Автору профессиональные приёмы повитух не понадобились, и вот что повествуют устные семейные хроники: начальный момент выхода младенца ничем не отличался от выхода миллионов других младенцев, ординар, но как только вышла голова и была очищена от ненужных биологий - младенец открыл глаза, рот и неокрепшим голосом завопил:
- Не хачу, бляди, верните на место! - на что принимающий врач в звании "профессор" возразил:
- Пардон, назад ходу нет, нынешний лозунг "только вперёд!" выполнять надо. Нет, вы только полюбуйтесь на умника! Назад ходу ни у кого не бывало и не будет! И сколько собрался пробыть в утробе матери, срок? Год, два, пять? дольше? Может, скажешь, как твою персону на прежнее место затолкать? - младенец замолчал, скосил мутные глаза на доктора, не ответил, но словесное и физическое буйство прекратил:
- Сиську хочу...
- Требование естественное, законное, будет сиська... две.
- Мать, помнишь, кто встречал сынка у выхода?
- Помню. Старый доктор, с бородкой.
- На Ивана Сергеича Тургенева похож?
- Не помню фамилию, вроде профессором называли.
- Ну, да, в рядовой губернской больнице - и профессор. Ни много чести сыночку? А с другой стороны в отечество пришли такие времена, что и профессорам дозволялось трудиться в губернских городах. То-то, смотрю, тянет к высоким материям! Вот оно, время открытия тайн!
Это был единственный случай в практике врача, отдавшего многие годы родовоспомоществованию, кое в настоящее время переделали в "перенатал"
Устные семейные хроники добавили слова профессора:
- Да-а, сударыня, далеко не ординарное дитя явили миру - всех рожениц профессор величал "сударынями"
Факт нежелания младенца выйти в мир доктор (профессор) описал латынью, совсем было приготовился послать работу в заграничный медицинский журнал, но вспомнил в какое время живёт и остановился: "рискую, ныне власть в руках дураков и подлецов, чего доброго ума хватит описание редкого явления за шпионское донесение засчитать... Тогда конец, сгину, как пить дать сгину..." - и спрятал записи "от греха подальше"
В тридцать седьмом благословенном году старое сердце профессора отказалось служить и ушло в бессрочный отпуск.
Сын, разбирая отцовы бумаги, нашёл записи, и, зная латынь, прочёл:
- Прости отец, но такого быть не могло, похоже на записи выжившего из ума - и предал записи огню.
Один случай отказа выйти в мир не прояснит причину, всякому чуду нужен десяток случаев, чтобы чудо потеряло звание, один факт останется чудом, как и воскресение из мертвых.