Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера

В краях разбойников и контрабандистов сотрудничество с властями гарантированно не почитается добродетелью, а предательство, наоборот, должно считаться тягчайшим грехом. Поэтому ускользать от агентов правительства, которыми здесь могли быть только официальные лица, не должно было составлять особых трудов. Местному беглецу, преследуемому властями, везде был гарантирован ночлег и кусок хлеба.

Иное дело, что в таком положении уже трудно было участвовать в планомерной и выгодной контрабандистской деятельности.

Заметим, в связи со всем этим, что преследование Георга властями, возможно, так и останется в числе уже никак и ничем не подтверждаемых гипотез — если так никогда и не возникнут дополнительные подробности о событиях в этом семействе, относящихся к 1821–1837 годам.

Поэтому представляется еще более интересной несколько иная гипотеза: что Георга так никто и не преследовал после 1821 года, а все его странствия и метания, несомненно имевшие место, оказывались всего лишь прыжками перепуганного зайца, причем в данном случае перепуганного, вполне возможно, абсолютно мнимой, воображаемой угрозой.

Но прыжки эти оказались настолько значительными, что заставили его самого перепрыгнуть даже через возможность оказаться в 1829 году самостоятельным деревенским хозяином, вынужденно предоставив эту привилегию его младшему брату!..

В этом последнем варианте похождения этого неуловимого Джо[292] (согласно популярному когда-то анекдоту, этого Джо просто никто не ловил потому, что он никому не был нужен!) могли завершиться лишь с возвращением в родные края Марии Анны, уверившей Георга, что ему совершенно ничто не угрожает.

Такое его поведение, опять же, никак не могло повысить ее уважения к собственному избраннику!

Обратив внимание на неуловимость Георга (в любом из ее вариантов), мы впервые можем зафиксировать и заметное проявление тех сугубо индивидуальных качеств, которые были присущи самому Адольфу Гитлеру, причем обнаруживаемых еще во времена его юности, когда он заведомо не имел достаточного жизненного опыта, а потому, скорее всего, обладал этими качествами на врожденной, наследственной основе.

В данном случае мы имеем в виду ту неуловимость и неприметность Адольфа Гитлера, которые он проявлял в период жизни в Вене и Мюнхене накануне Первой Мировой войны — нам на этом еще предстоит останавливаться. Да и в Мюнхене весной 1919 года Адольфа не смогли прижать в весьма опасной и нелегкой для него ситуации!

Такие наблюдения, разумеется, ничего не доказывают, но, тем не менее, увеличивают уверенность в том, что оба брата были предками Адольфа Гитлера: один — прадедом по материнской линии, другой — дедом по отцовской. Такое скрещивание и помогло обеспечить закрепление и усиление их ярчайших личных качеств в их общем потомке.

Конечно, некоторые черты, присущие Георгу, но не присущие Иоганну Непомуку, могли принадлежать и кому-либо иному (не Георгу Хидлеру!) из их общих предков. Такие признаки сугубо избирательно, согласно вероятностным генетическим схемам, передаются части наследников. Таким образом, не исключается и возможность того, что не Георг, а все-таки Иоганн Непомук был дедом, а не только прадедом Гитлера.

Но ниже мы отметим и иные черты, роднящие Адольфа Гитлера именно с Георгом Хидлером, а не с его братом Иоганном Непомуком, хотя и с последним у Гитлера имелось много общего, но совсем иного.

Здесь мы переступаем через незримую черту, разделяющую рассуждения по аналогии на две различные категории: относящиеся к деяниям, совершаемым обычными героями в ситуациях, порожденных типичными обстоятельствами, и совсем иные — когда не совсем типичные персонажи принуждены совершать вынужденные поступки в чрезвычайных экстравагантных ситуациях, принимая, однако, решения, вполне созвучные своим внутренним индивидуальным психологическим установкам, достаточно типичным именно для данной группы нетипичных персонажей — в данном случае объединенных общим генетическим родством.

Несомненно, что преследуемый (или воображавший, что преследуется) Георг мог бы попытаться бежать далеко отсюда — хоть в Америку, хотя это, конечно, грозило ему неясностью и неопределенностью дальнейшей судьбы.

Но едва ли мы ошибемся, предположив, что удерживать его в родных местах должны были и надежды вновь соединиться с его возлюбленной.

Однако — не только это!

Если Георг действительно был своим человеком в прежнем доме Шикльгруберов, то должен был хорошо ориентироваться и в распределении ролей в этом семействе. В этом случае ему, вероятно, стало понятно, что основная доля семейных сокровищ не досталась властям в 1821 году.

Но существовали ли эти сокровища вообще?