Прогулки с Андреем Толубеевым. Записки театрального дилетанта

– Знаешь, я не люблю этот вопрос, порой его задают из любопытства, но тебе отвечу. Отец для меня – Вершина. Хотя у него была другая семья, они развелись с мамой, когда мне было четыре года, я всегда был рядом с ним. Сколько себя помню – мы вместе. Никогда никого не предавший, не изменивший своим убеждениям, он практически каждый вечер выходил на сцену и, что бы ни играл, никогда не заигрывался, не прогибался под предполагаемые обстоятельства. Сейчас я могу сказать, что он играл как-то слишком просто, не театрально, слишком по-человечески. Самое главное, он не был актером одной краски, одного амплуа. Ему удавались и отрицательные герои, и положительные, и злодеи, и простаки.

Уникальный случай: за отрицательную роль Вожака в «Оптимистической трагедии» он был удостоен высочайшей награды в стране – Ленинской премии! При этом не состоял в партии. Таких случаев в советском театре я не припомню. Только талант мог заставить руководство страны сделать это.

Всю жизнь он в Ленинграде, кроме маленького временного отрезка, когда трое друзей: Толубеев, Симонов, Меркурьев, позднее ленинградская плеяда звезд театра и кино, один за другим покинули город на Неве. И уехали в Самару! Они жаждали эксперимента, поиска, того, чего, им так не хватало на ленинградской сцене. Застрельщиком этой идеи был Николай Симонов, родившийся на самарской земле и здесь же впервые вышедший на сцену. Как я завидую им! Их энергии и желанию все попробовать, все испытать. Даже тогда уехать в Самару было непростым делом. Правда, выбраться из Самары в Москву или Ленинград было еще труднее.

В отличие от Симонова и Меркурьева отец не совмещал актерскую профессию с режиссурой. Всего лишь три года работали на сцене Самарского краевого драматического театра закадычные друзья. Но какие годы! Начало тридцатых! Они сразу взялись за новую, современную драматургию Прута, Погодина, не забывали и о классике – Островский, Горький, Чехов. На сцене Самарского театра Юрий Толубеев сыграл четыре роли. И если две из них были эпизодическими: машинист в «Князе Мстиславе Удалом», садовник Глеб в «Правда – хорошо, а счастье – лучше», то заглавная роль в спектакле «Егор Булычов и другие» стала настоящим триумфом, событием в творческой жизни театра. И для него самого она была не проходной. Она явилась утверждением его подходов к игре, веры в себя. Для молодого актера это был триумф, большое событие, отголоски которого докатились и до города на Неве. Отец всегда считал, что именно эта роль сделала его настоящим артистом, именно тогда он выработал свой творческий подчерк, свои подходы к игре, обрел веру в свои силы.

Сейчас, находясь уже в достаточно зрелом возрасте, я многое понял, на многое гляжу совсем другими глазами. И, оглядываясь назад и видя своего молодого отца, хочу признать: человек так устроен, что если он не позволяет делать себе, что хочется, то он теряет энергичность и четкость своих действий, и, конечно, уверенность в себе. При этом неуверенность опирается, прежде всего, на страх – страх высунуться, сделать или сказать то, за что осудят, осмеют, презреют, что навлечет гнев или отвержение других людей, или создаст репутацию, которая будет неприятна.