Происхождение

Пробираясь сквозь толпу, Лэнгдон пошел вслед за Беньей. Сверху доносились звуки стройки: здание Саграда Фамилии продолжает расти.

– Вы смотрели трансляцию Эдмонда? – спросил Лэнгдон.

– Если честно, три раза, – рассмеялся Бенья. – Новое представление об энтропии, как о «желании» Вселенной рассеивать энергию… мне это напоминает книгу «Бытие». Когда я думаю о Большом взрыве и расширении Вселенной, я вижу, как расцветающее облако энергии распространяется все дальше и дальше в черноте космоса… и несет свет туда, где его никогда не было.

Лэнгдон улыбнулся. Вот бы в детстве у меня был такой духовник.

– Ватикан уже выступил с официальным заявлением по поводу открытия?

– Пока в процессе подготовки, но, похоже… – Бенья пожал плечами, – есть некоторые расхождения во взглядах. Вопрос о происхождении жизни, как вы знаете, всегда был камнем преткновения у христиан – в особенности фундаменталистов. Лично я считаю, мы должны решить его раз и навсегда.

– Правда? И как же нам его решить?

– Мы все должны сделать то, что уже сделали многие церкви – открыто признать, что Адама и Евы не существовало, что эволюция – доказанный факт, а христиане, которые выступают против этого, всех нас выставляют дураками.

Лэнгдон остановился и уставился на старика-настоятеля.

– Да ладно вам! – Бенья рассмеялся. – Я не обязан верить, что тот же Бог, который одарил нас чувствами, здравым смыслом и разумом…

– …при этом требует, чтобы мы отказались от их использования?

– Вижу, вам знакомы слова Галилея, – улыбнулся Бенья. – В детстве я обожал физику; я пришел к Богу, испытывая глубокое уважение к материальной Вселенной. Это одна из причин, почему мне так близка идея Саграда Фамилии… Для меня это храм будущего, напрямую связанный с природой.

Лэнгдон размышлял, что Саграда Фамилия, как и римский Пантеон, может стать символом переходного периода: здание, которое «одной ногой стоит в прошлом, а другой – в будущем», своеобразный мост, ведущий от уходящей веры к зарождающейся. Тогда собор Гауди обретет огромную значимость, о которой никто раньше не подозревал.

Бенья вел Лэнгдона вниз по спиральной лестнице, знакомой еще с прошедшей ночи.

Снова крипта.

– Мне совершенно ясно, – говорил Бенья, пока они спускались, – что у христианства есть лишь один способ выжить в эру науки. Мы должны прекратить отрицать научные открытия. Мы не должны выступать против доказанных фактов. И мы должны стать духовным партнером науки, ведь нами накоплен огромный опыт: столетние философские изыскания, самоанализ, медитации… Все это поможет человечеству создать прочную моральную основу в новых условиях. И тогда стремительно развивающиеся технологии будут объединять нас, дарить свет и возвышать… вместо того чтобы вести к разрушению.

– Не могу не согласиться, – сказал Лэнгдон. Я только надеюсь, что наука примет вашу помощь.

Они спустились в крипту. Бенья прошел мимо усыпальницы Гауди к витрине с подаренной Эдмондом книгой Уильяма Блейка.

– Вот о чем я хотел поговорить с вами, профессор.

– О собрании Блейка?

– Да. Как вы помните, я обещал сеньору Киршу выставить книгу здесь. Я согласился, потому что решил, что для него важна именно иллюстрация.

Они склонились над витриной, всматриваясь в придуманного Блейком Уризена – божество, циркулем измеряющее Вселенную.

– Но, – продолжал Бенья, – мое внимание привлек текст на соседней странице… думаю, вам нужно прочитать последнюю строку.

Лэнгдон, глядя на Бенья, продекламировал:

– Религий темных больше нет, царит блаженная наука.

– Вы знаете ее? – Бенья казался изумленным.

– Да, – улыбнулся Лэнгдон.

– Должен признаться, я глубоко встревожен. Меня волнуют эти слова… о темных религиях. Кажется, будто Блейк провозглашает все религии мрачными… недобрыми… или даже несущими зло.

– Это обычная неверная трактовка, – ответил Лэнгдон. – На самом деле Блейк был глубоко духовным человеком, я бы даже сказал, слишком духовным для выхолощенного малодушного христианства, господствовавшего в Англии восемнадцатого века. Он верил, что религии бывают двух видов: мрачные, догматичные, подавляющие творческую мысль – и светлые, открытые новому, поощряющие творчество и саморазвитие.

Бенья завороженно слушал.

– В этой последней строчке, – продолжил Лэнгдон, – Блейк хотел сказать вот что: «Блаженная наука прогонит прочь темные религии… и тогда воцарятся религии, несущие добро и свет».

Бенья молчал, погрузившись в размышления. Потом легкая улыбка появилась на его губах.

– Спасибо, профессор. Вы только что помогли мне выбраться из очень неловкой ситуации.

Распрощавшись с настоятелем, Лэнгдон решил еще немного побыть в главном нефе собора. Он тихо сидел на скамейке среди сотен туристов и вместе со всеми наблюдал, как лучи заходящего солнца окрашивают лес деревьев-колонн в волшебные оттенки.