Прогулки по Европе

Ночь в Ницце, в доме у Жаклин (подруги Ирен). В 8 утра поезд на Рим (Барселона-Рим). Неужели все-таки, после трех неудавшихся попыток пересечь французско-итальянскую границу в 1957 году, я теперь переступлю порог Италии? Поезд идет почти по самой кромке моря – кругом буйная роскошь Французской Ривьеры. Вот уже Ментона. Еще чуть-чуть – и хорошо видимая с поезда выдвинувшаяся как мыс прямо в море скала, в бока которой врезана узкая автомобильная дорога. И на самом кончике мыса, на повороте дороги – французский флаг и в нескольких метрах итальянский. Свершилось: мой поезд уже идет по Италии! Мои французские соседи в купе ни разу даже не взглянули в окно: они продолжают с энтузиазмом обсуждать проценты, которые приносят те бумаги, что у них есть, в сравнении с теми, что они в свое время раздумали покупать по таким-то причинам.

(И мне совершенно не приходит в голову, что я в этот момент потерял право вернуться во Францию, где у меня квартира и через две недели продолжение занятий в университете: в своей безграничной советской уверенности, что зло для индивидуального человека может исходить только от советской власти, я и не подозреваю, что бывают однократные визы и что моя французская виза – именно такая.)

Итальянский пограничник в Вентимилье небрежен, проходит, почти не останавливаясь (а французских пограничников не было вовсе). И за окном уже Итальянская Ривьера. Проходят отдающиеся звоном в душе знаменитые названия: Бордигера, Сан-Ремо, Империя… Поезд все время идет вдоль самого моря: Савона, Генуя с ее неимоверными виадуками, вознесшими автомобили к небу, Рапалло, Ла Специя, Чинкве-Терре, Каррара с ее неправдоподобно белой горой, Виареджо – и вот пора сходить: Пиза.

Перрон в Пизе – первое прикосновение ноги к итальянской земле. И ожидание неимоверного оправдывается немедленно: люди, проходящие мимо меня по перрону, – абсолютно немыслимые. Голова начинает кружиться: один за другим проходят самые фантастические и гротескные персонажи Феллини – великаны и карлики, утрированные красавицы и уроды, женщины, намазанные как в цирке, с неимоверными носами… Так вот оно что! Оказывается, Феллини – всего лишь реалист! Ему достаточно выйти на любую улиц, и там уже клубятся его персонажи!

(Сколько раз мне довелось в последующие годы бывать на этом пизанском перроне! Хотя бы в тот год, когда я месяц жил во Флоренции, а преподавал в Пизе. И никогда больше ни одного разу не выходили на этот перрон феллиниевские персонажи!)

Пятьдесят минут – и вот уже поезд на Флоренцию. Дорога вдоль Арно. Голубые холмы Тосканы – по Мандельштаму. Мягчайшая в мире красота – ожиданная, прославленная и однако же оттого не менее поразительная! Широкий полукруг – и вот уже открывается панорама Флоренции. Вокзал – и в конце перрона ожидающая меня Франческа Фичи-Джусти.

Франческа поселила меня в пустующей квартире своих детей на via Colletta. После вселения и первого освоения окрестной территории вышел в город. День уже клонился к вечеру. Дошел до Palazzo Vecchio. Острейшее впечатление не первого знакомства, а узнавания. Впервые увидел Персея Челлини в Loggia dei Lanzi.

Потом оказался на via Proconsolo и дошел по ее правой стороне до угла via Oriuolo. На этом углу повернул голову налево и обомлел: впервые увидел собор Брунеллески и колокольню Джотто. Что-то вроде удара молнии. Пронзающего, парализующего. Ощущение: не может быть! Про «стендалевскую болезнь» (которой Стендаль заболел от невыносимой красоты Флоренции) я читал – без особого доверия, конечно. И вот в одно мгновение понял, что это может быть чистой правдой. Не знаю даже, сколько времени я простоял неподвижно на этом углу. Долго. Мелькнула даже жалостная мысль: стой, не уходи – больше ты уже никогда не увидишь этого в первый раз!

(И ведь правда: я прихожу теперь на этот угол каждый раз, когда бываю в этом городе, – в разные времена дня и года, при разных освещениях и погодах. Прекрасно всегда; но первого удара молнии уже не вернуть.)

14 февраля. Флоренция.

Сегодня в 16 часов мне предстоит делать свой доклад (о берестяных грамотах). Когда заранее обсуждали с Франческой язык, она сказала: «По-русски не очень хорошо – там будут не только слависты». Я предложил французский. – «Ну кто же у нас сейчас знает французский, – сказала Франческа, – разве что какие-нибудь старые дамы». – «Ну тогда английский». – «Английский, конечно, можно. Но у нас все-таки не очень любят слушать доклады по-английски. По-итальянски всем было бы приятней». И вот я взялся (еще во Франции) за амбициозную задачу изготовить письменный текст доклада по-итальянски. Сидел с плохоньким франко-итальянским словарем, с трудом отысканным в Эксе.

Непредвиденное началось сразу же: в университете студенческая забастовка («Université occupata»), ни о каких лекциях там речи быть не может. «Ничего страшного, – сказала Франческа, – перенесем в Accademia Columbaria. Студентов, правда, скорее всего не будет, но это не беда, пусть послушают взрослые. Зато какой будет замечательный зал – XVI века, с античными статуями!».