Происхождение боли

На правом диване лежал серый халат, и, пока Люсьен рассматривал убранство, англичанин оделся и сел. Он оказался безупречным красавцем северного типа, золотоволосым, подавляюще грациозным. Для истинного аристократа, впрочем, он был слишком румян и атлетичен, да и кудри его до плеч были жёстки, а улыбался он одними нижними зубами…

— Добро пожаловать к столу.

Люсьен бросился к тартинкам и сразу три запихнул в рот, жмурясь от удовольствия. Серый Жан разлил по трём бокалам белое вино. Гость тут же схватил один из них и запил своё лакомство, перевёл дыхание и спросил:

— А мне найдётся что надеть?

— Конечно, но чуточку позже. Хочу тебя разглядеть.

— Что уж во мне интересного?…

— Эта отметина — от пули?

Люсьен машинально прикрыл рукой шрам на груди.

— Совсем недавней… Но мы не будем говорить об этом сейчас. Не стесняйся. Не думай о себе. Посмотри на меня. Я сказал посмотри.

Он говорил неповелительно, но негромко. Среди этой роскоши её хозяин сидит в простом тусклом платье, честно соблюдая своё имя. А на серых складках переливались оттенки золотого, белого, розового, словно для всех чудес комнаты было честью хоть слегка приотразиться в невзрачной одежде.

— Вы меня спасли от смерти, обогрели, накормили… Я не понимаю, зачем я вам нужен.

— Разве я не сказал этого сразу же, на мосту?

— Я не помню, но скорее всего это было что-то утешительное, а значит, неправда. Не надо никаких добрых слов. У вас есть ко мне интерес. Просто скажите, какой… Я нищий, у меня ничего нет, даже репутации порядочного человека. Я не смогу вам помочь ни в интригах, ни в афёрах, ни в мистификациях, ни в чём другом…

— Ты мне можешь пригодиться не для дел, а для забавы.

— Для какой?

— … Кинь-ка мне персик.

Люсьен исполнил просьбу. Серый Жан повертел плод на ладони, взял со столика обою-доострый нож и надрезал от череночного углубления по ровной закруглённой бороздке, осторожно разломил.

— Ответьте мне прямо! — настаивал Люсьен, — Мне уже безразлично всё сущее,… но тем невыносимее неизвестность…

Англичанин надкусил дольку персика и, раздавив его мякоть языком об нёбо, спросил:

— Ты обязательно хочешь быть мне благодарным?

— Может быть, через час я буду вышвырнут обратно на улицу!?…

— Нет! Клянусь, ты уйдёшь отсюда, только если этого захотим мы оба — я и ты.

— Вы уже хотите?

— Меньше всего не свете. Я скорее опасаюсь, как бы не захотелось тебе, хотя у меня…

Не договорил: где-то наверху, над лестницей глухо грохнуло, и послышались тихие приближающиеся шаги — вниз по ступеням. В комнату вплыла, словно лебедь, прекрасная дама в белых просторных шелках с длинным шлейфом. Волосам её, волнистым, тёмным в рыжину, позавидовали бы героини полотен Россетти, а лицом она была похожа на леди Гамильтон. Она кивнула Серому Жану, что-то проговорила по-английски, тот встал, приблизился и тоже сказал нечто неразборчивое.

— Простите меня, — подал голос Люсьен, — но это невежливо: шептаться на незнакомом для присутствующих языке!

Дама удивлённо и с любопытством посмотрела на раздетого, исхудавшего человечка и пропела по-французски:

— Просто мы считали, что в Париже воспитанные мальчики знают английский.

— А вот зверьки, живущие на сваях сенских мостов, не знают, — заступился Серый Жан, — Крысёнок, назови миледи твоё имя.

— Люсьен Шардон.

— Маргарита Девере, — в ответ представилась прелестная и, отвернувшись, развязала шнур у шеи; распустившаяся в вороте хламида опала на пол, оставив даму одетой только в тёплый воздух и восхищённые взгляды. Её соотечественник с улыбкой подал ей половинку персика. Маргарита вошла в темноту; нежный силуэт искривился и пропал в морщинах дверного стекла.

— Как она красива! Кто она? — пробормотал Люсьен.

— Моя пожизненная спутница.

— Вам повезло.

— Нам всем повезло. Мы развлёчёмся на славу.

— Но она же — ваша!.. При чём тут я!?… Неужели вы позволите мне наставить вам рога?

— Ага. Но не раньше, чем я приделаю тебе хвостик.

Англичанин положил в рот остаток персика, взял бокал так, что ножка свисла меж его пальцев. Люсьен нерешительно поднял свой и тихонько звякнул его краем о хрустальный диск подставки:

— Я ничего не понимаю, но и терять мне нечего.

Вскоре ему захотелось спать — он пожаловался на это. Хозяин дворца хлопнул в ладоши, и люстра медленно спустилась до уровня его глаз. Он пустым бокалом загасил все свечи, кроме одной. Оскудевшая светом бронзовая медуза снова поднялась по его знаку.

— Но я всё равно не смогу уснуть, если не укроюсь, — капризно предупредил Люсьен, укла-дываясь головой на пухлый подлокотник.

Серый Жан поднял с ковра одежды леди Маргариты и набросил их на приёмыша.

— Спокойной ночи, Крысёнок.

На утро Люсьена отвели на верхние этажи, где назвали уютно мрачную комнату с вы-соким чёрным потолком, бархатно-малахитовыми стенами, белым полом и большой кро-ватью его новым жилищем. По желанию Люсьена приносили любую еду, одежду.

Заламаншских господ не было видно весь день, а вечером Люсьен встретился с ними обоими за ужином. Дама была в модном богатом платье, кавалер — во фраке. Всё как надо.