Накануне Красимир сказал мне, что докладывать нужно по-русски, и я так и настроился. Но перед началом доклада неожиданно для меня он говорит: «Давайте решим, на каком языке мы будем слушать доклад. У нас есть выбор, поскольку докладчик довольно прилично говорит по-итальянски». Тут Делл'Агата с места со смехом подает реплику: «Да уж получше тебя!» Это, конечно, явная чепуха: Красимир, в отличие от меня, говорит по-итальянски по-настоящему, и очень гордится этим. Но Делл'Агате уж очень хочется немножко понасмехаться над величественностью председателя – впрочем, вполне беззлобно. Красимир продолжает: «Я думаю все же, что нам следует послушать доклад по-русски. Надеюсь, тут все понимают по-русски?» В ответ слышу чью-то реплику: «Разумеется! Тут некоторые как раз не понимают по-итальянски!»
Выхожу, наступает всегдашняя тяжелая стартовая пауза перед тем, как удастся выдавить из себя первое слово. Наконец, набираю воздуха, чтобы произнести что-то вроде «Я расскажу сегодня о…», и тут Красимир вдруг встает и повелительным жестом останавливает меня: «Подождите! Я вижу, что там в задних рядах появилась целая группа студентов с отделения политики. Они не знают русского. Давайте-ка все-таки по-итальянски!» Это после целого референдума по языковому вопросу! У меня слегка перехватывает дух, но стартовый сдвиг, видимо, уже произошел, и я слышу себя самого, произносящего: «Oggi racconterò…»
«Ну так как же, Красимир?» – сказал Делл'Агата сразу после конца доклада. Красимир развел руками: «Не могу опровергнуть». (Возможно, впрочем, он сказал «пока не могу» – точно не помню. Основательно взялся за опровержение он, насколько мне известно, лишь двумя годами позже.)
В Падую, чтобы повидаться со мной и забрать у меня компьютер, который рискованно провозить в поезде через Белоруссию, на два дня приехала Лена из Лугано, где она в это время читала лекции. Для Италии, конечно, нужна виза. Но Лена решила, что обойдется и так. Оделась как западная деловая дама, купила «Times» и просто села в поезд Лугано-Милан. Граница минут через двадцать после Лугано. В купе еще двое мужчин. Итальянский пограничник аккуратно проверил у них паспорта, скосил глаз на развернутую лондонскую газету – и пошел дальше.
2002
Англия
В Брюсселе перед посадкой в Евростар просвечивание багажа, как в самолете. Проверяют уже англичане. Я им говорю: у меня там нож для хлеба. Через несколько минут офицер выкликает: «У кого здесь нож?» Подхожу. «Покажите». Осмотрел, подумал, пропустил. Решил, видимо, что мне с таким ножом угнать поезд и повернуть его на Копенгаген все-таки не удастся.
В Евростаре объявление: Smoking is not permitted in the train. Il est strictement interdit de fumer dans le train. Вспомнилось, как в рассказе Аксенова Вася видит в самолете надпись «Не курить» и что-то еще по-английски; возможно, по-английски было написано «Курите, пожалуйста» – Вася не знал по-английски.
После Лилля уже почти темно. Показались огни Кале и линия берега – и вдруг поезд без всякого колебания на хорошей скорости ныряет в черную круглую дыру. Через 25 минут небо вернулось, но поезд уже почему-то поплелся неуверенно, с какими-то зацепками и остановками в поле. Потом радио сказало: «Из-за трудностей движения в туннеле поезд прибудет на вокзал Ватерлоо с опозданием в 15 минут» (на деле оказалось 30). А туннель, между прочим, поезд прошел вполне по расписанию. (Перед обратной дорогой Jonathan Steele, бывший корреспондент «Гардиан» в Москве, в ходе прочих рассказов о безобразиях в Англии сказал мне: вот поедете по Англии со скоростью 80 километров в час, а потом по Франции со скоростью 300 – тогда поймете, какая разница между наследием Тэтчер и Миттерана!)