Прогулка в Луну

— Поудивляйся! Скоро не только будешь слышать биение чужого сердца и видеть движение крови, но услышишь даже чужие мысли, самые тайные и заветные желания, и увидишь просветленным взором истинное добро и зло, которое живет на земле.

Небесные светила не росли перед нами, хотя мы, казалось, приблизились к ним на ближайшее расстояние, судя по отдалению земли, мелькавшей вдали бледным шаром. Тут понял я, как ничтожны наши понятия о необъятности пространства, которое мы думаем вычислить на человеческих цифрах. Милльоны милльонов верст в этом пространстве были каплею в Океане, невидимым атомом в воздухе, песчинкою в степях африканских. Сознание в бессилии человеческих умствований перед величием создания отторгнуло от меня последнее чувство земное — гордость, и я с смирением и с восторгом любовался мирозданием.

Пролетев половину расстояния, отделявшего нас от луны, мы увидели солнце, но не то солнце земное, которое, подружась с земною атмосферою, дает жителям земли свет и тепло и брызжет на них лучами жизни, не солнце с восходом и закатом, как будто ежедневного гостя земли или странника, осужденного на вечное путешествие по известным законам обмана чувств, а просто светлую планету, без тепла, без лучей, неподвижную, кружащуюся только вокруг себя и служащую центром кругооборота толпе других меньших планет, планету, каких много в небе, без особой красы, без восхода и заката, без румяной зари — шалуньи утренней, и без зари вечерней — подобия тихой смерти, без намета облаков и даже без вечной его спутницы — поэзии мирской. «Долго же ты морочил нас! — подумал я, глядя прямо в очи солнцу, без страха встречая его ледяное сияние. — Постой, брат: воротясь на землю, я разочарую мир насчет твоих прелестей. Ты, видно, за то и любишь нашу крошечную планету, что она убирает тебя в лучи, да делится с тобою теплом, рядит в серебряные локоны облаков и в шапку бобровых туч, умывает поутру живительною росою, тешит громовою музыкою и потешным огнем молнии… Разве обещаешь ты мне много красных и теплых дней на земле, разве вызовешь для меня у любовницы твоей, земли, много пышных роз, разве радугу счастия заманишь ты в мое жилище… Ну, с таким условием, хоть и по рукам, ударим мировую!»

Все дальше и дальше, быстрее и быстрее неслись мы. И вот луна стала принимать все формы и цвета земли, а земля стала казаться большою луною, ближе и ближе… Что за чудо! да это земля! Вот черное пятно — это Атлантический океан; вот темною полосою отделилась Британия от твердой земли, будто отрезанный от Европы ломоть; рядом с нею Франция: в ней что-то мало светлых пятен; рядом Швейцарские горы, блестят, как в истории героические подвиги ее сынов; вот ученая Германия — светлые линии бороздят ее во всех направлениях, не составляя одного целого; рядом с нею, в море света, горою, исполином, высится Россия, опираясь на скалы Финские, горы Балканские, Кавказ, Урал, хребты Алтая и Саяна! Задрожало мое сердце, словно выскочить хотело от радости, заметив Россию, как родной дом при возвращении на родину, где ждут объятия матери и сестер, благословения отца, воспоминания золотого детства, светлое и спокойное уединение, колыбель сладких дум и источник радостей душевных! Восторг мой был так же чист, как эфир, меня окружавший, но так же непродолжителен, как минута счастливого упоения, потому что Александра Филипьевна, угадавши причину моей радости, сказала:

— Ты ошибаешься, Алексей Петрович, принимая отражение земных предметов за самую землю, по привычке понимать вещи в превратном виде. Перед тобою луна, и ты на ней увидишь и услышишь истины и тайны, разрешения которых никто не дал бы тебе на земле. Таинственно разгадается тебе твоя судьба; ты увидишь, будто въяве, землю, реки, города, людей, твоих знакомых; ты увидишь их в тех же положениях, в каких они находятся действительно на земле, с тою разницею, что здесь видимое будет только отражением действительно существующего на земле, но зато и с тою несравненною выгодою, что сквозь просветленные, так сказать, образы земные, ты, вместе с очаровательною наружностью образов, увидишь тайну их внутреннего бытия. Тебе доступны будут даже помыслы людей, и между тем, как слух твой будет поражен теми же звуками родного русского языка, теми же обманчивыми речами и обольстительно прекрасными уверениями, взор твой, в глубине сердец, в изгибах душ, в затворе мыслей, прочтет истину, не подверженную чарам слов и взглядов. Тут не нужно будет подслушивать тайну в невольном трепете сердца или дрожании голоса, не нужно угадывать состояния души по незаметной судороге губ или пролетной бледности лица — то средства земные, и они часто обманывают в назначении самое опытное внимание, и безошибочно употребляются только романистами в очерках страстей.