Прогулки с Андреем Толубеевым. Записки театрального дилетанта

Еще не зная, что это его последняя роль, он заканчивает авторское вступление печальным воспоминанием: «29 апреля 2007-го мы прощались с Кириллом Юрьевичем Лавровым… Он пришел в БДТ намного позже Стржельчика, но прожил в нем почти столько же…» А через год — в апреле 2008-го театр провожал Андрея Толубеева. Как-то слишком быстро — вмиг все произошло. Мне показалось, что вместе с ним ушла часть меня. Да, так оно и случилось на самом деле. Мир каждого из нас — это же наши родные, близкие, друзья — все те люди, которые, как нам кажется, неотделимы от нашей жизни, будут в ней всегда. Но они неожиданно уходят, и мир сразу съеживается. Конечно, мы не устаем при этом повторять, что покинувшие нас и этот мир навсегда остаются живы в нашей памяти, пока мы их бережем от забвения. Только рядом повторяется и другое: «…все пройдет, все забудется». Что тоже не лишено смысла, отражающего закономерность происходящего.

Я помню, в детстве никогда не думал, что моя мама вдруг умрет. В голову такое не могло прийти. Но это случилось. Такого горя я не переживал больше никогда. Маминой доброты, в которой вырос, хватило на всю жизнь. По-моему, все в конечном счете забывается, но ничто не пропадает даром. Это хорошо чувствовал Андрей. Потому не случайно у всех своих собеседников в книжке о Стржельчике он спрашивает о первых ярких впечатлениях детства. Как психолог он знал, что отталкиваясь от них, можно судить и о том, как складывался характер человека, объяснять его профессиональное и обычное в быту поведение. Знал, что нас всех с малолетства создают, прежде всего, обстоятельства нашей жизни, и в тоже время мы сами — больше некому — создаем эти обстоятельства, участвуем в этом всем. А не только великие артисты, ученые, политики, прочие выдающиеся граждане. Хотя они, конечно, в первую очередь.

Мы очень часто говорили с ним о воспитании молодежи и наших детей и внуков.

Нагрузка на детскую психику волновала и волнует меня так же, как и Андрея. Видя, что происходит с моими внуками сейчас в школе, я возмущен, встревожен: «Люди, остановитесь, что вы делаете, вспомните себя. Если бы вас так нагружали тогда в вашем детстве, что было бы с вами сейчас». А может, я это говорю из жалости к своим кровинушкам. Мы много спорили по этому поводу, вспоминая свое воспитание, жизненный опыт, прочитанное. Однажды Андрей рассказал следующее.

— Если тебя попросить рассказать случай из раннего детства, ты с удивлением обнаружишь, что почти ничего не помнишь, если только это событие не было из ряда вон выходящим. Даже если ты и оживишь в памяти какой-то случай, когда тебе было два-три года, скорее всего ты запомнил его не из собственного опыта, а из рассказов мамы и других взрослых. Однако тот факт, что человек не помнит всего, что с ним случилось в раннем детстве, не означает полного забвения. Любое впечатление и любой опыт, полученный в возрасте до трех лет, становится частью основания сформировавшейся личности. Говорят, что под гипнозом любой человек, если ему внушить, что ему только год от роду, начнет говорить и вести себя, как годовалый ребенок. А это означает, что любые впечатления детства навсегда сохраняются в сознании. Когда человека доводят до критического состояния, он вдруг начинает представлять себе сцены их детства. В своей книге, которую я случайно прочитал, политический деятель Кукуэй Манака описал, что воспоминания о детстве неожиданно нахлынули на него в госпитале во время, когда он был на грани жизни и смерти. Он вспомнил, как мать водила его в храм, вспомнил монаха, стоявшего у ворот, его лицо, одежду, манеру говорить — все это до мельчайших подробностей. Потом он рассказал об этом «видении» своей матери, и выяснилось, что это действительно происходило, когда ему было два года. В этой же книжке господин Мориатсу Минато, президент исследовательского центра Никко, родился в Китае, где провел свое раннее детство. После того, как семья переехала в Японию, он никогда больше не говорил по-китайски и считал, что начисто забыл его. Много лет спустя он приехал в Китай в деловую поездку. Попытался что-то сказать, и вдруг китайские слова так и посыпались. Язык был абсолютно естественный, и говорил он настолько свободно, что удивило и его самого, и китайских коллег. Это еще раз показывает, как прочно опыт раннего детства отпечатывается в мозгу. Если не заложить с самого начала прочный фундамент, то бесполезно пытаться построить здание: даже если оно будет красиво снаружи, оно все равно развалится на куски от сильного ветра или землетрясения.

Раннее развитие — это примерно и есть такой фундамент. Его нужно делать крепким с самого начала, потому что невозможно начать строить фундамент, когда здание уже готово.