Проигравший из-за любви

Бакалейщики, торговцы канцелярскими товарами, материей и модной одеждой еще не привели в порядок свое имущество. Две кабинки для переодевания, так радующие брэнскомбских купальщиков, находились, еще в плачевном состоянии после зимы. Словом, Брэнскомб еще не ожил. Мистер Топсо — лонг-саттонский аукционист, землемер и агент по недвижимости — имел поэтому достаточно большой выбор домов для размещения богатого джентльмена и его дочери, а также их друзей.

При таких столь удачно складывающихся обстоятельствах мистер Топсо, естественно, выбрал самую дорогую виллу, при этом его доля от сделки составляла пять процентов. Кое-что он, конечно, надеялся получить и от одинокой вдовы, которую уверял, что это большое счастье, что его выбор пал именно на ее виллу.

В обычном порядке вещей было то, что такие особняки находились на окраинах деревень и городов. Они поддерживались в хорошем состоянии и располагались вдали от железнодорожной станции, если таковая была. Такие жилища изобиловали различного рода архитектурными излишествами.

Так обстояли дела с Брэнскомбом. Снятая для Марка Чемни вилла была построена в духе итальянской готики и венчалась небольшой башенкой, открытой всем ветрам. Дом был гораздо выше, чем окружающие его здания, и стоял рядом с дорогой, ведущей от деревушки, лежащей внизу, и плавно поднимающейся по утесу, отделенной от его края пшеничным полем. Здесь было некое подобие сада — сухая полоска земли, поросшая желтофиолем, левкоей — скудная растительность, считающаяся здесь травой. Правда, в определенное время и тут расцветали ноготки и лютики.

Это отдаленное и уединенное место очаровало Флору. То, что она увидела, сильно отличалось от Фитсрой-сквер. Вид растянувшегося во весь горизонт океана с его неповторимыми чертами радовал глаз девушки, а воздух освежал, как может освежать путника в арабских пустынях оазис. Флора объявила, что поражена увиденным и поцеловала отца в седеющие волосы, когда тот сел возле окна в гостиной, отдыхая после пятнадцатимильной дороги из Лонг-Саттона.

— Как хорошо, что мы здесь, — воскликнула она, — и как хорошо, что ты подумал именно о Брэнскомбе, а не о поездке в Европу, где тебя бы измотали штормы, железные дороги, дилижансы, да и мало ли что еще! Я думаю, что здесь тоже неплохо — все первозданно, величественно и живописно. Конечно, там, в. Европе, есть соборы, руины и так далее, что весьма увлекает людей, но мы ведь можем прекрасно обойтись и без соборов, не правда ли, папа? А если нам вдруг захочется узнать готическую архитектуру, то мы можем съездить на день или два в Раджмонт. А теперь, дорогой папочка, скажи, что ты доволен Брэнскомбом, и что сегодня все так же хорошо, как тогда, когда ты был мальчиком.

Она сказала это с таким трепетным волнением в голосе, которое стало уже привычным для нее в последнее время при общении с отцом. Медленно и неумолимо тревога и грусть входили в ее сердце. Тот факт, что здоровье ее отца пошатнулось, стал тяжелой реальностью, несмотря на все его попытки выглядеть бодрым и веселым. Он стал более слабым, чем раньше, быстрее уставал, часто у него что-то болело — все это стало горькой правдой, и Марк не мог ничего более скрывать от любящих глаз дочери. Но самого худшего Флора не знала. Она не знала, что жизнь его висит на волоске, и любой момент этого лета может стать для него последним. Флора знала, что он изменился и постарел за год, но она постаралась уверить себя, что это была естественная смена периодов человеческой жизни, начало преклонного возраста. Днем и ночью девушка молила Бога дать ему долгих лет жизни, чтобы он всегда был рядом с ней, она вообще не могла представить свою жизнь без него. Было ли это возможно, чтобы она продолжала жить, оставив его лежать в узкой могиле, спрятанного от солнца и света жизни, могла жить и быть даже счастливой без него? Флора помнила одну девочку у мисс Мэйдьюк, отец которой неожиданно скончался, и которая несколько недель спустя вернулась в школу в траурном платье. Первое время она очень много плакала в перерывах между занятиями и ночью в спальне, но затем все вернулось на свои места: она учила свои уроки, ела обеды, ждала каникул, в общем, делала то, что и другие, ее голос вскоре стал звучать так же громко и весело на площадке для игр, как и голоса других девочек.

Доктор Олливент так же, как и Флора, получил большое удовольствие от Брэнскомба. Он казался здесь совсем другим человеком после своего бегства от бесконечной работы и чтения на Вимпоул-стрит, а возможно, и оттого, что рядом не было Уолтера Лейбэна, чья молодость немного давила на доктора, постоянно подчеркивала его возраст и напоминала ему о том, что прошли молодые годы, об упущенных возможностях. Эта мысль не давала ему покоя, поистине терзала его.