Происхождение гениальности и фашизма

Систематически убивать других животных homo научился только в самый последний период своего развития, в позднем неолите (это не более 30 тыс. лет назад).

Первичные технологии дали ему эту возможность, но… не сделали карнивором.

Поясним.

Револьвер в лапе не делает мартышку хищницей. Он делает ее просто опасной мартышкой.

Так и в нашем случае.

Технологии не повысили биологический статус человека. Все осталось на прежних позициях.

Просто наш стайный трупоед получил возможность убивать и начал ею пользоваться.

В принципе же, homo никак не является ни «охотником», ни «добытчиком». Он — падальщик.

Даже его РН не имеет ничего общего с индексами кислотности хищников. Он идентичен индексу черноголовой чайки, опоссума и других любителей тухлятины.

Эволюционно данный вид сложился, скорее, как «покупатель», готовый платить за право доступа к добытой кем-то еде.

Чем платить?

Как и все прочие стервятники — рисками отравления, временем ожидания, обильным падежом или коррозиями организмов. И, как следствие — дырами в популяции.

Впрочем, это и так понятно.

В каждом крупном трупе всегда заводилась стая людей.

Потревоженные, homo на секунду высовывали из дыр темные кожистые морды — и сразу ныряли обратно.

Полагаю, разглядеть их было не просто, так как туша накрывалась многослойными тучами грифов, сипов, рогатых ворон, шакалов, сцинков, крыс и слепышей.

Вся эта плейстоценовая шушера оглушительно визжала, выла, чавкала, каркала и колотила крыльями.

Отметим, что в этой адской опере люди не были солистами.

В иерархии падальщиков саванны выше человека стояли не только мегалании, но даже марабу.

Присмотримся к поведению homo.

Позировать для нас им некогда.

Они торопятся кромсать и жевать. Посему гадят и мочатся тут же, не вылезая из трясущейся туши.

Спешка оправдана: со всех сторон лезут клювы и пасти любителей слонятины. (Теперь, когда полости открыты, а мышечные пласты вздыблены — труп дербанится с космической скоростью.)

Отметим, что мы наблюдаем животных, уже имеющих почти все окончательные родовые признаки человека. Это вам не первичные парантропы. Это полноценные homo.

Их мозг разросся и перешел т.н. «рубикон Валлуа». Челюсть сложилась в параболическую дугу, а бедренная кость сориентировалась внутрь, а не в сторону, как у обезьяны. У этих падальщиков все в комплекте, от хождения на задних конечностях, до зубристых камешков в лапах.

Как мы отметили выше, человек плейстоцена являлся готовым эволюционным продуктом.

Анатомически и физиологически он был завершен. Мозг, геном, набор органов, рецепторы — все представлено в окончательной комплектации.

Конечно, хотелось бы уменьшить мясистые надбровья этой твари, приподнять плоскую переносицу и облагородить кожу.

Нуждалась в корректировке и очень обезьянистая мимика.

У человека той эпохи почти все чувства изображались посредством изменения формы огромного рта, демонстрацией зубов и языка.

Людям еще не пришло в головы кого-нибудь сжечь, но вполне «человечьими» стали и глаза: обозначились белки.

Правда, взгляд их так же безмысленен, как у сегодняшних гиен.

Конечно, люди истеричнее пятнистых, а лицевые мышцы побогаче, поэтому и мимика сочнее. Но, по большому счету, отличием от гиенид является только дикая вонь фекалий и голомордость.

Как и их пятнистые коллеги, homo умели сколотить коллективчик. Но совсем не по причине стремления к родовому единству.

Причины социализации были те же самые, что и у гиен. Магнитом, собирающим людей в стаи — служили голод, страх и пульсация вагин.

Как и у гиен, общение людей происходит через рычанье, смех, мимику и позы.

Им пока не нужна речь. Она появится позже, вместе с потребностью в более изощренной лжи.

Но на тот момент все, что люди могли соврать друг другу, легко помещалось в ворчания, визги, хохот и гримасы.

Впрочем, назвать плейстоценового человека лжецом было бы некорректно.

Он был способен и на правду.

Она передавалась через мочевые метки и рыгание, а также через потовые и вагинальные выделения.

Этот язык примерно равен гиенскому, т.е. вполне пригоден для передачи самой актуальной информации.

Балет (к примеру) пользуется еще меньшим набором коммуникаторов. В нем запрещено даже визжать и сильно пахнуть.

(Если помните, правила балета разрешают артистам только подпрыгивать и кружиться. Тем не менее, участники «Лебединого озера» принца от лебедя как-то отличают.)

Тех особей, что чавкают в недрах дейнотерия, мы, конечно, не разглядим.

Но, по счастью, возле туши помочилась какая-то самка.

Эта лужица, разумеется, собрала возбужденных подростков.

Они жадно внюхиваются в мочу, толкаются, визжат и мастурбируют. Примечательно, что при визге их рты раскрываются так широко, что видна даже нёбная занавеска.

Да! И, конечно, завораживает подвижность их черных мясистых ушей.

По идее, все готово для первой рэп-композиции. Или сериала о подростковой любви.

Но!

Наш абстрактный созерцатель вряд ли согласится со столь оптимистичным выводом.

Напомним, наблюдатель безнадежно объективен.

Его оценка не замутнена приязнью, антипатией или знанием конечного результата.

Так вот.