Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина

Изучая на протяжении 1750-х и большей части 1760-х гг. такие близкородственные виды, как лошадь и осел, Бюффон в самом деле принял идею, что они произошли от общего предка, либо (возможно) захотел публично высказать то, к чему он на самом деле склонялся в 1753 г. Ему удалось сохранить свои более ранние представления о неизменности видов и адаптировать их к новой концепции, представив роды Линнея (genera, которые сегодня называются семействами) как настоящие виды, определяемые их уникальными внутренними лекалами. Например, существовала исходная, архетипическая форма кошки, от которой произошли другие формы (лев, тигр и домашняя кошка), которые следует считать разновидностями, а не самостоятельными видами. Бюффон утверждал, что эти изменения произошли как реакция на изменения окружающей среды и пищи, вследствие чего эти разновидности (наши «виды») разошлись в ходе миграции в разные регионы мира. Но — и это очень важное «но» — он не утверждал, что вся жизнь произошла от общего предка или что люди произошли от рыб. Несмотря на выраженные ранее мысли, Бюффон не мог заставить себя принять идею, что у людей и обезьян может быть общий предок. Внутреннее лекало каждого типа созданий сложилось спонтанно из «органических частиц», когда Земля остыла до определенной температуры, и наше лекало было уникальным.

Однако эти лекала не приводили сразу к «совершенным» существам. Бюффон привел в пример «конструкцию» свиньи, которой бы не помешали улучшения:

Не похоже, что свинья была образована согласно первоначальному особому и совершенному плану, поскольку она представляет собой смесь из других животных; у нее есть явно бесполезные части или, скорее, те, которые она никак не может использовать: пальцы на ногах, все кости которых идеально сформированы, но которые тем не менее ей никак не служат. Природа далека от того, чтобы обременять себя конечными целями при формировании таких существ.

Примечательно, что Бюффон ссылается тут на «природу», а не на «бога».

В своей книге 1778 г. «Эпохи природы» (Les époques de la nature) Бюффон писал, что этот процесс происходил в несколько этапов и новые формы жизни образовывались из органических частиц последовательными волнами по мере остывания Земли[7]. Несмотря на ошибочность этой модели, один ее аспект демонстрирует, что Бюффон отвергал идею, что Земля занимает особое место во Вселенной и населена людьми, которых создал бог. Он считал, что на всех (известных на тот момент) планетах Солнечной системы шел один и тот же процесс и на каждой из них после остывания должны были появиться, если еще не появились, одинаковые формы жизни.

Неудивительно, что сочинения Бюффона вызывали гнев церковных властей и их многократно осуждали с высокой трибуны теологического факультета Сорбонны. Реагировал он всегда одинаково: извинялся, составлял письменное опровержение всех оскорбительных отрывков и обещал опубликовать это опровержение в следующем издании книги. После чего просто не исполнял свои обещания и продолжал печатать свои книги без опровержений. В 1785 г. он писал в письме другу: «Мне не составило труда удовлетворить все их желания: с моей стороны это была всего лишь насмешка, но эти мужи были достаточно глупы, чтобы ей довольствоваться»^{14}.

К моменту смерти Бюффона в 1788 г. по крайней мере один английский эволюционист, чья фамилия, кстати, была Дарвин, собирался приступить к публикации серии работ в поддержку идеи, что как минимум все животные произошли от общего предка и что этот процесс занял сотни миллионов лет. Он мог пойти на этот смелый шаг, потому что в год смерти Бюффона вышла книга Джеймса Геттона «Теория Земли» (Theory of the Earth), в которой были представлены убедительные доказательства огромного возраста нашей планеты. Достижения Геттона и его последователей подарили внуку этого Дарвина XVIII в. то, что тот назвал «даром времени», — хронологическую шкалу, достаточно протяженную для того, чтобы эволюция путем естественного отбора успела произойти, двигаясь вперед осторожными и зачастую незаметными шагами. Этот дар настолько важен, что мы ненадолго прервем рассказ о биологической эволюции, чтобы уделить ему должное внимание.

Глава 3. Дар времени

Джеймс Геттон внес настолько важный вклад в наше понимание истории Земли, что его называют «отцом геологии». Но если продолжить это генеалогическое древо, то дедушкой геологии следует считать Роберта Гука, так как между его работой о «землетрясениях» и идеями Геттона можно проследить четкую связь. Именно это проделала Эллен Тан Дрейк в своей книге «Беспокойный гений» (Restless Genius).