Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера

Гитлер в Линце в 1905 году — это никакой не бездельник. Это — лев, готовящийся к прыжку, а точнее — волк, готовящийся к атаке. И для этой атаки ему, вполне возможно, требовалось еще набраться духу, несколько поутраченному за два с половиной года после убийства отца и сколько-то (сколько — нам в точности неизвестно, но не менее полутора лет) после предполагаемого убийства Вальбурги. Отсюда — и эти бесконечные волчьи петляния по улицам Линца, во время которых он достигал необходимой степени концентрации воли и чувств.

Хотя Гитлер при этом был и актером — и в его поведении был налет театральности, появившийся именно тогда, в Линце: ему все-таки очень хотелось признания окружающих. Было обидно: он, такой и серьезный, и деятельный, занятый такими важными делами, а никто этого не понимает и никому нельзя это объяснить!

Отсюда — и неудержимые театральные эффекты: конечно, человеку, абсолютно владеющему собой, вполне можно было бы подождать до конца обеда, а не рисовать при всех за столом. Но, что поделаешь — так хочется выглядеть хоть чуть-чуть таким в глазах окружающих, как с полным на то основанием он выглядел в своих собственных! Позже это стало очень значимым моментом в его поведении, пока новые дела в Вене не захлестнули его.

Но и сейчас главным было дело.

И прыжок вскоре последовал!

Понятно, почему для достижения поставленных целей Гитлеру было необходимо бросить учебу: все прежние его попытки приблизиться к запрятанным сокровищам Иоганна Непомука натыкались на непреодолимое противодействие его сверстников — детей шпитальских родственников и их друзей. Когда Адольф бывал в Шпитале на каникулах, тогда и они находились там — и исключить эту закономерность было невозможно.

Адольфу необходимо было оказаться в Шпитале во внеканикулярное время, когда можно было избавиться от присутствия всех этих соглядатаев: старшие должны были учиться в школах вне Шпиталя, а младшие ходили в местную школу (в которой когда-то учился Алоиз-старший), но тоже, естественно, отсутствовали дома в большую часть дня по будням, находясь в школе. Алоизу при этом требовалось пребывать в Шпитале достаточно долгий срок — чтобы не торопясь и без помех решить все технические задачи, отделяющие его от поставленной цели. Понятно, что это никак не могло сочетаться с его учебой в реальных училищах.

Но он не мог и не должен был особенно форсировать этот сюжет: во-первых, повторяем, ему до поры до времени хватало добытых денег; во-вторых, ему никак нельзя было обострять отношения с матерью — только ее протекция и обеспечивала его появление в Шпитале. Да и мотив для пребывания в Шпитале должен был быть достаточно естественным и весомым.

Мать, как известно, до поры до времени препятствовала его оставлению учебы. Не исключено, что эта конфликтная ситуация, не соизмеримая, конечно, с прежними конфликтами Адольфа с отцом (совсем по иным поводам!), вызвала у юноши устойчивое раздражение по адресу любимой матери!..

Вот тут-то и вспоминается Иоганн Непомук, который, как мы полагаем, совершал совершенно конкретные и результативные действия, когда его раздражали его родственники!..

Так или иначе, но добиться оставления школы удалось лишь с помощью болезни.[654] Мазер цитирует Гитлера: «И тут мне на помощь пришла болезнь и всего за несколько недель определила мое будущее, ликвидировав постоянный источник споров в доме отца[655]. Ввиду тяжелой легочной болезни врач настоятельно посоветовал матери… ни при каких обстоятельствах не отдавать меня на работу в контору. Посещение училища также следовало приостановить по крайней мере на год. То, на что я втайне надеялся, из-за чего спорил, вдруг стало само собой реальностью… благодаря этому событию. Под впечатлением моей болезни мать наконец согласилась забрать меня из реального училища и разрешила поступить в художественную академию»[656] — последняя приплетена для поддержания классической легенды о конфликте между государственной службой и художественным творчеством. Осенью 1905 никакой речи о поступлении в академию, очевидно, не было, поскольку первая попытка поступления в нее состоялась лишь через два года — осенью 1907!