Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера

О подобных разбойниках — множество страшных сказок в фольклоре у большинства европейских народов, начиная со знаменитейшего Дамаста (он же — Прокруст) у древних греков и включая Соловья-Разбойника или Разбойницу-Арину (рот в пол-аршина![256]) у восточных славян. Понятно, что нарываясь на путешественников типа Тесея или Ильи-Муромца, разбойники не могли уцелеть — и несли жесточайший урон.

Поэтому веками жители таких разбойничьих деревушек должны были играть в чрезвычайно рискованную игру: с одной стороны, при приближении сильных вооруженных отрядов было необходимо изображать крайнюю собственную непривлекательность в качестве объекта для разорения и насилий, полнейшую невинность и нищету, неспособность удовлетворить нужды этих отрядов ввиду отсутствия требуемых ресурсов (включая, конечно, и женщин, которых тоже нужно было скрывать, но, разумеется, не всех — дабы обман не обнаруживался;[257] следствием же было пополнение генофонда местных разбойников генами удачливых пришлых грабителей!); с другой стороны — безжалостно нападать на малочисленные группы вояжирующих вояк и обозников, которым суждено было обращаться при этом из грабителей в жертвы грабительских налетов.

Не исключались при этом и разбойничьи набеги на окрестные местности и дороги.

При этом тактика предков Гитлера должна была иметь и общие черты, и определенные отличия от деятельности горных разбойников, описанной выше.

Никто из предков Гитлера не славился верховой ездой.

Про него самого не известно, сидел ли он на лошади хоть раз в жизни. Ханфштангль писал о нем: «У него была аллергия на лошадей[258], и когда он пришел к власти, то расформировал все кавалерийские дивизионы[259] в немецкой армии, о чем его генералы горько жалели в ходе русской кампании».[260]

Для предков Гитлера такое отношение вовсе не удивительно: конный спорт, кавалерийская война и разведение верховых лошадей были привелегиями западноевропейских феодалов, а возникновение в таковом качестве крестьян показалось бы противоестественным и подозрительным.

Без верховых коней, между тем, невозможен был разбой ни на Кавказе, ни в иных подобных горах. Но природные условия в краях предков Гитлера подразумевали иную тактику нападений и последующего ухода от преследований, в массовом порядке продемонстрированную белорусскими и российскими партизанами, действовавшими в 1941–1944 годах не менее эффективно, чем их собратья в традиционных краях балканских горных разбойников.

Партизанское движение в Советском Союзе подразделялось на две основные категории: отряды, инспирированные местным коммунистическим подпольем и чекистами, заброшенными с Большой Земли, и совершенно самодеятельные силы, состоявшие из местных добровольцев и окруженцев, застрявших на оккупированной территории с 1941 года; политическая ориентация последних оказывалась самой разнообразной.

Автор этих строк слышал в детстве рассказы очевидцев о том, как при освобождении таких территорий происходили расправы с партизанами самодеятельных отрядов: рядовой состав немедленно бросался на фронт, сплошь и рядом — в штрафные роты, а вожаки беспощадно ликвидировались. Столь зверскими мерами Красную Армию оберегали от партизан уже в ее собственном тылу. И действительно, партизанская борьба продолжалась и позднее: вплоть до 1950 года и даже позже лесные братья в Прибалтике, бандеровцы на Украине, равно как и аковцы[261] в Польше продолжали вооруженное сопротивление коммунистическим властям.

Крестьянские повозки и собственные ноги вполне позволяли скрытно занять позицию для засады на дороге или для ночной атаки на походный бивак или на занятое противником селение, а после нападения совершить марш-бросок до вспомогательной лесной партизанской базы, откуда, уже не торопясь и основательно путая следы, можно было возвращаться к местам постоянной дислокации, маскируясь под вполне цивильный обоз. Предки Гитлера, к тому же, могли не опасаться при этом и наблюдения с воздуха, поскольку их деятельность протекала еще до рождения авиации.

Зато определенное отличие предков Гитлера от белорусских и брянских партизан, продиктованное, однако, совершенно аналогичными исходными мотивами, должно было возникать при выборе объектов нападения. Если предки Гитлера должны были, повторяем, выбирать пришлых путников, ориентируясь на низкую дисциплину и слабую организацию связи в отдельных подразделениях тогдашних армий, то партизаны Второй Мировой войны, противостоящие немецкой оккупации, должны были по тем же соображениям предпочитать собственных соотечественников, лояльных по отношению к немцам: нападать на таких было менее хлопотно и опасно, чем вызывать гнев немецкого начальства!