Прогулки с Евгением Онегиным

Мелочь ведь, правда? Эти два слова не являются текстом самого примечания, и их, как служебные слова, действительно можно было бы проигнорировать при публикации комментариев – если бы только такие «служебные ремарки» охватывали все одиннадцать примечаний. Но они проставлены только при двух: при втором и шестом (об Академическом словаре), а это вызывает вопрос: а почему нет таких «служебных примечаний» к остальным девяти «основным», нумерованным примечаниям? Почему Пушкин изъял в 1833 году именно эти два? – Не потому ли, что к тому времени он успел настолько насытить свой роман намеками на «чужое», онегинское «авторство», что такие явные сигналы стали просто излишне кричащими?

Из структуры текстов этих двух примечаний отчетливо видно, что «авторство» самих текстов и авторство дополнительных ремарок к ним принадлежит разным фигурам – «автору» («сочинителю») и «издателю»{99}. И только теперь становится понятным, почему в печатном варианте текста «Вступления» Пушкин снял содержавшиеся в беловой рукописи почти все отмеченные Ю. М. Лотманом элементы мистификации, отмежевывавшие его как «издателя» от личности «автора» романа: просто он перенес эти элементы в другие «внетекстовые» структуры, причем сделал это более элегантно. Во всяком случае, эти намеки в сочетании с характерным оформлением обложки издания давали внимательному читателю 1825 года возможность понять, что роман пишется не Пушкиным, а Онегиным, что «авторство» по крайней мере трех из 11 «основных» примечаний принадлежит Онегину, а также что автором ремарок к ним является уже сам Пушкин как «издатель» опуса Онегина.

Итак, примечаний к первой главе стало уже 13, поскольку оба «Примеч. Соч.» являются самостоятельными структурными единицами.

Чтобы обратить внимание на этот момент, Пушкин загодя, еще на стр. 25 ввел этого самого Соч. в поле зрения читателя, причем сделал это при помощи еще одного примечания к строфе XXX, отметив стих

Они смущают сердце мне *

звездочкой и поместив внизу страницы текст:

* Непростительный галлицизм. Соч.

Таким образом, примечаний стало уже 14. Поскольку это примечание было впоследствии Пушкиным снято (этот стих он заменил на: «Они тревожат сердце мне»), текстологи, в порядке выполнения последней воли автора, получили основание не включать его в современные массовые издания и не упоминать о нем в комментариях (напомню, что при восстановлении эпиграфа к «Бахчисарайскому фонтану» авторская воля была ими нарушена).

Но давайте вдумаемся в смысл этой «внетекстовой структуры». То, что Пушкин такого написать о себе не мог, да еще в такой броской форме, для читателя 1825 года должно было быть более чем очевидным. Для этого читателя было понятно, что стилистическую неточность «допустил» некто, кто выступает в качестве Соч. романа. Проставленная точка в конце значащего текста указывает на то, что автором этого примечания является этот самый Соч., и в таком виде само примечание это свидетельствует о безразличии к мнению читающей публики со стороны «автора», бравирующего своими стилистическими огрехами вместо их исправления (ведь ему было проще заменить одно слово, чем давать это примечание).

Конечно, наличие в издании такого примечания должно было напомнить читателю содержание эпиграфа с характеристикой «мнимого чувства превосходства» некоего лица; если до этого места читатель еще и не догадался, что повествование подается не от имени Пушкина, и что эпиграф характеризует «истинного» «автора», то уж эта ремарка, отражающая отношение Соч. к своему творчеству, должна была напомнить, что о чем-то подобном было сказано незадолго перед этим в эпиграфе. Для недогадливых же читателей сам Соч. в конце той же первой главы, в ее последней строфе подтвердил свою безразличную позицию в отношении «противоречий», которые он демонстративно «не хочет исправить».

Это «примечание» о «непростительном галлицизме» меня весьма заинтересовало; рассмотрим динамику развития этого вопроса.

Итак, начнем ab ovo – с первого пушкинского чернового варианта. Оказалось, что там совершенно четко, пушкинской рукой было написано (с. 239 – здесь даются ссылки только на страницы Шестого тома): «Они тревожат сердце мне» – то есть, тот самый «исправленный» вариант, которым Пушкин позже заменил стилистический огрех Соч. в издании 1825 года! Значит, в самом начале было правильно, и кто-то эту ошибку внес перед сдачей главы в набор – наборщик просто не мог ошибиться, ведь речь идет не об ошибке в одном слове, а о комплексе «ошибка плюс примечание к ней», а наборщик инициативно такого примечания внести не мог. То есть, это не опечатка, а результат чьего-то преднамеренного действия.

Чьего именно? Ведь Пушкин был в Михайловском, глава издавалась без него… Неужели легкомысленный брат Лев Сергеевич? Или солидный Плетнев?