Происхождение

Глядя на могилу Гауди, Лэнгдон еще острее ощутил боль собственной потери: Эдмонда больше нет. Он возвел глаза вверх, к статуе Девы Марии на стене алькова, и вдруг заметил на постаменте странный знак.

А это еще что?

Редко случалось, чтобы Лэнгдон не узнал какой-нибудь символ. Сейчас он видел перед собой знакомую греческую букву лямбда, которая, насколько ему известно, не имеет никакого отношения к христианской символике. Этот научный символ часто используют в космологии, физике элементарных частиц, в теории эволюции. Вот только странно, что на верхушке этой лямбды находился католический крест.

Религия, поддерживаемая наукой? Никогда Лэнгдон не видел ничего похожего.

– Вас удивляет этот знак? – К нему приблизился отец Бенья. – Здесь вы не одиноки. Многие спрашивают о его значении. На самом деле это лишь особая современная интерпретация креста на вершине горы.

Лэнгдон подошел поближе и увидел рядом с символом три тусклых золоченых звезды.

Три звезды, причем расположенные особым образом. Лэнгдон сразу понял, о чем речь.

Крест на вершине горы Кармель.

– Это же крест кармелитов?

– Совершенно верно. Покой Гауди оберегает Пречистая Дева Мария Кармелитская.

– Разве он был кармелитом? – Лэнгдон с трудом мог представить, что архитектор-модернист следовал традициям католического ордена, с двенадцатого века следующего крайне строгому уставу.

– Конечно, нет, – рассмеялся Бенья. – Но именно монахини-кармелитки жили с Гауди в его последние годы и заботились о нем. Монахини верили, что он оценит их помощь при переходе в мир иной. И они сделали этой часовне весьма щедрый дар.

Дальновидно, подумал Лэнгдон, ругая себя за то, что неправильно истолковал вполне невинный символ. Наверное, бесконечные теории заговора, заполонившие газеты и эфир, заставляют во всем видеть подвох.

– Вот там книга Эдмонда? – внезапно воскликнула Амбра.

Отец Бенья и Лэнгдон повернулись на ее голос. Амбра всматривалась в полутемное пространство справа от гробницы Гауди.

– Да, – ответил Бенья. – Мне жаль, что здесь так мало света.

Амбра быстро направилась к стоявшей в полутьме витрине, Лэгдон последовал за ней. Книгу выставили в самой темной части крипты, в густой тени, которую отбрасывала массивная правая колонна усыпальницы Гауди.

– Мы обычно выкладываем здесь справочные брошюры, – объяснил отец Бенья. – Но я их перенес, чтобы освободить место для книги сеньора Кирша. Никто даже и не заметил.

Амбра уже стояла возле похожей на клетку витрины с наклонной стеклянной крышкой. Лэнгдон поспешил к ней. Под стеклом, открытая на странице сто шестьдесят три и плохо различимая в полутьме, лежала массивная книга в толстом переплете – «Полное собрание работ Уильяма Блейка».

Как и сказал отец Бенья, на странице сто шестьдесят три не было стихов – только иллюстрация. Со слов настоятеля об изображении Бога Лэнгдон пытался представить, что именно они увидят в книге. Но этого точно не ожидал.

«Ветхий днями»[102], мысленно проговорил Лэнгдон, пытаясь рассмотреть в темноте знаменитую гравюру Блейка, датированную 1794 годом.

Лэнгдона удивило, что отец Бенья назвал эту иллюстрацию «изображением Бога». На первый взгляд это действительно Бог христиан – седобородый иссохший старец, восседающий на облаках и способный дотянуться с небес до земли. Но если бы отец Бенья изучил вопрос немного глубже, он открыл бы для себя много нового. На гравюре не христианский Бог, а созданное воображением Блейка божество по имени Уризен. Гигантским циркулем он измеряет небеса, отдавая дань уважения научным законам Вселенной. Гравюра настолько футуристическая для своего времени, что столетия спустя знаменитый физик и атеист Стивен Хокинг вынес именно ее на обложку антологии «Бог создал целые числа». Вечного демиурга Блейка можно увидеть и над главным входом в Рокфеллеровский центр в Нью-Йорке – древний геометр, по обеим сторонам которого расположены две другие фигуры, смотрит вниз с барельефа в стиле ар-деко под названием «Мудрость, свет и звук».

Лэнгдон, глядя на книгу, пытался понять, почему Эдмонд принял столь странное решение – поместить ее здесь. Неужели это месть? Нечто вроде пощечины христианской церкви?

Война Эдмонда с религией никогда не заканчивалась, думал Лэнгдон, рассматривая Уризена. Богатство давало Эдмонду возможность делать все, что он пожелает, – даже демонстрировать «богохульные» произведения искусства в святая святых католического собора.

Злость и гнев, размышлял Лэнгдон. Возможно, все объясняется очень просто. Справедливо или нет, но Эдмонд всегда винил церковь в смерти матери.

– Конечно, я прекрасно знаю, – сказал отец Бенья, – что тут изображен вовсе не христианский Бог.

Лэнгдон удивленно взглянул на старого настоятеля:

– Правда?