– Ну что ты на меня так смотришь? Не бойся, не укушу. Контрольный выстрел надо было делать! Вообще, знаешь, с таким оружием тебе только на кладбищенских упырей охотиться.
Тот, ошарашенный, ничего ему не ответил, а Вилор прошествовал дальше и остановился перед Алевтиной. Поднял ее голову за подбородок, посмотрел в глаза. Она сначала вздрогнула и дернулась назад, но потом замерла, не отрывая от него взгляда. Вилор тогда сунул флягу в карман и провел второй рукой по ее длинной косе:
– Не бойся. Теперь тебе бояться нечего. Ты свободна и можешь говорить.
Алевтина жалко всхлипнула, а потом вдруг исполненным ненависти и отчаяния голосом заорала:
– Это все она, она! Для нее!
Ткнула пальцем в сторону парализованной старухи и рухнула без чувств. Вилор, конечно, не дал ей упасть – подхватил и аккуратно положил на диван, и к ней тут же бросились с водой и каплями.
Но бросились не все. Словно в прострации я наблюдала, как с колен старухи сполз на пол теплый плед и она стала медленно вставать во весь немалый рост. Глаза ее сверкнули, взгляд остановился на мне, и я почувствовала, что мои ноги подкашиваются. На сей раз Вилор не пришел мне на помощь – я видела, как он отшатнулся, не выдержав взгляда старухи. Кто-то еще рухнул на пол как подкошенный, за ним другой…
И тут к старухе, перешагнув через лежащего, подошел тот самый старичок в очках – невысокий, миниатюрный, – смело стал прямо перед ней и снял очки. Несколько секунд длилась эта дуэль взглядов, а потом старуха без сил рухнула в свое кресло. Глаза ее закрылись, похоже, она потеряла сознание.
Остальные стали подниматься, я тоже вскочила. Алевтина подняла голову, затем села на своем диване.
– Хватит с меня! – всхлипнула она. – Пусть все знают… Делайте со мной потом что хотите! Она не мать мне на самом деле, а так, дальняя родственница, но как приехала, так и началось. Всю нашу семью сколько лет под колпаком держала, слова в ответ сказать не смей! Да, я была вынуждена помогать ей в ее мерзких делах, убирать последствия, чтобы никто не увидел! Она при помощи черной воды принимала облик какого-нибудь человека, втиралась в его семью и творила там такое… Деньги, все делалось ради денег! Она заставляла меня пройти обряд в Холмище, а когда я отказалась, с меня взяли страшную клятву, что я приведу туда вместо себя другого человека… – Она повернулась ко мне и зарыдала: – Прости меня, Ника, прости!
– Да ладно… ничего страшного, – пробормотала я, пожав плечами. – Но зачем вы меня на смерть послали, сможете объяснить?
– Я… хотела тебе рассказать о том, как вредны эти испарения, – всхлипнула женщина. – Но меня перебил телефонный звонок. Звонил он, оттуда… из Холмища. Требовал доставить тебя немедленно, живой или мертвой. И я подумала, что после этого ты уже ни в какой нижний мир не попадешь, потому не стала продолжать. Это все она виновата! – продолжала Алевтина, вновь указывая на старуху. – Ей удавалось всех обманывать. Но не так давно черная вода, что была у нее в запасе, кончилась, и она словно потеряла силы, целыми днями сидела, будто и правда парализованная. У черной воды свои побочные эффекты. Но, как видим, когда ей силы понадобились, то они нашлись. Хотя ее сил хватало, чтобы держать нас под контролем.
А когда она узнала, что есть девушка, желающая спуститься в нижний мир, – тут и вынудила меня дать ей такое задание! Обещала, что если получит черную воду, то оставит нашу семью в покое! Я оказалась меж двух огней, я боялась и ее, и колдуна из Холмища. И Нику мне было жалко. Я ведь тебя, Ника, честно отговаривала, надеялась, что ты откажешься, станешь моей ученицей – я ведь тебя еще многому научить могла бы. Да и Саше ты нравилась…
Эта ведьма была не против моего участия в нашем Братстве, наоборот, ей это помогало маскироваться. Ведь никто же не станет искать черную ведьму в доме доброй ведуньи! – она горько улыбнулась. – А я… я очень боялась. С одной стороны – ее, с другой – Братства. Потому скрывала следы ее преступлений… Помнишь ту книжку, разрисованную ребенком? Это была улика, свидетельствующая о чудовищном преступлении, совершенном этой ведьмой в твоем, Ника, доме!
Алевтина горько зарыдала.
Вилор, все это время стоявший с невозмутимым лицом у стены, подошел ко мне и подал руку:
– Идем отсюда, Никандра. Нам тут больше делать нечего, они и сами разберутся.
«Сейчас выходим за дверь – и бегом к вокзалу!» – услышала я его мысленно.
– Пошли, – пожала плечами я. – Значит, так, уважаемые, я выхожу из вашего общества! Знаю, что у вас так не положено, ну так что ж, значит, будет из правила одно исключение! А то после всех моих гнусных злодеяний, в которых меня здесь укоряли, я боюсь своим присутствием запачкать ваши белые крылышки. Счастливо оставаться.
И я демонстративно отвернулась от всех, решив больше ни с кем здесь не разговаривать. Сделаю исключение разве что для Убейволковой, и то не сейчас.
– Слушай, а как ты сюда вошел? – обратилась я к Вилору, как если бы мы были здесь одни. – Разве тебе не нужно приглашение?