Прогульщик

Гоша не обижался на бабушку, когда она бывала пьяненькой. Он только одного терпеть не мог — когда она ругала маму. А бабушка все равно ругала, обзывала облезлой гусыней, размахивала кулачком: «Какое право она имеет бросить родного ребенка и забыть родную мать?» Чуть не каждый день бабушка повторяла эти вопросы, на которые не было ответов.

…За окном игровой летят кленовые листья, солнце просвечивает их насквозь. Здесь тоже люди живут. И на обычную школу очень похоже. И пожить здесь недолго совсем нестрашно. И мама никакая не гусыня. Она добрая, она заберет его отсюда. Совсем скоро.

Он думал обо всем сразу. О Стасике, друге, который остался там, в другой жизни. О маме, она представлялась ему красавицей, какой вовсе не была. О каком-то незнакомом Климове, о котором все говорили, не скрывая зависти.

Она тоже новенькая

Две девчонки влетели в игровую. Одна красивая с распущенными темными волосами и черными глазищами. А другая бледненькая, светленькая. Обе стали беззастенчиво разглядывать Гошу, а он смотрел в окно.

— В окно смотрит, — засмеялась красивая.

— Отстань от него, Ира, — заступилась бледная.

«Не кормят ее, что ли, — подумал Гоша, — совсем прозрачная».

Примчалась еще одна, невысокая, складненькая, глаза ясные, утренние:

— Ой, девочки, девочки, на гимнастику опаздываем! Ой, скорее! Где моя физкультурная форма? Ира, ты не видела?

— Да ладно, Настя. — Темные волосы мягко мотнулись вперед и опять за спину. — Не положишь на место, а потом мечешься. — Высокая Ира быстро отыскала в шкафу черную майку и переоделась тут же, при мальчишках. Нисколько их не стеснялась. Гоша схватил со столика «Мурзилку», уткнулся в пеструю страницу. — Настя, вот твоя маечка, держи! — Ира кинула Насте маленькую, почти кукольную майку.

— Настя Быкова плохо пела! — уткнувшись в журнал, сказал вдруг Гоша. — Выкрикивала! А надо напевно!

Маленькая Настя уставилась на него ясными глазами.

— Вот это да! Не успел прийти — все знает!

— У нас секретов нет, — серьезно ответил Гоша. Все засмеялись, и Гоша тоже.

Ира с Настей умчались на гимнастику, а прозрачная беленькая осталась и стала пилить мальчишку, похожего на котенка:

— Ты, Хватов, всегда за игрой. Удивляюсь. Почему я должна чистить твою куртку? Стирать твои джинсы? Ну почему?

Хватов стал оправдываться. Делал он это смешно. Говорил обрывочные фразы, получалось бестолково. И видно было, что он это специально:

— Сначала пробовал, а потом как раз. И проехали. Тут Ангелина Ивановна, и пришлось скорее. Раз-два — взяли.

Гоша чуть не фыркнул. Здорово этот Хватов прикидывается дурачком. Но девочка не поддалась:

— Опять бормочешь, хитренький Славочка Хватов? Нашел глупенькую? Будешь за меня завтра дежурить, не отвертишься. Бормочи, бормочи, сколько хочешь. В «Логику» он, видите ли, играет. Каждый может в «Логику» играть.

— Именно не каждый, Вера. Вот как раз только очень, очень. И совершенно прекрасный случай.

Вера махнула рукой и перестала сердиться. Гоше понравилось, как она сразу подобрела. Села за столик, развернула альбом, стала разглядывать фотографии. И незаметно посматривала на Гошу.

Гоша не любит, когда его разглядывают, он отвернулся к окну. Но через минуту он многое знал. Квадратного с большой головой зовут Денис Крысятников, а котенка — Слава Хватов. Красивая с длинными волосами — Ира Косточкова, маленькая складненькая — Настя Быкова, а прозрачная — Верочка Стеклова.

Верочка и мальчишки опять заговорили об усыновлении Климова. На Гошу перестали обращать внимание, он вышел в коридор. Надоели ему этот Климов и его усыновление.

— Ты новенький? — Голос мягкий, теплая рука легла на Гошин затылок. Удивительно приятно, но он отдернул голову.

Невысокая девушка в длинной клетчатой юбке. Глаза спокойные и немного грустные. Почему? А на щеке такая складочка — кажется, что девушка улыбается. Почему?

— Новеньким быть трудно. Правда? Я тоже новенькая. Второй день здесь работаю. Ты как, ничего?

— А чего? — буркнул он. — Терпимо.

Не станет он ей рассказывать, какая тоска в этом большом доме. От всего — от игрушек, в которые никто не играл, потому что они такие чистые и целенькие. Разве такими бывают настоящие игрушки? От песни за дверью, которую прерывают сердитые замечания. От игры в какую-то «Логику», которую не поймешь. От Климова, которого усыновляют, а тебя никто не усыновляет. Как объяснишь, что сегодня произошло страшное — жизнь переломилась пополам. В той половине осталось все, что было раньше: бабушка, Стасик, диванчик с лопнувшей спинкой, двор между высокими домами, Светка-Сетка — всего этого больше нет. А в другой половине — интернат, и все чужое, и все чужие. Он чувствует сиротство — никому не нужен. И мама далеко. Он ей напишет. Ответит ли она? Сомнения мучают Гошу.