Прогулки по Европе с любовью к жизни. От Лондона до Иерусалима

Временами кажется, что даже воздух для дыхания эта женщина берет из особого запаса. За все годы, что она здесь живет, у нее никогда не бывало посетителей. Никто, кроме нее самой, не поднимается по лестнице, ведущей к маленькой комнатке под самой крышей. И писем она не получает, если не считать безликих поздравительных открыток на Рождество.

Единственной ниточкой, которая в глазах окружающих связывает ее с внешним миром, является ежегодная таинственная посылка. Раз в году, обычно осенью, незнакомый адресант присылает ей в подарок пару отменных фазанов, которых она неизменно отвергает. Возможно, даме не нравятся фазаны (или человек, который их посылает), но только она всегда отдает птиц управляющему пансиона. Причем проделывает это с таким царственным жестом, что все присутствующие проникаются кратковременным ощущением причастности к высшему свету.

Всем кажется, будто несчастные птицы убиты по меньшей мере герцогом.

Любой, даже самый незначительный жест этой женщины исполнен потаенного смысла и достоинства. Например, когда она за обедом подносит к глазам лорнет, чтобы рассмотреть вновь прибывшего коммивояжера, никому и в голову не придет усомниться в ее праве на спокойный, беззастенчивый интерес. Она даже не пытается делать вид, будто смотрит на картину «Шотландский скот», под которой восседает смущенный коммивояжер.

Нет, она рассматривает именно его — новое лицо в столовой. Взгляд ее не выражает ни одобрения, ни осуждения. Просто взгляд, и все.

И когда она подкармливает бездомных котов на площади, то делает это с видом grande dame,раздающей милостыню своим вассалам. Юные студентки, временно останавливающиеся в «Блумсбери» (до тех пор, пока не найдут себе подходящего жилья вблизи Говер-стрит), взирают на нее с почтительным интересом. Наверняка эта дама — всегда сидящая за отдельным столиком и рассеянно крошащая хлеб своими длинными желтоватыми пальцами — ассоциируется в их романтическом представлении с бесстрашными аристократками, которые с одинаковым достоинством отправлялись и на званый прием в Тюильри, и на плаху.

На вид ей около шестидесяти лет.

Но это совершенно неважно. Ибо женщина эта не принадлежит нашему миру. Одного взгляда на нее достаточно, чтобы понять: она живет в собственном, обособленном мире. Скорее всего, это райские кущи (или, возможно, великосветская гостиная), воссозданные ее памятью. Женщине этой никто не нужен, она самодостаточна, как золотая рыбка в аквариуме.

Летом, когда маленькая гостиница переживает нашествие американских туристов, каждое появление этой женщины вызывает фурор среди постояльцев. Всякий раз, как она появляется в столовой, разговоры смолкают, и все взгляды устремляются в ее сторону. Стоит же ей подняться из-за стола, как кто-нибудь обязательно почтительно распахнет перед ней дверь. За ее спиной всегда слышны шепотки: «Эта пожилая леди — живой свидетель английской истории!»

Отчасти они правы. Ибо она вдова Альберта Чизпэйра, в прошлом известного сайденхемского коммерсанта, владельца великолепного имения Уайт-Лодж; а также дочь сэра Джона Найфа, члена парламента и мастера почтенной Лондонской гильдии ножовщиков. Она родилась в тот год, когда Канада была объявлена доминионом, а королева Виктория заложила первый камень в основание Альберт-холла. Замуж за своего Альберта она вышла в год празднования 50-летнего юбилея пребывания королевы на троне. Семья не одобряла ее выбора, но, будучи натурой страстной и увлекающейся, она все равно поступила по-своему. Волосы ее от природы были ярко-рыжими.

Резиденция Уайт-Лодж в Сайденхеме, в стенах которой разыгралась скоротечная драма ее жизни, была обставлена со всей возможной роскошью. Там имелись конюшни на шесть лошадей, винный погреб, теплицы для тропических растений и полуподвальные помещения для прислуги. К безусловным достоинствам имения следует также отнести прекрасный вид на собор Святого Павла (в викторианскую эпоху подобным обстоятельствам придавалось немалое значение). Надо ли говорить, что подобно всякому уважающему себя дому Уайт-Лодж имел собственного дворецкого. Обитатели имения были не чужды искусству, доказательством тому служили: «светофаническая живопись», изящная вышивка, стихи Теннисона и Элизабет Браунинг. Здешние обитатели следовали всем веяниям великосветской моды, а потому послушно надевали и снимали гагатовые броши из Уитби, отмечая многочисленные удары, которые несправедливая судьба обрушивала на королевское семейство.

Наша героиня быстро стала знаменитостью Сайденхема — как же, дочь сэра Джона Найфа, члена парламента! — а посему местные жители всегда стремились попасть на ее званые обеды. Эти официальные приемы (скорее, георгианские по стилю) стали ее звездным часом. Никогда она не выглядела столь счастливой и самодовольной, как в те годы. Ах, как же она была хороша — наша обаятельная рыжеволосая хозяйка Уайт-Лоджа, — когда принимала гостей в своей элегантной гостиной!

Белоснежные плечи горделиво расправлены, пышные шелковые юбки шуршат на ходу, на губах играет любезная улыбка…