! Калмыкову было именно хорошо! Впервые за сорок лет он по-настоящему почувствовал, что живёт.

— Хорошо, — тихо сказал Андрей Семёнович.