Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!

"Орудие потому нацелено в небо, что заранее не хочет показывать направление первого выстрела!" — радость от раскрытия тайны по выбиванию монастыря отодвинула страх куда-то далеко. "Да, но как они будут бить по нашим кельям через стену!? Почему бы ни поставить эту пушку в монастыре!?" — потихоньку стал подходить ближе, и когда до батареи из одного зенитного орудия оставалось метров десять, услышал красивую мелодию в исполнении на губной гармошке. Это было выше моих сил, и я подошел совсем близко к насыпи. Как её называют в науке о военных фортификациях?

— Бруствер.

На этот бруствер и взобрался. В выкопанном углублении увидел молодого немца. На конструкцию орудия глянул только мельком: очень много железок на круглой площадке. Молодой немец-зенитчик был интереснее, и он занял основное время в разглядывании огневой точки. Зенитчик сидел на ящиках от снарядов и в упоении дул в гармонику. Запомнил позу зенитчика: его левая нога была согнута в колене и опиралась на опору орудия, локоть левой руки упирался в колено и этой же рукой он держал гармонь у губ. Правой рукой, прикрывая и открывая гармонь, музыкант извлекал удивительные, прекрасные звуки! "Тремоло", но что это было "тремоло" — и этого я не знал.

Мелодия запомнилась вмиг! Почему? По причине моего "музыкального недоедания"? Если человеку не давать музыки со стороны, то он начнёт её "сочинять" сам? Не потому ли она "врезалась" в мою "музыкальную память, что исполнялась тонко и с чувством? Может, и потому, что под эту мелодию из тонкого и хилого стволика враги собирались бить по нашей келье? В первую очередь по моей келье? До сего дня не уверен в том, что та мелодия называлась "Лили Марлен", и все попытки выяснить название

Мелодии, что выдувал из губной гармоники молодой вражеский зенитчик, ни к чему не привели. Не уверен в названии мелодии, что исполнял молодой вражеский артиллерист, мог и сфантазировать.

Спустя много лет после войны, как-то по радио старую вражескую мелодию из прошлого исполнял неизвестный, но замечательный трубач! Беда передачи той передачи: если бы музыкант вначале исполнил мелодию, а затем диктор назвал произведение и исполнителя — тогда бы многолетняя неясность с древней вражеской мелодией исчезла навсегда! Но всё было наоборот: дикторша вначале что-то там говорила, я не обращал внимания на её слова, а потом пела труба.

"Лили Марлен" любили немцы, начиная от последнего интенданта, вроде тётушкиного постояльца Курта, и кончая и кончая начальником Гестапо, где отца держали по статье "урон боевого духа среди солдат Вермахта". Но что и начальник Гестапо, у которого "в гостях" побывал отец, мог любить "Лили Марлен" — сказать наверное не берусь.

Немцы любили исполнять итальянские мелодии, любили они и "Розе Мунда". Она и до сего времени живёт в их репертуаре. Жива и "Лили". Исполнением красивой, но и до сего дня "вражеской" мелодии, всего одни раз порадовал "Маяк".

— Тот самый, краденный и перекрашенный? Опоганенный? Станция называться далее так не может, не имеет права. То, что сегодня делают мудаки на Маяке — чистое воровство! — волновался бес.

— Почему так резко?

— Потому! С окончания "горячей" и с переходом на "холодную" войны, это была "приводная" станция. Радиомаяк для бомбардировочной авиации дальнего радиуса действия. И посылала она в эфир не простые а "золотые" сигналы: круглые сутки в эфир проигрывались пластинки. Всякие. Всех времён и народов. Беспрерывно шла музыка. Прекрасная старая музыка, по ней радиокомпасы самолётов на курс настраивались. Поэтому и станция называлась "маяк". Как иначе её было называть? Было за что любить "маячок", но советские мудаки "от идеологии" усмотрели в народной любви к МАЯКУ своё — и "Маяк" погиб! В его передачи попёрла стандартная советская "порнография". Прекрасная музыка, что прежде лилась в эфир, исчезла. Отошла на десятый план. Ну, на кой хрен сегодня какой-то самозванец на "Маяке" блудит словами о продажном футболе? Или толкуют о видах на урожай? Как выродившийся маяк можно любить? Когда он стал врать, как и прочие другие "радиоголоса"? За что его любить? За то, что дикторша рвёт изумительную музыку на середине и астматическим голосом несёт чушь!?

— Не резко?

— Не резко, слабо сказал! У тех, кто стрижет купоны с имени "Маяк" следует отобрать все права называться "маяком"! Они воры! Представь: когда "Маяк" был всего лишь маяком, сколько всего в его штате было работников? Максимум — три, или четыре. Начальник — пятый, без начальника у вас ничего не бывает, и впредь не ожидается! Не такие вы, чтобы без лишних начальников обходиться. Три оператора, что ставили пластинки на проигрыватель. Но, скорее всег, в проигрыватель заряжалась пачка пластинок "Апрелевского" завода. Каждый оператор находился в аппаратной восемь часов, не менее. Двадцать четыре раздели на восемь?

— А чего делить? Три!