— Ты, я вижу, рассчитываешь, что я передумаю?
— Да. Надеюсь. Надежда не очень большая, но все же лучше, чем безнадежность. Понимаешь, я ведь тебя люблю.
— А ты пообещаешь, что никогда больше не будешь играть?
— Да.
— И выкинешь эту проклятую систему?
— Да.
Была такая песенка в моей молодости: «И сердце у меня замерло». Именно это я и почувствовал, когда она стала ставить условия.
— А ты ему сказал насчет акций? — спросила она.
— Нет.
— Я не могу пойти на яхту, если он ничего не знает. Это будет подло.
— Обещаю, что я все разъясню — до того, как мы ляжем спать.
Голова у нее была опущена, я не видел ее лицо, а сидела она молча. Я привел все свои доводы, мне тоже больше нечего было сказать. Да и в ночном кафе слышно было только звяканье посуды и звук льющейся из крана воды. Наконец она спросила:
— Чего мы ждем?
Мы взяли чемоданы и перешли через дорогу в казино. Она не хотела туда входить, но я сказал:
— Я ведь пообещал, что тебя приведу.
Я оставил ее в вестибюле и прошел в «кухню» — его там не было. Тогда я зашел в бар, а оттуда в Salle Privée. Он сидел там, впервые играя на минимум в пятьсот франков. Д. Р. Угой сидел за тем же столом — вокруг него валялись фишки в пять тысяч франков. Он сгорбился в своем кресле, и пальцы его беспрестанно сновали, как мыши. Я наклонился над его плечом и сообщил ему то, что его касалось, но он не выказал никакого интереса, потому что шарик в эту минуту катился по колесу рулетки. Шарик замер на нуле, когда я подошел к Филиппу и крупье загреб свои выигрыши.
— Кэри тут, — сказал я Филиппу. — Я сдержал свое обещание.
— Скажите ей, чтобы она сюда не приходила. Я выигрываю, — правда, не считая последней ставки. И не хочу, чтобы меня отвлекали.
— Она больше не будет вас отвлекать.
— Я выиграл десять тысяч.
— Да, но все получает проигравший, — сказал я. — Нате, проиграйте за меня и эти. Это все, что у меня осталось.
Я не стал ждать его отказа, да и не думаю, чтобы он стал отказываться.
В тот вечер Гом вел себя как примерный хозяин. Он делал вид, что ничего не знает о наших неприятностях, и мы сами стали о них забывать. Мы пили до ужина коктейли, а за ужином шампанское, и я заметил, что Кэри уже с трудом подбирает слова. Она рано легла спать, потому что хотела оставить нас с Гомом наедине. Мы оба вышли на палубу, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Налетел легкий ветерок, принес запах моря; облака спрятали луну и звезды, от чего сигнальные огни на яхтах стали ярче.
Гом сказал:
— Завтра вечером вы, может, и убедите меня, что Расин более великий поэт, но сегодня я хочу вспоминать Бодлера.
Он оперся на борт и тихо прочел стихи; я подумал, кому же этот умудренный жизнью старик с бескрайним честолюбием когда-то их обращал?
Он повернулся к ней и сказал:
— Я говорю это вам, дорогая, от его имени. — Он обнял ее за плечи, а потом подтолкнул к лестнице в каюты. Она застонала, как раненый зверек, и побежала вниз.
— Что это с ней? — спросил Гом.
— Наверное, что-то вспомнила. — Я знал, о чем она вспоминала, но не стал ему говорить.
Мы вернулись в салон, и Гом налил нам виски.
— Я рад, что фокус удался, — сказал он.
— Она еще может захотеть сойти в Генуе.
— Не захочет. На всякий случай мы в Геную не зайдем. — Он задумчиво добавил: — Ведь я не в первый раз умыкаю женщину.
Он подал мне мой бокал:
— Я сегодня вас долго не задержу, но хотел вам кое-что сказать. Я решил нанять нового помощника бухгалтера.
— Это что... вы меня увольняете?
— Да.
Вот уж непредсказуемый старый черт, подумал я, — сказать это мне сейчас, своему гостю! Неужели он в мое отсутствие встретился и поговорил с Д. Р. Угим?
— Теперь, когда вы женаты, вам понадобится больше денег, — сказал Гом. — Я назначаю Арнольда руководителем наших побочных предприятий. А вы вместо него станете главным бухгалтером. Допейте виски и ступайте спать. Слышите, уже поднимают якорь.
Когда я спустился вниз, я поинтересовался, заперла ли Кэри дверь в свою каюту, но дверь не была заперта. Кэри сидела на одной из коек, подтянув колени к подбородку, и смотрела в иллюминатор. Загудели моторы, и мы двинулись. Отсветы портовых огней кружились на стенах каюты.
— Ты ему сказал? — спросила она.
— Нет.
— Ты же обещал! Я не могу кататься с ним по Италии на его яхте, если он ничего не знает. Он был такой добрый...
— Я обязан ему всем, — сказал я. — Это ведь он придумал, как мне заполучить тебя обратно. Это его фокус. Я бы сам ничего придумать не мог. В таком я был отчаянии.
— Тогда ты должен ему все рассказать. Теперь, сейчас же.
— Но рассказывать-то нечего. Неужели ты думаешь, будто после того, что он для меня сделал, я буду обжуливать его с Бликсоном?
— Но ведь акции?..