Прогулки по Петербургу с Виктором Бузиновым. 36 увлекательных путешествий по Северной столице

Первая мировая война не позволила Лахте и Ольгину стать престижным приморским курортом, они остались дачными поселками. Да и графу Стенбоку особых доходов курортный проект не принес. Он все больше жил во Франции, где его и застала революция. Как многие эмигранты пошел работать – выдавал разрешения на право управления легковыми автомобилями в Париже, поражая французов своими техническими познаниями, а главное – неподкупностью.

Добавим еще, что Александра Стенбок-Фермора может помянуть добрым словом и палеонтологическая наука: на его средства откапывали мамонта, найденного в вечной мерзлоте Большого Ляховского острова. Граф не только оплатил экспедиционные расходы, но и предоставил первый этаж своего Охотничьего замка для препарирования мамонта.

Дачная жизнь в Лахте и Ольгине мало отличалась от, скажем, териокской или вырицкой. Дачи бывали разные – и собственные, довольно затейливые, с эркерами, башенками, цветными стеклами, и обычные крестьянские дома, сдаваемые хозяевами на лето. Близость Лахты к Петербургу и удобство сообщения с ним способствовали строительству постоянных дач. Состоятельные люди могли себе позволить заказать проект известному архитектору. Причем внимание обращали не только на красивый фасад и рациональную планировку, но и на современные удобства – электрическое освещение, канализацию, отопление. До сих пор в Ольгине и Лахте сохранились дачи в стиле «модерн», по которым можно судить о том, насколько уникальна страница, вписанная петербургскими архитекторами конца XIX—начала XX века в пригородное дачное зодчество.[95]

Интересно то, что само понятие «дача» – чисто питерское, и появилось оно примерно в 1830-х годах. До этого существовали имения, куда выезжали на все лето с чадами и домочадцами, попугаями и болонками. Но родовое поместье находилось где-нибудь в Тверской или Самарской губернии, и не всегда служивый человек мог позволить себе отлучиться из столицы на три месяца. А покинуть душный пыльный город, ох, как хотелось!

В Лахте проводили лето чиновники, приезжающие на воскресенье к семье, актеры, продолжавшие играть до самого закрытия сезона, и вообще все, кто не хотел слишком уж отрываться от городской жизни на лето. И, как повелось с давних пор: «Едва только петербургские улицы очистятся от снега …, со всех сторон Петербурга – несмотря ни на холод, ни на отсутствие правильного летнего сообщения с дачами – вереницы возов с мебелью и разной домашней рухлядью потянутся по направлению за город».[96]

А как шумно и весело проходили дачные празднества. Конечно, это ведь не чопорная гостиная, здесь нравы (да и одежда) легче, общество – смешаннее. Часто устраивались фейерверки – хотя забава эта была довольно пожароопасной, дачи ведь строились, в основном, деревянные. Случались пожары не только из-за фейерверков, но и из-за позабытого прислугой самовара. Поэтому в дачных поселках начали появляться добровольные пожарные дружины.

Итак, дачная жизнь била ключом. Устраивались танцевальные вечера, благотворительные балы. Можно было купаться, удить рыбу, плавать под парусом, играть в лаун-теннис… Пресловутая дачная свобода, столько раз описанная в романах, диктовала и более свободный образ жизни. Одежда становилась легче, этикет соблюдался не так строго, завязывались «сомнительные знакомства». Дачный флирт превращался почти в обязательную часть летнего отдыха. Появилась в сатирических куплетах и юмористических рассказах фигура «дачного мужа». Это обычно чиновник, отправивший жену с детьми на дачу, а сам тянущий служебную лямку в душном пыльном городе. Он приезжает в выходной день, обвешанный коробками и пакетами, получает выговор от жены за то, что купил не то и не там, и дремлет на террасе, прикрыв лицо газетой, пока не настанет время возвращаться в город. Супруга же в это время заводит легкий флирт с соседом-студентом, участвует в любительском спектакле или просто лежит в гамаке, читая что-нибудь душераздирающее, скажем, роман Андрея Ростовцева «Черные сны женщины».

Конечно, принято было иронизировать «над скукой загородных дач», как делали это Александр Блок или Иннокентий Анненский.

Как эта улица пыльна, раскалена!
Что за печальная, о господи, сосна![97]

Впрочем, кто только не отдал дань «дачной теме». И Чехов, и Аверченко, и Саша Черный, не говоря уже о бесчисленных газетных фельетонистах. И все-таки переезда на дачу ждали, ему радовались, и, несмотря на мух, комаров и прочие прелести зябкого петербургского лета, умудрялись отдохнуть и вернуться в город, мечтая о следующем дачном сезоне…