Прогулки по Петербургу с Виктором Бузиновым. 36 увлекательных путешествий по Северной столице

Федор Сологуб не всегда был «стильным эстетом». И даже Сологубом – не всегда. Сначала он был скромным школьным учителем Федором Кузьмичем Тетерниковым. Тяжелое нищее детство, преподавание в провинциальной школе, бедность – через все это прошел Федор Кузьмич. Переломным в судьбе Тетерникова можно считать 1891 год, когда он познакомился с Николаем Минским, философом и поэтом-символистом, который заинтересовался его творчеством всерьез. Тетерников становится сотрудником «Северного вестника». Теперь его литературная судьба оказалась навсегда связанной с именами Зинаиды Гиппиус, Константина Бальмонта, Дмитрия Мережковского. Кстати, именно Минский, тогда секретарь «Северного вестника», придумал Федору Кузьмичу Тетерникову, печатавшему в журнале свой первый рассказ, псевдоним. Действительно, что это за литературное имя – Тетерников. А «Сологуб» (с одним «л», в отличие от известного Соллогуба) – это совсем другое дело. И в номере Минского в «Пале Рояле» увидела впервые Зинаида Гиппиус этого самого Сологуба. И вспоминает об этом так:

«– Как же вам понравилась наша восходящая звезда? – пристал ко мне Минский, когда Сологуб, неторопливо простившись, ушел. – Можно ли вообразить менее „поэтическую“ наружность? Лысый, да еще каменный… Подумайте!

– Нечего и думать, – отвечаю. – Отличный: никакой ему другой наружности не надо. И сидит – будто ворожит; или сам заворожен».

В 1908 году Федора Кузьмич женился на переводчице Анастасии Яковлевне Чеботаревской. Чеботаревская была дама с претензиями, завела литературный салон, роскошь в доме, бдительно следила за прессой. Если в каком-нибудь журнале появлялось что-то не слишком восторженное о ее муже, это издание вносилось в «черный список» и любое сотрудничество с ним прекращалось. В дом на Разъезжей Сологубы въехали в 1910 году. И как раз здесь, в литературном салоне супругов, разыгралось знаменитое «Дело об обезьяньем хвосте».

3 января 1911 года на квартире у Федора Сологуба состоялся маскарад. Среди приглашенных был и писатель Алексей Михайлович Ремизов. Он прицепил к своему наряду обезьяний хвост, намекая на основанную им шуточную Обезьянью палату. «В то время в Петербурге снова, как в старые годы, была мода на ряженье. Обыкновенно я рядился в козлиную маску, а потом ни во что не рядился, а в своем виде – тоже от „паясничества“! – на последнем же вечере у Сологуба „появился“ самим собой и только сзади „обезьяний“ хвост», – писал Ремизов годы спустя.

Все было прекрасно, компания веселилась, но через несколько дней начались разборки. Оказывается, обезьянью шкуру Анастасия Чеботаревская раздобыла по просьбе Толстого для маскарада, устроенного Толстыми же у себя дома днем раньше. Она обязалась вернуть шкуру хозяевам в целости и сохранности, но шкура оказалась испорченной. И Ремизова, который участвовал в обоих маскарадах, обвинили в том, что хвост отрезал он. Далее началась душераздирающая переписка.

6 января 1911 года. Чеботаревская – Ремизову:

«Уважаемый Алексей Михайлович!

К великому моему огорчению, узнала сегодня о происхождении Вашего хвоста из моей шкуры (не моей, а чужой – ведь это главное!). Кроме того, не нахожу задних лап. Неужели и они отрезаны? И где искать их? Жду ответа. Шкуру отдала починить, – но как возвращать с заплатами? Ан. Чеботаревская».

Через два дня спустя Ремизов – Чеботаревской:

«Многоуважаемая Анастасия Николаевна!

Я очень понимаю Ваш гнев и негодование. Пишу Вам подробно, как попал ко мне хвост. 2-го я пришел к гр. А. Н. Толстому. У Толстого застал гостей – ряженых. Какой-то офицер играл, а ряженые скакали. На ряженых были шкуры. Дожидаясь срока своего – чай пить, стал я ходить по комнате. На диванах разбросаны были шкуры. Среди шкур я увидел отдельно лежащий длинный хвост. Мне он очень понравился. Я его прицепил себе без булавки за штрипку брюк и уж с хвостом гулял по комнате.

Уходя от Толстого, попросил я дать мне хвост нарядиться. Толстой обещал захватить его к Вам, если я прямо пойду к Вам. 3-го я зашел к Толстому, получил от него хвост, прицепил его без булавки и поехал к Вам.

У Вас, когда надо было домой, я снял хвост и отдал его Алексею Николаевичу.

Я взял хвост таким, каким мне его дали. Я его не подрезывал. С вещами я обращаюсь бережно. И нет у меня привычки (глупой, меня раздражающей) вертеть и ковырять вещи. Лапок я тоже не отрывал. И не видал. Очень все это печально. А. Ремизов».

День спустя Чеботаревская ответила, взвалив всю вину за недоразумение на Толстого, а точнее на его жену Софью Исааковну:

«Уважаемый Алексей Михайлович!

Вы меня простите, пожалуйста, если Вы в резке шкуры не повинны, но я письмо получила от г-жи Толстой на следующий день, что „хвост отрезал Ремизов в ее отсутствии“ – что меня и повергло и в изумление, и в печаль. Я 3 дня разыскивала такую шкуру и купила новую. А. Ч.».