Прогулки с Евгением Онегиным

Вот теперь предоставляется возможность получить и ответ на вопрос, от постановки которого ушел в свое время Д. Д. Благой: что значит упоминание о Леноре Бюргера в четвертой строфе восьмой главы. Для читателей 1832 года, когда восьмая глава увидела свет, упоминание о Леноре должно было, по крайней мере, вызвать в памяти обстоятельства полемики вокруг «Людмилы» и «Ольги» и тем самым подсказать, что повествование в «Евгении Онегине» ведется не Пушкиным, а Катениным, что Катенин сатирически высмеивается, что статьи Пушкина о творчестве Катенина с мнимо-положительной оценкой его произведений – не более чем издевка.

В общем, параллелей между ситуациями в романе и в творчестве Катенина можно отметить много, но это, пожалуй, уже начинает выходить за рамки данного исследования. Поэтому возвратимся к непосредственной реакции Катенина.

…Пушкин снова не отвечает – письмом. Зато в конце 1827 года появился ответ на страницах «Северных цветов» в виде «Графа Нулина» (это – за год до совместной публикации с «Балом» Баратынского). Катенин читает и видит там фамилию Лидина – жертвы Зельского-Пушкина из своих «Сплетен» семилетней давности; видит героиню Наталью Павловну, добродетель которой оставляет желать лучшего… Он понимает, что Пушкин в очередной раз играет именами… Да и не только именами, но и его собственными тавтологическими огрехами. Через несколько лет эта злополучная тавтология «муж – не муж» обернется в восьмой главе тавтологией «читал – не читал»…

Он офицер; прекрасный, как он считает, тактик в журнальной полемике; его не нужно убеждать, что лучший вид обороны – это нападение. И он начинает его готовить.

Глава XXIII Сальери: Сошел со страниц романа…

«Посылаю Вам, любезнейший Николай Иванович, новое, на днях конченное мною стихотворение; читайте и судите […] Скажите также: думаете ли Вы, чтоб оно могло быть напечатано; я, как заяц, боюсь, чтобы мои уши не показались за рога. [О Пушкине]: Я имею намерение ему послать с припиской мою «Старую быль» […] Вы мне скажете: кчему это? К тому, батюшка Николай Иванович, что он, Пушкин, меня похвалил в «Онегине», к тому, чтобы [литературная сволочь – фр.] не полагала нас в ссоре, к тому, что я напишу ему так, что вы будете довольны, и к тому, что оно послужит в пользу. Я даже нахожу вообще приятным и, так сказать, почтенным зрелищем согласие и некую приязнь между поэтами, я же у него в долгу и хочу расплатиться».

Это Катенин написал 27 февраля 1828 г. из Шаево своему поверенному в литературных делах Н. И. Бахтину. К этому времени его отношения с Пушкиным настолько расстроились, что он даже не имел его адреса.

13 марта он торопит Бахтина: «Где Пушкин? Сделайте милость, уведомьте: у меня к нему грамотка готова». «Грамотка» – приложение к «Старой были», стихотворное посвящение Пушкину.

27 марта, уже Пушкину: «Посылаю тебе, любезнейший Александр Сергеевич, множество стихов и пылко желаю, чтобы ты остался ими доволен, как поэт и как приятель […] И повесть и приписка деланы, во-первых, для тебя, и да будет над ними твоя воля, то есть ты можешь напечатать их когда и где угодно […] Я читал недавно третью часть «Онегина» и «Графа Нуллина»…» (речь идет о публикации в «Северных цветах», пока без «Бала»).

Через 3 недели после письма к «любезнейшему Александру Сергеевичу» он снова пишет Бахтину (17 апреля), благодарит за отклик на «Старую быль». Объясняет, почему «петь не заставил» персонажа поэмы – русского певца: «очень видно, что он человек хороший и умный. Поэтому я его и петь не заставил, а слегка только намекнул, о чем бы он мог петь: воображенье лучше моих стихов представит его песенный дар […] будьте уверены, что это неспроста и что мое внутреннее чувство сильно убеждено. Вы говорите, что иным читателям надо в рот класть; для них, почтеннейший, я никогда не пишу, тем паче что у них мне никогда не сравниться ни с Пушкиным, ни с Козловым; я жду других судей, хоть со временем».

Вот здесь уже прорывается его отношение к поэзии Пушкина, который, по его мнению, пишет в угоду «черни», и до уровня которого, как можно понять, сам Катенин не опустится. Он даже не замечает того, что этим самым пассажем о публике, которой надо все в рот класть и которой угождают поэты типа Пушкина, он фактически подтверждает позицию, показанную Пушкиным в «Разговоре книгопродавца с поэтом»:

Пускай их юноша поет,
Любезный баловень природы
Что мне до них? Теперь в глуши
Безмолвно жизнь моя несется;
Стон лиры верной не коснется
Их легкой, ветреной души;
Не чисто в них воображенье:
Не понимает нас оно…