Прогулки по Европе с любовью к жизни. От Лондона до Иерусалима

Море было абсолютно спокойным, будто сделанным из плотного синего стекла. На востоке вырисовывался темный контур Везувия — зловещая громада, над вершиной которой курился зеленовато-желтый дымок. Слева вдалеке сверкал иллюминацией Неаполь: цепочка мерцающих огней протянулась вдоль побережья, словно драгоценное ожерелье на шее ночи.

А вокруг нас на многие мили были разбросаны такие же лодки, как наша, — рыбачий флот Капри медленно дрейфовал по Тирренскому морю в поисках ночного улова. Я порадовался тихой погоде, ибо хрупкие эти суденышки способны плавать лишь при полном штиле. В плохую погоду они не выходят в море.

Старому Сальваторе около семидесяти, однако он умудрился сохранить фигуру восемнадцатилетнего юноши. Пока мы гребли от берега, он поведал мне, что является отцом четырнадцати детей.

— Десять хорошо, — сообщил он на своем ломаном английском, — а четыре нет, не хорошо.

— Сочувствую, — откликнулся я, не зная, что еще сказать (перед глазами у меня встало малоприятное видение ленивых и неблагодарных сыновей).

— Не хорошо, — печально повторил Сальваторе. — Четыре мертвые, а десять живые и — хорошо!

Меня всегда интересовало, каким чудом эти темные, полуграмотные люди ухитрялись создавать такие большие и сплоченные семьи. Трое сыновей, рассказал Сальваторе, живут в Америке, а один в Париже.

— Пришлось уехать, — пояснил он. — Деньги зарабатывать.

На мой взгляд, в этих молодых итальянцах, сыновьях простого рыбака, есть нечто, роднящее их с елизаветинской эпохой. Подобно нашим предкам-англичанам, они эмигрировали в далекую неизвестную Америку, чтобы заработать денег и снова вернуться на свой остров. Все они не мыслили себе жизни вдалеке от родной Италии.

Над Капри догорал закат. Я бросил взгляд на темные холмы, четко выделявшиеся на фоне неба — словно картинка, вырезанная из бархатной бумаги и наложенная на лист голубого картона. Над головой у нас мерцал Млечный Путь, будто на небо накинули вуаль из прозрачной блестящей ткани. Вселенная погрузилась в ночное безмолвие. Тишину нарушало лишь легкое поскрипывание весел в уключинах да негромкий плеск воды. Затем к этим тихим, незначительным звукам присоединился высокий надтреснутый голос Сальваторе — старик запел песню «Белла Капри».

Меня это нисколько не удивило: насколько мне известно, все рыбаки Капри, выходящие по ночам в море, поют любовные песни, обращенные к своему острову.

Из ведра воды и пригоршни карбида старик соорудил примитивную карбидную лампу и поместил ее на планшир лодки.

— Это… — начал объяснять он, но, отчаявшись подобрать нужные английские слова, закончил фразу по-французски — tres interessant pour les poissons.[2]

Я с трудом удерживал улыбку при мысли, что мы — словно два ночных злодея — расставляем коварную ловушку, пытаясь «заинтересовать» бедных обитателей Салернского залива.

На темные воды я посматривал с некоторым опасением, и думаю, любой, кто побывал в неапольском Аквариуме с его причудливыми экспонатами, меня поймет. Что попадется на удочку? А вдруг осьминог? Огромная голова с человеческими глазами? Это вполне может оказаться как чудесная рыбка, так и ужасная тварь с зубастой акульей пастью.

Однако пока ничего не происходило — рыба не спешила набрасываться на нашу наживку. Сальваторе начал петь что-то горестное и заунывное — судя по всему, взывал к милостивому богу Нептуну. Старик был серьезен, его прекрасная седая голова склонилась на леской, которая уходила под воду, слегка поблескивая в свете карбидного светильника. Внезапно на лице его мелькнуло выражение, которое я прежде не раз замечал у рыбаков различной национальности. Это был восторг человека, у которого наконец-то наметилась поклевка. Сальваторе принялся проворно сматывать леску.

Что такое он поймал? Перегнувшись через борт, я увидел бурление воды и отчаянное мельтешение какой-то странной светящейся твари. Старик втащил рыбину в лодку и приподнял ее, демонстрируя мне в свете лампы.

Я невольно сморгнул, ибо мне показалось, будто он держит в руках маленькую, но яркую радугу! Это была рыба длиной около шести дюймов, формой своей напоминавшая торпеду. Голова ее производила ужасное впечатление! Представьте себе голову роскошной креветки, из которой растут щупальца осьминога. Они медленно шевелились в воздухе, пытаясь уцепиться за борт лодки. Что касается тела странного создания, оно переливалось и отсвечивало, словно целлулоидное. В основном оно было серебристо-розового цвета, но местами проступали золотые, голубые и зеленые пятна.

— Тортони, — пояснил Сальваторе. — Вкусно есть.

К моему ужасу, он снял тварь с крючка и швырнул мне под ноги. Она лежала на дне лодки, по-прежнему шевеля своими длинными щупальцами. Когда я наклонился, чтобы получше разглядеть ее, тварь издала серию встревоженных звуков, больше всего похожих на чихание. Это был кальмар или каракатица — короче, то, что рыбаки с Капри называют «тортони».

Я не знаю более монотонного занятия, чем хорошая рыбалка (если, конечно, не считать плохой рыбалки).