Происхождение альтруизма и добродетели. От инстинктов к сотрудничеству

Причина образования грачовников может быть несколько иной: совместная оборона или возможность отслеживать места, где другие особи добывают пищу. В любом случае, принцип один и тот же. Быть в стае — эгоистичный, а не социальный акт. Короче говоря, если речь идет не о больших семьях, ничего альтруистичного в стадном или социальном поведении животных нет.

Уильям Гамильтон предложил термин «эгоистичное стадо». Свою мысль он проиллюстрировал воображаемой группой лягушек, собирающихся вместе на краю круглого пруда, дабы спастись от змеи, которая в нем живет. Руководствуясь единственным желанием оказаться между двумя другими лягушками (случись беда, в первую очередь съедят их), они в итоге устраивают кучу-малу. Все агрегации в природе, не являющиеся семьями — эгоистичные стада.

Даже стаи шимпанзе могут образовываться именно по этой причине: тогда хищниками выступают другие представители того же вида. Основная выгода, которую шимпанзе извлекают из жизни в больших сообществах, заключается в следующем: благодаря своему размеру стая обеспечивает безопасность, снижая риск успешного нападения на ее территорию соперничающей стаи¹⁵³.

В Риме

Групповому отбору редко удается превзойти индивидуальный. Чтобы в этом убедиться, рассмотрим следующий пример. Соотношение полов буквально всех животных при зачатии составляет 50:50. Почему? Вообразите вид кроликов, состоящий из 10 самок на каждого самца. Поскольку эти животные полигамны, и от самцов не требуется кормить и защищать свое потомство, они будут процветать и размножаться в два раза быстрее, чем нормальные кролики. Как результат, последние скоро вымрут. Выходит, неравное соотношение полов для вида хорошо.

Но взглянем на это с точки зрения отдельной самки нового вида. Допустим, она имеет возможность менять соотношение полов в своем помете. Если она рожает только сыновей, каждый из которых в свое время спарится с 10 самками, то у нее будет в 10 раз больше правнуков, чем у соперниц. И очень быстро ее потомки начнут преобладать. Но, поскольку в каждом поколении будут рождаться только самцы, их будет все больше и больше — а значит, соотношение полов в конце концов станет равным. Вот почему — за редкими исключениями, лишь доказывающими правило — эта пропорция всегда вращается вокруг 50:50. Любое отклонение автоматически вознаграждает тех, кто восстанавливает равновесие.

То же справедливо для поведения человека. Вообразим южноамериканский лес и живущих в нем несколько сотен индейских семей, которые едят только сердцевину пальмы. Подобное не так уж невероятно: этот продукт является основным для целого ряда народов. Представим, что пальмы растут медленно, а рубить можно только зрелые деревья. Чтобы предотвратить голод, каждая семья подчиняется жесткому правилу «два ребенка на каждую женатую пару» и убивает «лишних» малышей. В результате зрелых пальм хватает на всех. Все хорошо в этом слегка тоталитарном Эдеме. Вид заботится о своих интересах (хотя бы и ценой индивидуальных стремлений) и процветает.

Теперь представим, что, по какой-то причине, спустя много лет одна семья отказывается делать то, что ей велено, и воспитывает 10 детей. Родители кормят их, срубая молоденькие пальмочки. Другие поступают так же, и все племя скоро оказывается в беде — причем законопослушным индейцам не лучше, чем нарушителям. На самом деле у последних, которых стало много, больше шансов выжить при надвигающемся голоде, чем у семьи, блюдущей закон. Невинные не только разделяют страдания виновных — на их долю выпадает даже больше мучений. Сам вид далек от процветания, чего не скажешь о его представителях. Потенциальный нарушитель закона либо может утверждать, что в конечном счете ему будет лучше, если он устоит перед искушением, либо руководствоваться «патриотизмом». Но может ли он быть уверен, что другие придут к такому же выводу? Вспоминая о дилемме заключенного, может ли он быть уверен, что они не предадут? И, если уж на то пошло, есть ли у него гарантия уверенности соплеменников в том, что не предаст он? Ибо если один человек предает, думает, что другой может предать, или считает, что другой думает, будто он предаст, чувство общности рушится, и логика ведет к беспределу.