Наши опасения быть обманутыми оказались необоснованными. Мануэль, наконец, одобрил пятый радиатор, снизил цену в половину того, что хотел за него на хранилище лома араб, когда тот сообразил, что радиатор для туристов.
После четырех часов поиска, проб, сварки и проверки возможных дефектов наш счет составил 17 $, а радиатор, снова установленный на Ровер, прекрасно функционировал. Мы выдали Мануэлю 20 $ и массу благодарностей, хотя запчасть обошлась нам в 13$. Такая искренняя честность должна была быть вознаграждена.
Одна из самых удивительных вещей, с осознанием которой вы сталкиваетесь в вашей жизни, заключается в том, что большинство встречаемых вами людей являются действительно хорошими, честными, достойными и добропорядочными. Только случайно встреченный вами плохой или бесчестный человек заставляет вас с подозрением относиться к каждому.
Солнце уже садилось, когда мы снова выбрались из Тангиера, после того как приготовили ужин прямо на тротуаре рядом с остывающим радиатором, к невероятному изумлению прохожих.
Направляясь в Касабланку, мы не нуждались более в остановках; мы составили предварительный график и отставали от него уже на полдня.
Было 3 часа дня, когда мы, замученные и сонные за долгие день и ночь, прошедшие после того, как мы покинули Гибралтар, подъехали к Касабланке. Напуганные головорезами и ворами, которыми печально известен город интриг, мы остановились посреди обширного поля, вдалеке от каких-либо строений и уснули там в окружении своего имущества, считая, что так риска будет меньше.
Так прошла наша первая ночь в Африке. Маленький мальчик, присматривающий за полудюжиной овец, был единственным свидетелем нашего появления из Ровера на следующее утро. Стирая с себя многочисленные следы, оставленные коробками, на которых мы располагались ночью, зевая и потягиваясь под теплым солнышком, мы достали на завтрак несколько консервов. После поедания колбасы с горохом, мы приехали в оживленный город современных небоскребов и суматошности движения, и через несколько минут растерялись в поисках места, где можно было бы купить дисконтные талоны на бензин.
К тому времени, как мы выпутались из лабиринта тесных мощеных улиц, у нас были талоны, и мы направлялись в сторону Марракеша.
Изменения, наблюдаемые нами в людях и в целом в стране с того момента, как мы покинули Гибралтар, были весьма значительными. Пропали брюки, рубашки и куртки, характерные для Европы. Их сменили просторные мантии и темные бурнусы арабов, лица женщин были скрыты от взоров, за исключением узкого разреза для глаз, сквозь который они разглядывали нашу процессию.
Пожилые люди, пасущие овец или не разгибаясь срезающие ряды волокнистых початков на скалистых полях, были закутаны в закрывающие голову балахоны, защищающие уши и шеи от палящего солнца. Все сливалось под просторными складками одежды, обернутой вокруг тел, и только огрубевшие ноги были видны в прорехах плетеных веревок их кожаных сандалий.
Солнце было жарче, чем за день до этого. Поля, за исключением тех, что имели примитивную ирригационную систему, были высохшими и заросшими редкой желтой травой и какими-то необычными колючими деревьями. Речка, казалось попавшая сюда каким-то чудом, была мелкой и коричневой от грязи; непригодная для питья вода лениво текла вдоль пыльных берегов, обсаженных чахлыми кипарисами. Сельская местность, с древними каменными домами и поломанными заборами, с петляющими среди скал и спускающимися к ним тропинками, создавала общее впечатление безжизненности и забвения.
Путешествие по бедной земле
Здесь велосипеды и ослы были самым распространенным видом транспорта. Глина вперемешку с палочками, сформованная в кирпичи, и европейская известь были самыми распространенными строительными материалами. Усталость и пассивность, столь давно поселившиеся на земле бедных, приучили их воспринимать нужду и добывание скудных средств к существованию, своим образом жизни, который никто в этом мире не ставил под сомнение. Было несложно понять, откуда взялся мусульманский закон Рока («Все записано и не может быть изменено»), который столь беспрекословно был принят этими людьми.
Испания была бедной страной, с ее крестьянами и поездами третьего класса, ее грязными улицами и закопченными городами, но то, что мы видели сейчас, было бедностью, настолько глубоко врезавшейся в лоно и социальную структуру этой земли, что казалась неискоренимой. Люди выглядели так, как будто они очень давно смирились с тем, что другой образ жизни мог стать для них шагом к распаду их системы. Перемена воспринималась не чем-то прогрессивным или даже регрессивным, а просто перемещением состояния бедности в его продолжение.
Сидя за рулем нашего Лендровера, мы чувствовали себя несравнимо богаче жителей этой страны, но для них, казалось, это не имело большого значения. Наше состояние не вызывало ни злорадства, ни желания много об этом говорить; нам достаточно было это знать, это иметь и не придавать этому значения.