Пройдя долиной смертной тени (СИ)

Мария всегда считала веру в Бога слабостью. Люди не хотят сами отвечать за себя, за свои слова и поступки, хотят быть ведомыми, хотят получать оправдания и видеть некий божественный промысел, будучи слишком немощными для того, чтобы понять и признать — смысла-то никакого и нет. И не было никогда. Единственный, на кого ты можешь положиться — ты сам. И никак иначе. Все остальное — банальная глупость. Вот и Филиппа Сербская сейчас находила глупцом и простым мудаком, раз он грубит ей, девушке, с которой впервые в жизни провел ночь, только потому, что тогда в его член «вселился Дьявол». Правильно было бы, наверное, свалить отсюда ко всем чертям, а он пусть и дальше всем пиздит, пытаясь уйти в монахи. Мария не выдержит, если очередной подонок вытрет о нее ноги. Но она не умеет поступать правильно. Если он не хочет ее любви, он познает ее ненависть.

Панфилов как-то странно, порывисто дернул плечом.

— Я не отказываюсь от своих слов. Я…

Он замер, нахмурился так, что брови сошлись на переносице. Невыносимая тоска ухватила его за самое нутро. Филипп вдруг посмотрел на Марию со слезами на глазах.

— Ты не понимаешь. Не понимаешь, сколько мне стоило тогда расстаться с тобой. Ты ничего не понимаешь.

Ему хотелось дотронуться до ее руки, но делать этого Панфилов не стал. Просто стоял и смотрел ей в глаза. Все во что он верил, все, что знал, разбилось вдребезги, а осколки впились в сердце.

Мария продолжает стоять на месте. А она-то думала, что это она тут эмоционально неуравновешенная. Тем не менее, похоже, только она здесь и знает, чего хочет. Сербская смотрит на парня почти холодно, но это, скорее, неосознанно, ведь ее сердце начинает сильно колотиться от его слов, а в лицо словно дышит жаром огнедышащий дракон. И это поздняя осень на дворе.

— Конечно, я ничего не понимаю. Я глупая и необразованная, да? — и все тот же твердый тон. — Я уверена, ты надеялся, что больше не увидишь меня. Но вот она я. И я остаюсь тут. На какое-то время точно.

Мария почти что зло усмехается.

— Кто знает, может, этот ваш экзорцист, и правда, сделает меня «лучше», — она показывается кавычки пальцами. — Но и тогда тебе было бы все равно, верно?

Сербская понимала, что сейчас явно борщит, но из нее словно сочились все эти пропитанные ядом слова. Эмоциональная и словесная гемофилия. Инфекция в душе, черный бубон, а не сердце. Гниль под языком. Купола на фоне серого неба прямо за спиной Филиппа вызывали гнев. Может, в ней, и правда, поселился бес?

— Мне не будет все равно, — бурчит Филипп. Как ему объяснить ей свои чувства, если она не собирается ничего понимать? От раздражения Панфилов даже побледнел. Он глядел сейчас на Марию совершенно бешеными глазами, являя собой яркую иллюстрацию помешанной личности. Может быть, это не во всех этих несчастных, а в него вселился бес? В этом Филипп уже не сомневался.

Где-то рядом послышались голоса. Без лишних слов Панфилов схватил за руку Марию и потянул за собой — к той беседке, где они недавно столкнулись с Елисеем. От сторонних глаз их скрывал пожелтевший плющ.

— Если ты хочешь… Оставаться, то хотя бы не пались, — бешено прошептал Филипп. От близкого присутствия девушки и вовсе стало тошно. Он наклонился к ней и прижался щекой к ее шее, вздрагивая как от лихорадки. — Что ты… Делаешь со мной.

Марию и саму настигла мелкая дрожь, но шла она совсем не от ноябрьского холода, а от жара. Дыхание Филиппа щекотнуло кожу, и та вмиг покрылась мурашками, а где-то внутри распустился розовый бутон — быстро и ярко. Девушка тут же растеряла весь пыл, что так упорно растила в себе для ссоры, и подняла руку, чтобы погладить юношу по голове, запустить пальцы в его волосы. От него пахло ладаном — должно быть, он и вовсе весь пропах им. А она пользовалась духами с ароматом засахаренных роз — сплетаясь, запахи напоминали о чем-то райском, пусть Сербская и не верила во всю эту чушь. Сейчас была готова поверить.

— Тайные встречи, да? — усмехнулась она, мягко отстраняя Филиппа от себя за волосы. — Мне нравится.

Согласившись с правилами, Сербская огляделась по сторонам и, обхватив лицо парня ладонями, поцеловала его. Ощущая губами мягкость его губ, она даже подумала, что счастлива в это мгновение. Нестабильная, она так часто могла пройти с нижнего круга Ада до Эдема всего в пару шагов за жалкие полчаса.

Словно и не было этой мучительной недели. Филипп чувствовал себя ужасно — и тогда, и сейчас, однако сейчас у него, по крайней мере, появилась поддержка в лице Марии, которая была готова разделить с ним грех. Но сколько ее желание продлится? Пока он ей не наскучит, а там уже можно было бы идти прямиком в жерло адово — его там заждались.

Но пока… Вряд ли он достаточно силен для того, чтобы сопротивляться ей. Вряд ли у него хватит на это душевных и моральных сил.